О О О К О КО еде л ое о уд т е ое д ет ое о о тел ое у е де е е о о о « К К О » Л о то то е ко пол т е ко де о
еде л ое о уд т е ое то о ое о о тел ое у е де е е о о о « О Л Л О Л К О К О » Л о то о л о‐ т ополо е к ледо
Э К Ы К О : п о т а т о то а и е то т е и УДК 316.334.2 : 339.13(47) ББК С55.425 Э91 Печатается по решению Лаборатории исторической и политической демографии ИГУ
Издание выходит в рамках Программы стратегического развития ФГБОУ ВПО «ИГУ» на 2012–2016 гг., проект Р222-МИ-003
При поддержке Научного фонда Томского государственного университета им. Д. И. Менделеева проект ВИУ № НУ 8.1.32.2015 С, НИР «История изучения и освоения Сибири»
Научные редакторы: д-р ист. наук В. И. Дятлов, д-р социол. наук К. В. Григоричев
Рецензенты: д-р филос. наук Л. Е. Бляхер (Хабаровск) канд. полит. наук А. В. Петров (Иркутск)
Этнические рынки в России: пространство торга и Э91 место встречи / науч. ред . В . И. Дятлов , К. В. Григори- чев. – Иркутск : Изд-во ИГУ, 2015. – 343 c. ISBN 978-5-9624-1321-1
Книга посвящена проблеме постсоветских «этнических рынков» как важнейшего феномена постсоциалистического транзита. Рассмат- риваются современное состояние исследований постсоветских «этни- ческих рынков» и некоторые теоретические подходы к их изучению. На основе конкретных исследований, выполненных в жанре case- studies на материалах России, Китая, Германии, Чехии, показано влия- ние «этнических рынков» на городское пространство и городские со- общества, анализируется воздействие российской миграционной по- литики на динамику формирования и функционирования «этниче- ских рынков». Ряд текстов посвящен ретроспективному анализу этни- ческого предпринимательства в позднеимперской России. Книга адресована социологам, антропологам, историкам, всем интересующимся проблемой трансграничных миграций.
УДК 316.334.2 : 339.13(47) ББК С55.425
ISBN 978-5-9624-1321-1 © ФГБОУ ВО «ИГУ», 2015 © ФГАОУ ВО «НИ ТГУ», 2015 THE MINISTRY OF EDUCATION AND SCIENCE OF THE RUSSIAN FEDERATION
IRKUTSK STATE UNIVERSITY Laboratory for Historical and Political Demography
NATIONAL RESEARCH TOMSK STATE UNIVERSITY Laboratory for Social and Anthropological Research
ETHNIC MARKETS IN RUSSIA: Space of Bargaining and Place of Meeting UDC 316.334.2 : 339.13(47) BBC С55.425
Printed by the decision of Laboratory for Historical and Political Demography of ISU
In the framework of Program for Strategic Development of Irkutsk State University 2012–2016, the project Р222-МИ-003
Supported by The grant № NU 8.1.32.2015 «The History of Research and Development of Siberia» under “The Tomsk State University Academic D. I. Mendeleev Fund Program”
Editors: Viktor Dyatlov, Doctor of History Konstantin Grigorichev, Doctor of Sociology
Reviewers: Leonid Blyakher, Doctor of Philosophy (Khabarovsk) Aleksey Petrov, PhD. (Irkutsk)
Ethnic Markets in Russia: Space of Bargaining and Place of Meeting / ed. by V. Dyatlov, K. Grigorichev. – Irkutsk : Pub- lishing House of ISU, 2015. – 343 p. ISBN 978-5-9624-1321-1
The book is devoted to post-Soviet «ethnic markets» as the most impor- tant phenomenon of the post-socialist transition. The recent situation in «ethnic market» studies is analyzed along with some theoretical approaches in this field. The research is based on case studies carried out in Russia, China, Germany, and Czech Republic. Authors demonstrate the impact of «ethnic markets» on the urban space and urban communities and analyze the impact of Russian mi- gration policy on the dynamics of formation and functioning of the «ethnic markets». A number of texts are devoted to a retrospective analysis of ethnic en- trepreneurship in late imperial Russia. The book is addressed to sociologists, anthropologists, historians and eve- ryone interested in the issues of cross-border migration.
УДК 316.334.2 : 339.13(47) ББК С55.425
ISBN 978-5-9624-1321-1 © Irkutsk State University, 2015 © National Research Tomsk State University, 2015 СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие редакторов ...... 7 РЫНКИ И ИССЛЕДОВАТЕЛИ Виктор Дятлов. «Этнические рынки» в современной России – ускользающий объект исследовательского внимания ...... 16 Иван Пешков. «Восточный рынок» на постсоветском «Востоке»: анализ подходов к восточным моделям товарно-вещевых рынков Вос- точной Сибири и Дальнего Востока ...... 42 Иван Пешков. Базар и вещи. Репрезентации товарно-вещевых рынков в перспективе материалистического поворота ...... 59 Gertrud Hüwelmeier. Multi-Ethnic Marketplaces in Post Socialist Ur- ban Landscapes ...... 75 РЫНКИ И ПРОСТРАНСТВА Константин Григоричев. Базар и город: «китайский» рынок как точка сборки городского пространства ...... 86 Виктор Дятлов. «Китайский» рынок «Шанхай» в Иркутске: роль в жизни городского сообщества ...... 105 Диана Брязгина. «Китайские» рынки Иркутска: в поисках неви- димой сети ...... 124 Норио Хорие, Константин Григоричев. Эволюция китайских рынков в Сибири: пересборка «китайскости» и открытие «закрытых» локальностей ...... 141 Яна Гузей. «Русский» рынок в центре Пекина ...... 159 Елена Дятлова. Китайский общепит в процессе этнизации го- родского пространства (на примере Иркутска) ...... 171 Вера Пешкова. Среднеазиатские «этнические» кафе Москвы: ми- грантская инфраструктура в городском пространстве ...... 186 РЫНКИ И ЛЮДИ Наталья Рыжова, Татьяна Журавская. Трансграничный шопинг на российско-китайской границе: кризис, перформативность и вос- приятие «себя» ...... 202 Татьяна Журавская. Посетители «китайского» рынка: символи- ческое потребление и экономия на масштабе ...... 214 Константин Григоричев, Юлия Пинигина. Два мира на Мира, 2: «китайский» рынок в повседневности города ...... 232 Камиль Мария Велецки. Политика выживания: российские рын- ки и их торговцы перед «Законом о розничных рынках» ...... 252 Татьяна Сорокина. «Вопрос о сокращении китайской торговли» в Приамурском крае на рубеже XIX–XX вв.: мнения и практика ...... 264 Татьяна Сорокина. «Заветная мысль каждого китайца»: форматы ки- тайской торговли в Приамурском крае на рубеже ХIХ–ХХ вв...... 288 Елена Нестерова. Владивостокские рынки конца ХIХ – начала ХХ в.: попытка социокультурного анализа ...... 307 Summary ...... 327 Сведения об авторах ...... 341 5 CONTENT
Editor’s preface ...... 7 MARKETS AND RESEARCHERS Viktor Dyatlov. «Ethnic Market» in the Modern Russia – the Elusive Object of Research Attention ...... 16 Ivan Peshkov. An «Eastern» Market in the Post-Soviet «East»: Analy- sis of Attitudes Towards the Eastern Models of Commodity Markets in Eastern Siberia and the Far East ...... 42 Ivan Peshkov. Bazaars and Things. Representations of Commodity Markets from the Perspective of the Materialist Turn ...... 59 Hüwelmeier G. Multi-ethnic Marketplaces in Post Socialist Urban Landscapes ...... 75 MARKETS AND SPACES Konstantin Grigorichev. The Bazaar and the City: «Chinese» Market as the Assembage Point of the City ...... 86 Viktor Dyatlov. “Chinese” Market “Shanghai” in Irkutsk: the Role in the Urban Community Life ...... 105 Diana Bryazgina. “Chinese” Markets of Irkutsk: Looking for Invisible Network ...... 124 Norio Horie, Konstantin Grigorichev. Chinese Market Evolution in Si- beria: Reshaping “Chineseness” and Opening of “Gated Localities”...... 141 Iana Guzei. “Russian” Market in the Center of Beijing ...... 159 Elena Dyatlova. Chinese Public Catering in the Process of Urban Space Ethnicization (the Case of Irkutsk) ...... 171 Vera Peshkova. The Central Asian «Ethnic» Café of Moscow: Migrant Infrastructure in the Urban Space ...... 186 MARKETS AND PEOPLE Natalia Ryzhova, Tatiana Zhuravskaya. Cross-Border Shopping on the Russian-Chinese Border: Crisis, Performativity and Perception the “Self” ...... 202 Tatiana Zhuravsakya. Visitors of the «Chinese» Market: Symbolic Consumption and Economies of Scale ...... 214 Konstantin Grigorichev, Yulia Pinigina. Two Worlds at Mira st., 2: the “Chinese” Market in City Everyday Life ...... 232 Kamil Maria Wielecki. The Politics of Survival: Open-Air Markets and their Traders under the Act “On Retail Markets” ...... 252 Tatiana Sorokina. «Reduction of the Chinese Trade Problems» in Pria- murskiy Region at the Turn of XIX–XX Centuries: Opinions and Practice ...... 264 Tatiana Sorokina. “Cherished Dream of Every Chinese”: Chinese Trade Formats in Amur River Territory on the Turn of 19th and 20th Centuries ...... 288 Elena Nesterova. Markets of Vladivostok in the End of the 19th – Early of the 20th Centuries: the Attempt of Socio-Cultural Analysis ...... 307 Summary ...... 327 About the Authors ...... 341
6 ед ло е ед кто о
Этнические рынки, возникшие в большинстве крупных го- родов России в девяностые, быстро стали неотъемлемой частью городского пейзажа и повседневной жизни миллионов горожан. К востоку от Урала почти невозможно найти региональный центр, да и просто крупный город, в котором бы не было такого рынка, обычно маркируемого как «китайский». В повседнев- ность горожан эти рынки вошли вначале как важный механизм выживания, а затем и как элемент организации городского про- странства и городских отношений. Экзотические поначалу, «Шанхайки» и «китайки» всего за два десятилетия из «другого» и даже «чужого» превратились в часть «своего» – своего про- странства, жизни, обыденности. Вероятно, именно эта тесная включенность «китайских» и вообще этнических рынков в повседневность постсоветского го- рода оказалась одной из главных причин их фактического отсут- ствия в исследовательском фокусе. Стремительная эволюция из экзотики в обыденность ликвидировала дистанцию, позволяю- щую увидеть этнографического «Другого» как важнейшее условие для выделения объекта исследования. Став частью повседневно- сти, этнические рынки оказались за пределами очевидных реф- лексий. Неслучайно попытка обзора публикаций, связанных с этническими рынками, показывает наличие огромного числа ин- формационно-публицистических материалов и буквально еди- ничные научные работы. Известно чуть более десятка исследова- тельских кейсов, несколько проблемных статей и, пожалуй, все. Ни одной монографической работы и даже проблемного сборни- ка научных статей по этой тематике до сегодня нет. Предлагаемый читателю сборник статей является в извест- ной мере попыткой не восполнить этот пробел, а, скорее, обозна- чить его, вернув этнические рынки в поле исследовательского внимания. Книга выросла из комплекса проектов двух последних
7 десятилетий, объединенных тематикой этнических миграций в переселенческом обществе востока России. Они выполнялись большими междисциплинарными и межрегиональными коллек- тивами на базе Иркутского государственного университета. На- чавшись со статьи об экологии китайского рыка на примере ир- кутской «Шанхайки»1, проблема этнических рынков входила во все эти проекты и нашла отражение в опубликованных по их итогам книгах2. В 2014 г. небольшим исследовательским коллек- тивом был выполнен проект, целью которого стала своего рода ревизия состояния исследований в этой области и попытка обо- значить возможные направления изучения этнических рынков. Формализованным результатом этой работы, выполненной в рамках Программы стратегического развития Иркутского госу- дарственного университета, стал тематический номер журнала «Известия Иркутского государственного университета. Сер. По- литология. Религиоведение»3. Одним из содержательных выводов этого небольшого про- екта стало понимание того, что отсутствие рынков в исследова- тельском поле – это не просто пробел, но и большой риск поте- рять уходящую натуру, упустить важнейший элемент постсовет- ского транзита сибирского города. Подготовка специальной кни- ги как способа возвращения этнических рынков в поле исследо- вательского внимания напрашивалась все более очевидно. Осно- вой такой книги должны были стать статьи, вошедшие в указан- ный номер журнала и публикующиеся здесь с минимальными изменениями с согласия его редакторов. Однако при работе с потенциальными авторами и текстами для такого издания будущая книга быстро переросла и этот круг, и первоначальный спектр сюжетов. Рост числа исследователей – участников сборника привел к заметному расширению точек зре-
1 Дятлов В. И., Кузнецов Р. Э. «Шанхай» в центре Иркутска. Экология китайского рынка // Экон. социология. 2004. Т. 5, № 4. С. 56–71. URL: http://www.ecsos.msses.ru. 2 Трансграничные миграции и принимающее общество: механизмы и практики взаимной адаптации / науч. ред. В. И. Дятлов. Екатеринбург : Изд-во Урал. ун-та, 2009; Интеграция экономических мигрантов в регионах России / науч. ред. Н. П. Рыжова. Иркутск : Оттиск, 2009; Восток России: миграции и диаспоры в переселенческом обществе. Рубежи XIX–XX и XX–XXI вв. / науч. ред. В. И. Дятлов. Иркутск : Оттиск, 2011; Местные сообщества, мест- ная власть и мигранты в Сибири на рубежах XIX–XX и XX–XXI вв. / науч. ред. В. А. Дятлов Иркутск : Оттиск , 2012; Переселенческое общество Азиатской России: миграции, про- странства, сообщества. Рубежи XIX–XX и XX–XXI вв. / науч. ред. В. И. Дятлов, К. В. Григо- ричев. Иркутск : Оттиск, 2013. 3 Дятлов В. И., Григоричев К. В. Тема номера. Этничность в городском пространстве: от советского к постсоветскому // Изв. Иркут. гос. ун-та. Сер. Политология. Религиоведение. 2014. Т. 10. С. 5–7. 8 ния, исследовательского инструментария, наконец, обогатил кни- гу крайне интересной фактурой. Каждый из этих текстов основан на самостоятельных исследовательских проектах, не всегда свя- занных между собой и нередко не рассматривавших этнические рынки в качестве основного объекта внимания. Вместе с тем тек- сты получились очень разными в силу разности квалификации и опыта их авторов: от статей известных исследователей до студен- ческих полевых наблюдений. Последние, однако , вполне орга- нично, на наш взгляд, вписываются в книгу, поскольку помимо собственного исследовательского сюжета они ставят проблему познания молодыми людьми пространства своего города1. Про- странства своего, обыденного и простого на первый взгляд, но многослойного и неизвестного при попытке прикосновения к нему вне повседневных практик. Постсоветские рынки под открытым небом, в том числе и «этнические», были важнейшей составной частью постсоциали- стического транзита. Они возникли на огромном пространстве от Вьетнама до Германии. Связанные активностью миллионов «чел- ноков»-торговцев, они были частью мировой системы, по кото- рой шли огромные потоки товаров, денег, людей, происходил контакт деловых культур, культур вообще. Рынки органично во- шли в многообразные сети связей и отношений своих городов. Только в силу этих причин изучение постсоветских «этнических» рынков непродуктивно вне контекста – исторического, тематиче- ского, проблемного. Это требует объединенных усилий ученых различных специальностей, мобилизации разнородных, часто плохо стыкующихся, концептуальных аппаратов и терминологий. Оптимальным способом решения этой непростой задачи мы со- чли метод кейсов – изучения глобальных проблем через описание и анализ конкретных случаев, частных примеров. В соответствии с этим подходом выстроена и структура книги. Среди других неизбежных проблем такого подхода это по- родило и сложности с определением жанра нашей книги. Раз- ность методологических подходов и взглядов, целей и задач, стоящих перед авторами, не позволяет определить книгу как мо- нографию. Но это и не сборник статей, посвященных более или менее близким сюжетам и механически собранных под одной об- ложкой. Все представленные в книге тексты, на наш взгляд, объе- динены не только общим объектом наблюдений и анализа. Все
1 См. статью Д. Брязгиной в этой книге. 9 они, так или иначе, погружены в проблему взаимосвязи и взаи- модействия этнических рынков с городским пространством и го- родскими сообществами. Эта, хотя и довольно широкая, рамка погружает проблематику этнических рынков в контекст постсо- ветских трансформаций города, изменения его сообществ, про- странств, практик. Исходя из этого, мы рискнем определить жанр книги как монографический сборник статей, не претендующий на концептуальное единство и структурную целостность монографии, но имеющий вполне определенную проблемно-тематическую рам- ку и подчиненную ей внутреннюю организацию. Именно поэтому мы отказались от традиционных для монографий введения и за- ключения, ограничившись предисловием редакторов. Отсутствие заключения как самостоятельного раздела связа- но и с открытым характером книги. Это, безусловно, не подведе- ние итогов тех или иных исследований и не попытка сделать бо- лее или менее масштабные обобщения, дающие основу для некой генерализации выводов. Предлагаемая читателю книга – это, ско- рее, способ широкой ревизии ситуации в исследовании постсо- ветских этнических рынков. Вместе с тем это и попытка опреде- лить формирующий спектр исследований этнических рынков, увидеть новые аспекты «рыночных» сюжетов, «схватить» уходя- щую натуру. Нам представляется важным, что вошедшие в книгу статьи ярко показывают: этничес кие рынки девяностых – двух- тысячных – это не просто один из экзотических сюжетов постсо- ветского города, уходящий в прошлое вместе с окончанием пост- советской эпохи. Их «уходящая натура» остается в жизни горо- жан и в самой ткани городского пространства нерефлексируемы- ми смыслами и доминантами его развития.
В. Дятлов, К. Григоричев
10 Editors’ preface
The ethnic markets, which appeared in most of the large cities of Russia in the ninetieths of the last century, quickly became an integral part of cityscape and day-to-day routine of millions of people. East- ward of Urals it is almost impossible to find a regional center and even simply large city, where there is no a market, usually named after «Chinese». Initially, such markets penetrated to everyday life of citi- zens as important channel of survival and then as an element of city- scape and city relations organization. «Shanghaika» and «kitayka», firstly exotic, were quickly transformed (only for two decades) from «other» and even «strange» world into a part of “own” space, life, routine. Apparently, this deep penetration of «Chinese» and, generally, all ethnic markets to everyday life of the Post-Soviet city turned out to be one of the main reasons why, in reality, these markets fallen out of the research focus. Avalanche-like evolution of the ethnic markets from exotic to ordinary did not allowed to see ethnographic «Stranger» as the major condition for determination of the research object. Having become a part of day-to-day routine, the ethnic markets appeared to be beyond obvious reflections. It may be no accident that an attempt to find publications devoted to the problem of ethnic markets indi- cated numerous information and feature papers and almost sporadic research works. There are a little more than ten research cases, some problem manuscripts, and this, perhaps, is all. By the moment, no monograph or even the edited volume of research papers related to the above issue is available. The present collection of research papers should not be consid- ered as an attempt to fill this gap. More likely, this is an endeavor to outline the problem and to return the ethnic markets in the scope of research interest. This book is a result of some projects performed over two last decades and dedicated to ethnic migrations in migrant communities of the Eastern part of Russia. The projects were carried out by large interdisciplinary and interregional teams formed on the basis of Irkutsk state university. Discussion of the ethnic market prob-
11 lem was triggered by the paper concerning ecology of the Chinese market on the example of Irkutsk «Shanghaika»1. Since then this issue was studied in all these projects and the relevant results were pub- lished in the corresponding monographs2. In 2014, a small research group has executed the project aimed at some kind of revision of the state-of-the art in this area in an attempt to define possible directions of the ethnic markets research. Publication of the thematic issue of the «Bulletin of Irkutsk state university. Series Political sciences. Religious studies» is the formalized result of this work, performed within the framework of the Program of strategic development of Irkutsk state university3. Among the main essential results of this small project implemen- tation became the understanding of the fact that absence of the ethnic markets topic in research field is not simple a gap. It is also a high risk to lose the vanishing scenery and to overlook a very important trend in Post-Soviet transit of the Siberian city. Thus preparation of a special book in order to return the ethnic markets in the field of research at- tention became a standing challenge. The papers, which were included in the aforementioned issue of the journal, have formed a core of such book. These papers are published here with small changes and with consent of the editors of the journal. However, the work with the invited authors and their texts in- tended for such edition has shown that circle of the contributors was rapidly expanding and the initial spectrum of topics was exceeding the scope of the book. The increase of number of the researchers (authors of the book) led to noticeable expansion of viewpoints, research tools, and, finally enriched the book with the extremely exciting texture. Each of the texts included in the book is based on the separate research projects, which do not always relate to each other. Moreover, quite often, in these texts, ethnic markets are not considered as the main
1 Dyatlov V. I., Kuznetsov R. E. «Shanghai» in Irkutsk downtown. Ecology of Chinese market // Economical sociology. 2004. Vol. 5, N 4. P. 56–71. URL: http://www.ecsos.msses.ru. 2 Cross-border migrations and hosting community: mechanism and practices of mutual adapta- tion / Ed. Prof. V. I. Dyatlov. Yekaterinburg : Ural University press, 2009; Integration of eco- nomic migrants in the regions of Russia / ed. N. P. Ryzhova. Irkutsk : Ottisk, 2009; Eastern re- gions of Russia: migrations and diasporas in migrant communities. On the borderline of XIX– XX and XX–XXI centuries / Ed. V. I. Dyatlov. Irkutsk : Ottisk, 2011; Local communities, local authorities and migrants in Siberia On the borderline of XIX–XX and XX–XXI centuries / ed. V. I. Dyatlov. Irkutsk : Ottisk, 2012; Migrant communities of Asian Russia: migrants, landscapes, communities. On the borderline of XIX–XX and XX–XXI centuries / eds. V. I. Dyatlov, K. V. Grigorichev Irkutsk : Ottisk, 2013 3 Dyatlov V. I., Grigorichev K. V. Special Issue. Ethnicity in urban landscape: from soviet to Post- Soviet // Bulletin of Irkutsk state university. Series Political sciences. Religious studies. 2014. Vol. 10. P. 5–7. 12 research object. At the same time, the texts turn out to be very diverse owing to difference in qualification and experience of their authors: the included papers range from works of renowned researchers to field ob- servations of the students. The latter, however, quite naturally, in our opinion, complement the book, since they not only report their own re- search results, but outline the problem related to comprehension of ur- ban landscapes by young citizens1. At first glance, these landscapes are trivial and simple. But if to try to look at them from viewpoint of out- of-everyday practices, they become multi-faceted and enigmatic. The Post-Soviet open-air markets, including «ethnic» ones, were the most important components of post-socialist transit. They arose on great space from Vietnam to Germany. Being connected by the ac- tivity of millions «shuttle-traders», they constituted a part of the world system, through which tremendous flows of goods, money, and people were transferred. Here business cultures and cultures in general, con- tacted with each other. The markets were incorporated naturally into diverse networks of connections and relations of their cities. Only due to these reasons, the study of the Post-Soviet «ethnic» markets is un- productive out of historical, topic or challenging context. This requires cooperative efforts from researchers of various expertises, mobiliza- tion of diverse, often mismatching, conceptual tools and nomencla- ture. We believe that the case study, i. e. the investigation of global problems via description and analysis of the specific cases or special examples, is a best approach to address this sophisticated issue. Just according to this approach, structure of the present book is built upon. Together with other inevitable problems of such approach this produced bottleneck with definition of a genre of our book. The dif- ferences in methodological approaches and opinions of the contribu- tors, their aims and purposes do not allow us to refer the book to as the monograph. But it is not a collection of papers devoted to more or less close topics and mechanically gathered under the one cover. In our opinion, all the texts included in the book are combined not only by the common object of observation and analysis. Anyway, all of them are dedicated to the problem of interrelation and interaction of the ethnic markets with cityscapes and urban communities. Although this is quite wide framework, it places the ethnic markets issues in context of Post-Soviet transformations of city, alteration of its com- munities, landscapes, and practices. Following this line of reasoning, we dare to define the book genre as the monographic collection of pa-
1 See the paper of D. Bryazgina in this books. 13 pers, which does not pretend to conceptual unity and structural integ- rity of true monograph, but has quite certain problem and thematic frame, around which all the texts are organized. For this reason, in this book, we refused from traditional introduction and conclusion, having limited to the editors preface. Absence of the conclusion as a separate section of a manuscript is connected also with open character of the book. Certainly, this is the summing-up of certain research and not an attempt to deduce more or less general conclusions. Most likely, the present book is a way of broad revision of the state-of-the-art in the research of Post-Soviet ethnic markets. At the same time, the book endeavors to define the forming spectrum of investigations into the ethnic markets, to see new aspects of «market» subject, «to grab» the vanishing scenery. It is espe- cially important to us that the papers included in the book brightly demonstrate that the ethnic markets of the ninetieth – two-thousand are not simple one of the exotic stories of the Post-Soviet city receding to the past together with the end of the Post-Soviet era. Their «vanishing scen- ery» remains in life of citizens and in the contexture of cityscape as non- reflexive meanings and dominants of the city development.
V. Dyatlov, K. Grigorichev
14
«Эт е к е к » о е е о о – у кол о ект ледо тел ко о
кто ЛО
Ярчайшая примета городской жизни постсоциалистической эпохи – большие и маленькие, иногда огромные рознично- мелкооптовые рынки под открытым небом. Бывшие стадионы, закрытые фабрики, пустыри, заполненные бесконечными рядами торговых прилавков, контейнеров, ангаров, наскоро приспособ- ленных для торговли заводских цехов. Тысячи, иногда десятки тысяч торговцев и покупателей, огромные потоки товаров, денег, услуг. Первозданный на первый взгляд хаос, в котором, как в му- равейнике, сформировались свой порядок, система влияния и власти, своя логика отношений и связей. Рынки стали неотъемлемой и чрезвычайно важной частью процесса краха социалистической модели организации общества и последовавших вслед за этим глобальных трансформаций. Они возникают на огромном пространстве от Китая до Польши и Гер- мании. Вкупе с гигантским по масштабам и значению «челночни- чеством» они сформировали новый феномен экономической, со- циальной, политической, культурной жизни. Это не были рудименты восточных базаров и ярмарок, пе- режившие советский строй. Традиционных базаров вообще. Это и не гипертрофированно разросшееся продолжение советских «колхозных рынков» и барахолок (вещевых рынков). При неко- тором внешнем сходстве, иногда при генетическом родстве с ни- ми – это качественно новый феномен. Новизна предопределялась контекстом – особыми экономическими и социальными функ- циями в переходную эпоху, огромной ролью, новыми людьми и новыми отношениями. Торговлей на рынках стали заниматься бывшие советские люди, выросшие в обществе, где профессиональная рыночная деятельность не просто запрещалась государством, но и осужда- лась общественным мнением и моралью. Пришла масса людей без рыночного прошлого, без соответствующих традиций, ценностных установок, навыков и опыта. Пришли советские люди, вынужден- ные жить, работать, взаимодействовать в несоветской ситуации.
16 Рынки стали механизмом экономического выживания для огромного количества людей, потерявших прежний статус и ис- точники доходов. Торговля для многих, а может быть и большин- ства из них, была на первых порах способом существования, а не механизмом получения прибылей. Для наиболее предприимчи- вой, энергичной, мотивированной и удачливой части – это была стартовая площадка для занятия бизнесом, предпринимательст - вом в полном смысле этого слова. Рынки обрели и другие функции, критически важные для общества. Они стали на какое-то время ключевым элементом ме- ханизма снабжения в условиях полного краха социалистической распределительной системы, жизненно важным институтом снабжения для слоев населения с низкими доходами. Довольно быстро рынки стали логистическими узлами но- вой системы торговли, почти сразу трансрегиональной и транс- граничной. В качестве начальных и конечных терминалов систе- мы челночной торговли, мест, где формировались торговые потоки и где они заканчивались, рынки интегрировались в глобальную сис- тему отношений – и не только торговых, но и социокультурных. В качестве механизма по продвижению на формирующиеся потребительские рынки китайских и турецких товаров, они прак- тически сразу стали притягивать экономическую активность ми- грантов, в том числе и трансграничных, превратившись в место и механизм их экономической, социальной и культурной адапта- ции. Масштабы этого явления оказались таковы, что многие из них стали в глазах городских сообществ «этническими» – китай- скими, киргизскими, кавказскими. С точки зрения горожан, китайские рынки, например, это место, где китайцы торгуют китайскими товарами, где звучит ки- тайский язык и представлена китайская бытовая и деловая культура. При этом в чистом виде такой набор встречается крайне редко. «Этнические рынки» стали играть важную экономическую, социальную, символическую роль в городском пространстве. Они быстро переросли простой формат торговых площадок и превра- тились в сложные и саморазвивающиеся социальные организмы, сгустки социальных связей, сетей, конфликтов, механизмов вла- сти и контроля. Попытки описать и понять этот феномен актуа- лизировали дискуссии вокруг проблемы «этнической экономи- ки», «торговых меньшинств». Сформировавшийся в других кон- текстах этот теоретический инструментарий оказался здесь впол- не работающим и эвристичным.
17 Концентрация иноязычных и инокультурных мигрантов бы- стро сделала этнические рынки крупным, возможно и крупней- шим, этническим кластером на карте многих городов, особенно востока России. В отличие от других, не очень видимых кластеров (гостиниц, общежитий, например), рынки – это публичная сфера. Здесь постоянно встречается и тесно общается масса людей. Это место контакта – повседневного и обыденного – представителей различных культур. Место и механизм их взаимной адаптации. С первых дней своего существования этнические рынки ста- ли очень важным, видимым и обсуждаемым объектом внимания в городском сообществе, предметом управленческих решений властей всех уровней и их головной боли по поводу сопровож- дающего их сгустка проблем и конфликтов. Рынки приобрели огромное символическое значение, олице- творяя в глазах населения массу новых форм жизни, экономиче- ских и культурных практик, способов социальных контактов и отношений. Постсоветская эпоха в целом закончилась. Или заканчивает- ся. Вместе с нею уходит в прошлое, в историю и порожденный ею феномен. Рынки не исчезают совсем, но меняются сами, главное же – меняются их функции и место в сообществе. Они маргина- лизируются, оттесняются на периферию, иногда в прямом смыс- ле – выдавливаются на окраины городов. Часто – просто исчеза- ют. Закрываются – или радикально меняют формат. На месте прежних оптово-розничных рынков под открытым небом появ- ляются предприятия современных форматов – гипермаркеты, моллы и т. д. В качестве отдельной отрасли сформировался круп- ный, высокомеханизированный транспортно-оптовый бизнес, обрели силу ретейлерские сети. Рынки под открытым небом ста- новятся маргинальной, окраинной частью городского пространства и системы экономических и социальных отношений и связей. Уходит натура… Уходит почти не замеченная исследова- тельским сообществом, почти сразу забытая обществом. Это странно – учитывая огромную роль феномена в переходную эпо- ху и его воздействие на жизненные траектории миллионов людей. Это ставит сложнейшую исследовательскую задачу – описать и проанализировать текущую ситуацию, попытаться реконструи- ровать ушедшее прошлое. Это сложная, возможно – уже невыполнимая задача. Рево - люционная эпоха не очень-то заботится об архивах, о сохранении исторической памяти. Ее больше устраивают мифы. Да и сам изу-
18 чаемый объект, большая часть жизни и деятельности которого находилась в «серой», а иногда и «черной» зоне, не стремился к публичности. Скорее – наоборот . Огромная масса информации осталась незафиксированной, не отложилась в письменных и ви- зуальных источниках. Важнейший экономический феномен оста- вил за собой очень слабый «статистический след». Видимая открытость и простота конструкции рынков созда- ла иллюзию, в том числе и в исследовательских кругах, что здесь и нечего особенно изучать, что нет важной и сложной исследова- тельской проблемы. В свое время британские антропологи, прие- хавшие изучать индийских торговцев в Родезии, отметили, что это вызвало большое недоумение среди местных белых. «Но что можно исследовать об индийцах? Они сидят в своих маленьких лавочках, скученно живут в их задних комнатах. Они едят жирную пищу, они не очень чистые и не очень честные. Что еще надо знать? Вы можете узнать все об индийцах этой страны за пятнадцать минут»1. Политические потрясения и социальные катаклизмы заслони- ли в сознании людей и в представлениях исследователей эту про- блему как второстепенную. Возможно, это также результат отсутст- вия интереса зарубежных ученых – а именно они формировали в то время исследовательскую повестку дня, можно сказать – моду. Задачу исследования осложняет – и делает ее одновременно чрезвычайно важной и увлекательной – то, что это очень слож- ный, динамично развивающийся и не прозрачный институт, сис- тема связей и отношений. Не просто место для торговли, многим больше, чем хозяйствующий субъект. Российские рынки постсо- ветской эпохи – это феномен, который находится на перекрестье нескольких важнейших социальных феноменов, соответственно – исследовательских проблем. Каждая из них требует отдельного исследовательского внимания – причем внимания представите- лей различных наук. В идеале – это предмет комплексного анали- за историков, экономистов, географов, политологов, социологов, лингвистов, специалистов по экономической социологии, соци- альной антропологии, урбанистике. Опыт показал, насколько сложно им взаимодействовать, как трудно состыковать концепту- альные и терминологические аппараты, переводить с одного науч- ного языка на другой. Возможно, изучение постсоветских рынков заставит в процессе совместной работы находить общий язык.
1 Dotson F., Dotson L. O. The Indian Minority of Zambia, Rhodesia and Malawi. New Haven : Yale University Press, 1968. Р. 273. 19 Задачу этого текста я вижу в некой инвентаризации, систе- матизации того, что мы знаем – и чего предположительно не зна- ем – об открытых «этнических рынках» постсоветской эпохи. Возможно, это позволит сформулировать повестку дня для даль- нейших исследований. И – как историка по происхождению и культуре – меня тя- нет начинать работу с исторического экскурса, с исторической традиции. д у е о то о о В каком-то смысле базар вечен, он существовал и играл важ- ную роль в любом относительно организованном и сложном об- ществе1. Но это не означает его неизменности. В различных исто- рических контекстах он приобретает различные функции, меня- ет – иногда радикально – внутренние характеристики и парамет- ры, играет разные роли в обществе. Самый известный тип, вошедший в массовую мифологию и ставший стереотипом, – это, несомненно, «восточный базар». О нем много написано европейскими путешественниками, он стал излюбленной натурой для европейских же художников. Он поро- дил яркие образы в художественной литературе. Для меня в этом смысле эталонным стал образ бухарского базара в блестящей кни- ге Леонида Соловьева «Повесть о Ходже Насреддине»2. Несомненно, это феномен другой эпохи и иного типа обще- ства, чем постсоветские рынки. Это важный, возможно, системо- образующий элемент традиционного общества – с соответствую- щими функциями, местом в социальной системе, внутренней ор- ганизацией, повседневными практиками. Прямая преемствен- ность здесь, скорее всего, отсутствует. Хотя, возможно, где-то (скажем, в Центральной Азии) могли сохраниться, пройдя через со- ветскую эпоху хотя бы в виде рудиментов, и генетическая преемст- венность, традиция, стиль жизни, система ценностей, практики. Поэтому в контексте изучаемой проблемы важнее всего бо- гатейшая историографическая традиция, анализ методов и под- ходов изучения, динамика и логика концептуального осмысления традиционных, особенно «восточных» рынков. Инструментарные возможности традиции изучения «восточного базара» огромны.
1 Калугин В. К. Вселенский базар: Книга о рынках, базарах и ярмарках, их истории и мно- гообразии. СПб. : КультИнформПресс, 1998. 311 с. 2 Одно из последних переизданий: Соловьев Л. С. Повесть о Ходже Насреддине. М. : Экс- мо, 2008. 624 с. 20 Достаточно вспомнить только классические труды Фернана Бро- деля1 и Клиффорда Гирца2. Но подробнее об этом – статья Ивана Пешкова в этой книге3. «Кол о е к » « олк » о ет к е е Этот сюжет гораздо ближе к изучаемой теме. В каком-то смысле «колхозные» и «вещевые рынки» («барахолки») – это прямые исторические предшественники постсоветских рынков. Отчасти и генетические – в качестве площадок, с которых они начали развиваться, главное же – как носитель идеи и отношений рыночности в официально нерыночном обществе. Конечно, ба- зар – это не рынок, но в базарности неизбежно присутствует ры- ночный элемент. Принципиально важно, что «колхозные рынки» и «барахолки» были не очень любимым и совсем не уважаемым феноменом социалистического общества, однако вполне закон- ным. Служили они при этом еще и легальной «крышей» для неза- конных и сурово караемых «спекулянтов», «теневиков», «фарцы»4 и прочих представителей незаконного предпринимательства. Строго говоря, это отдельная, самостоятельная и невероятно интересная проблема. И крайне загадочная. Рынки были неотъ- емлемой и очень важной частью реальных социалистических от- ношений. Это важнейший, неискоренимый – несмотря на свою сомнительную идеологическую природу – институт советской социалистической системы. Без их изучения наше понимание со- циалистической эпохи будет заведомо неполным и неадекватным. По официальным правилам, рынки были местом примитив- ного обмена, купли-продажи личных вещей, площадками для
1 Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV–XVIII вв. Т. 2. Игры обмена / пер. с фр. Л. Е Куббеля ; ред. Ю. Н. Афанасьева. М. : Прогресс, 1988. 632 с. 2 Гирц К. Базарная экономика: информация и поиск в крестьянском маркетинге // Журн. социологии и социальной антропологии. 2004. Т. 7, № 3. С. 153–160. 3 Пешков И. «Восточный рынок» на постсоветском «Востоке»: анализ подходов к восточ- ным моделям товарно-вещевых рынков Восточной Сибири и Дальнего Востока // Изв. Иркут. гос. ун-та. Сер. Политология. Религиоведение. 2014. Т. 10. С. 180–194. 4 Романов П., Суворова М. «Чистая фарца»: социальный опыт взаимодействия советского государства и спекулянтов // Неформальная экономика в постсоветском пространстве. Проблемы исследования и регулирования / под ред. И. Олимпиевой, О. Паченкова. СПб. : ЦНСИ, 2003. С. 148–164; Клинова М. А. Спекуляция и фарцовка в СССР 1960–1980-х гг.: векторы современного историографического осмысления // Урал индустриальный. Баку- нинские чтения: Индустриальная модернизация Урала в XVIII–XXI вв. : материалы ХII Всерос. науч. конф., посвящ. 90-летию заслуженного деятеля науки России, д-ра ист. наук, проф. Александра Васильевича Бакунина. Екатеринбург, 4–5 дек. 2014 г. : в 2 т. Екатерин- бург, 2014. Т. 1. С. 78–83. 21 сбыта излишков с приусадебных участков колхозных крестьян. Важным подспорьем в снабжении жителей городов. По сути же, набор функций был неизмеримо богаче. Это было место леги- тимного обмена и торга; канал обмена и механизм жизнеобеспе- чения города и деревни; площадка, на которой формировался и функционировал рыночный механизм межрегионального обмена; терминал «теневой экономики»; зародыш «этнической экономики». При крахе социалистической системы отношений, в том числе государственной распределительной системы, рынки стали важнейшим механизмом снабжения потребительскими товарами огромной массы людей. Площадкой и механизмом формирова- ния слоя массового мелкого бизнеса, механизмом кристаллиза- ции рыночных отношений и связей. Они послужили первона- чальной стартовой площадкой для начала бизнеса и «бизнеса» массы начинающих мелких торговцев и «челноков». Рынки дос- тались им по наследству от социалистического прошлого как ме- сто привычного и законного обмена и торга. Однако новые времена и новые задачи радикально изменили и функции прежних колхозных рынков и барахолок, их место в новой, формирующейся системе отношений. Изменился сам их характер (новые формы собственности, новый менеджмент, но - вые функции), произошла экспансия торговли на новые площад- ки. Старые оказались неадекватно малыми и не очень хорошо организованными для новых задач. Поэтому создаются новые рынки на стадионах, разорившихся фабриках и т. д. Там, где про- стор, коммуникации, чистое место с точки зрения организации и собственности. Старые рынки и барахолки стали не самой круп- ной и влиятельной частью новой системы, утратив при этом со- ветские черты организации и стиля. Уже только перечисленное говорит об огромной роли фено- мена. Поразительно при этом, что он почти не изучен и даже тол- ком не описан. Практически это историографическое «белое пят- но». Мне известны считанные работы на эту тему – но и они по- священы в основном переходному периоду 1990-х гг.1. Они дают срез ситуации даже не позднесоветской, а раннекапиталистиче- ской, когда рынок уже стремительно менялся. Эти работы чрез- вычайно важны, очень интересны – но не решают проблему изу- чения советского рынка.
1 Ильина М., Ильин В. Российский базар: социальная организация и маркетинг. Сыктыв- кар : Изд-во Сыктывкар. гос. ун-та, 2001. 196 с.; Ильина М., Ильин В. Торговцы городского рынка: штрихи к социальному портрету // ЭКО. 1998. № 5; Титов В. Н. Вещевой рынок как социальный институт // Обществ. науки и современность. 1999. № 6. С. 20–35. 22 Можно предположить при этом, что и советский рынок, его функции и способ существования, роль в обществе не были ста- тичными. Он претерпевал радикальные изменения: от «Сухарев- ки» времен Гражданской войны1 до «колхозного рынка» и «бара- холки» времен застоя. Но все это, повторюсь, «белое пятно», все остались только в виде легенд и мифов в исторической памяти. В виде распространенного сюжета в художественной литературе, в фильмах – но в основном относящихся к кризисным моментам – войнам и послевоенным временам. Можно строить предположения о причинах. Возможно, это часть общей проблемы, суть которой сформулировал один из са- мых информированных людей эпохи позднего социализма: «Мы не знаем общества, в котором мы живем»2. Социалистическая эпоха – одна из наименее изученных и осмысленных в истории нашей страны. И дело не только в патологической страсти вла- стей к засекречиванию, в общей закрытости общества. Открытие архивов, свободный доступ к самой засекреченной информации советской эпохи не позволит уже сейчас составить адекватного представления о многих важнейших явлениях и процессах. Одна из причин – нормативность описания социальной действитель- ности. Чего не должно было существовать, то не откладывалось в документах, письменных источниках вообще. Существовал бога- тый язык эвфемизмов, умолчаний, намеков, «взаимных подмиги- ваний» и неформальных практик. Почти по С. Довлатову: «Я не был антисоветским писателем, и все же меня не публиковали. Я все думал – почему? И наконец понял. Того, о чем я пишу, не су- ществует. То есть в жизни оно, конечно, имеется. А в литературе не существует. Власти притворяются, что этой жизни нет»3. Возможно, такой сомнительный с идеологической точки объект, как базары, был табуирован для изучения. И даже если не было прямого запрета, изучение задворок социализма грозило выходом на запретные для проговаривания сюжеты. Поэтому сейчас изучать базары чрезвычайно трудно в силу острого дефицита источников и их заведомой неполноты и одно- сторонности. В силу идеологически сомнительного характера объекта, масса информации, очевидной для участников процесса,
1 Бондарев С. В. Рыночная торговля в Петрограде в 1917–1921 гг. : дис. … канд. ист. наук. СПб., 2015. 221 с. 2 Андропов Ю. Учение Маркса и современность // Коммунист. 1983. № 1. С. 7. 3 Довлатов С. Как издаваться на Западе // Собр. соч. В 4 т. Т. 4 . СПб. : Азбука-классика, 2005. С. 367. 23 не просто закрывалась, засекречивалась. Это было бы полбеды. В обществе, чудовищно забюрократизированном, существовал ги- гантский документооборот. И сокрыть хотя бы часть его, засекре- тить – невозможно. Как и полностью уничтожить пласты доку- ментов. Но масса информации вообще не откладывалась на бума- ге. Многие вещи (очень важные) или устно проговаривались, или скрывались за эвфемизмами, или не проговаривались вообще, совершаясь «по умолчанию». Конечно, существует острая потребность «поднять архивы» советской эпохи, извлечь из них максимум возможного. Ведь «колхозные рынки» и «барахолки» были юридически оформлены, они имели бухгалтерии и отделы кадров, профсоюзные организа- ции и партийные ячейки. Естественно, должны остаться приказы, отчеты, протоколы. Некоторую надежду внушают архивы право- охранительных органов и судебные дела. Но необходимо пони- мать, что это «официальное лицо» феномена, то, что положено было видеть. Теневая сторона рынков, их рутинные практики, их реальная жизнь, реальные функции, масштабы и формы экономи- ческой деятельности могут быть отражены в архивных документах случайно, отрывочно, косвенно. Или не отражены вообще. Есть слабая надежда на свидетельства очевидцев, участников – но по понятным причинам этот источник уходит в прошлое безвозвратно. Надо быть реалистами – мы уже не сможем реконструиро- вать, выявить и описать мир советского базара во всей его полно- те и разнообразии. Тем важнее задача ухватить то, что еще можно. е е по т о ет к ко Без невероятно разросшейся сети розничных рынков трудно представить городскую жизнь России эпохи бурных перемен конца ХХ – начала ХХI в. По определению В. В. Радаева1, «роз- ничные рынки – групповое размещение торговых объектов вне- магазинного формата. Независимо от того, располагаются они в крытом строении или под открытым небом, рынки – это объеди- нение торговых объектов, не относящихся к числу капитальных строений». К таким форматам он относит павильон, киоск , па- латку, товарный лоток, разъездную торговлю. «Розничные рынки часто называют «открытыми», но этот признак вовсе не следует понимать буквально. Такие рынки вовсе не обязательно находятся
1 Радаев В. В. Захват российских территорий: новая конкурентная ситуация в розничной торговле. М. : Изд. Дом ГУ ВШЭ, 2007. С. 54–55. 24 на улице, а при переносе под крышу автоматически не становятся магазинами. Встречались и другие названия рынков – например «стихийные» или «мелкооптовые». Они тоже не слишком удачны». Новое качество и новая роль открытых рынков в постсоциа- листическую эпоху стали результатом кумулятивного воздейст- вия целого ряда факторов. Рухнула социалистическая система производства и распределения товаров народного потребления. Потребовалась, причем немедленно, альтернативная система жизнеобеспечения. Из государственного сектора экономики было выброшено огромное количество людей, сразу потерявших сред- ства к существованию. Произошла фактическая девальвация их прежних жизненных стратегий, статусов , квалификаций. Были легализованы рыночные отношения и открыты границы. Рынки, рыночная деятельность стали средством выживания, областью обретения новых ресурсов и статусов, территорией са- мореализации. Здесь можно было начинать почти с нуля, не имея за спиной первоначального капитала, связей, рыночного опыта и системы ценностей. Конечно, имевшие это нелегальные и полуле- гальные предприниматели-профессионалы старого режима полу- чили огромное стартовое преимущество. В рыночную деятель- ность пришла масса высокообразованных и готовых к географиче- ской и социальной мобильности горожан. Насколько это было воз- можно для людей, выросших в рамках социалистической системы. Товарный голод в сочетании с открытыми границами и про- торенными первопроходцами – польскими челноками – путями и созданной ими инфраструктурой породил массовый феномен челночничества. «Челночная» торговля – это отдельная огромная и сложная исследовательская проблема, нам важна та ее сторона, ко- торая прямо связана с открытыми рынками. «Челночная» торговля сыграла огромную, возможно, даже решающую роль в снабжении населения в критический момент краха социалистической экономи- ки. Для сотен тысяч занятых в ней людей она стала школой пред- принимательства, инкубатором для мелкого и среднего бизнеса. Бы- ли сформированы огромные товарные трансграничные потоки, почти не учтенные, кстати, официальной статистикой. Это явно недооцененный и недостаточно изученный фено- мен. Хотя, конечно, и не в той степени, что советские базары. Изучается предыстория, а она естественно связана с катаклизма- ми, пережитыми Россией в ХХ в.1 Большая работа проделана по
1 Давыдов А. Ю. Нелегальное снабжение российского населения и власть. 1917–1921 гг.: Мешочники. СПб. : Наука, 2002; Щербакова И. В. Советская предыстория челночества: от мешочников до кооператоров // Социол. исслед. 2008. № 4. С. 44–52. 25 изучению масштабов «челночничества» и его роли в экономике страны и отдельных регионов, его довольно сложная организа- ция, описаны различные типы «челноков» и их мотивации и стратегии1. Однако обобщающие монографические исследования еще ждут своего часа. Масштабы «челночной» торговли быстро породили специа- лизацию и разделение труда. Сформировался спрос на инфра- структуру, особенно на стабильные стационарные площадки, терминалы формирования и распределения товарных потоков. Торговля с рук и «знакомым» себя быстро исчерпали. Ситуация, когда один человек закупал товары, вез их через границу и сам же распродавал, резко сужала деловые возможности. Процесс формирования стационарных торговых точек на- чался на оставшихся от социализма площадках – колхозных рын- ках и барахолках. Однако этот резервуар переполнился мгновен- но. Создаются новые площадки – на стадионах, пустырях, терри- ториях и цехах разорившихся заводов и т. д. Иногда это были де- шевые гостиницы и превращенные в них бывшие общежития, в комнатах которых и жили, и торговали. Залогом успеха были большие и удобные площади, коммунальная и транспортная ин- фраструктура, удобное расположение, внятный юридический ста- тус. Это были не только новые площадки, но и новый стиль, но- вые механизмы организации, власти и контроля. Происходит быстрый переход от торговли с рук к прилав- кам, контейнерам, ангарам . Рынки обрастают обслуживающей инфраструктурой и сопутствующими услугами. Особое значение имело обеспечение безопасности. Был стремительно пройден
1 Яковлев А., Голикова В., Капралова Н. Открытые рынки и «челночная» торговля в рос- сийской экономике: вчера, сегодня, завтра (по материалам эмпирических исследований 2-1–2005 гг.). Препринт WP4/2006/05. М. : ГУ ВШЭ, 2006; Рыжова Н. П. Благовещенск – форпост империи или зона свободной экономики? // Стабильность и конфликт в россий- ском приграничье. Этнополит ические процессы в Сибири и на Кавказе / отв . ред. В. И. Дятлов, С. В. Рязанцев. М. : Науч.-образоват. форум по междунар. отношениям, 2005. С. 202–227; Иванов В. В., Комлев Ю. Ю., Толчинский Л. Г. «Челночный» бизнес в Казани // Социол. исслед. 1998. № 11. С. 40–44; Жилкин О. Н. «Челночество» в России: новая жиз- ненная стратегия в период экономических реформ (на примере Иркутской области) // Центр независимых социол. исслед. «Неформ. экономика в постсовет. пространстве: воз- можности исслед. и регулирования», семинар / ред. И. Олимпиева, О. Паченков. СПб., 2003; Климова С. Г. Челноки: бегство от нужды или погоня за шансом // Соц. реальность. 2006. № 2. С. 26–41; Климова С. Г., Щербакова И. В. «Челночество» и государство: этапы эволюции отношений // Россия реформирующаяся : ежегодник / отв. ред. М. К. Горшков. М., 2008. Вып. 7. С. 389–405; Климова С. Г. Концептуализация роли челнока ее исполните- лями // Социол . исслед. 2008. № 4. С. 52–62; Майоров С. Челноки // Отеч. зап. 2002. № 7. С. 414–422; Порецкина Е. М. «Челночный» бизнес. Краткая история вопроса и его особенности в Санкт-Петербурге // Телескоп: наблюдения за повседневной жизнью петербуржцев. 2006. № 5. С. 24–31. URL: http://www.smb.ru/analitics.html?id=chelnoki. 26 путь от первоначального хаоса и индивидуальных усилий (где ры- нок был просто площадкой для торговли) к системе, от конгломера- та отдельных торговцев – к структурированию, сетям, параллельным институтам власти и управления. К рынку – как сложно организован- ному организму. Индивидуальный и действующий на свой страх и риск челнок быстро интегрируется в систему (на разных условиях). Когда ограничительные действия властей, конкуренция крупных компаний, создавших эффективную и конкурентоспо- собную систему импорта и крупного опта, постепенно вытеснили челноков, рынки приспособились и к этой ситуации. В качестве входных и выходных терминалов они остались частью меняю- щейся системы, меняясь при этом сами. т т ете Анализ деятельности постсоветских рынков будет не просто неполным, а в значительной мере и искаженным, если игнориро- вать или просто недооценивать то, что они не были просто конг- ломератом автономно функционирующих субъектов торговли. Уже только их симбиоз с «челноками» делает их интерфейсом для межрегиональных и международных торговых обменов. Россий- ские рынки очень быстро, практически сразу, стали очень важной частью международных сетей, по которым огромным потоком шли товары, деньги, люди, информация, встречались и притирались друг к другу деловые культуры, где формировались и эффективно функ- ционировали нормы, правила и санкции за их невыполнение. В самом общем виде эта система состояла из трех важней- ших элементов. Товарные потоки начали формироваться во «входных терминалах», особенно в Китае и Турции, для которых обслуживание российской «челночной торговли» стало значимой отраслью экономики. Ими могли быть специализированные «русские рынки» в Пекине1, Стамбуле, специализированные го- рода-терминалы в Китае (Маньчжурия2, Суйфуньхе, Хэйхе3). Как
1 См. статью Я. Гузей в этой книге. 2 О феномене города Маньчжурия см.: Федорова К. С. Маньчжурия: город на экспорт // При- граничный урбанизм: имперская и постимперская практики : материалы Круглого стола «При- граничный урбанизм: имперская и постимперская практики», проходившего в дни Х Конгрес- са этнологов и антропологов России. Москва, июль, 2013 г. Улан-Удэ, 2014. С. 126–151. 3 Рыжова Н. П. Трансграничный рынок в Благовещенске: формирование новой реально- сти деловыми сетями «челноков» // Экон. социология. 2003. Т. 4, № 5. С. 54–71; Ryzhova N. P., Ioffe G. Trans-border exchange between Russia and China: the case of Blagoveshchensk and Heihe // Eurasian Geography and Economics. 2009. Vol. 50, N 3. P. 348–364; Журавская Т. Н. Конфигурация и функционирование социальных сетей в приграничном регионе // Про- странств. экономика. 2014. № 3. С. 67–94; Бийе Ф. Современность в пространственном измерении: открытые рынки, герметичность и вертикальность в двух приграничных горо- дах России и Китая // Экон. социология. 2014, Т. 15, № 2. С. 76–95. 27 вариант – транзитные рынки в Киргизии1, куда поступали китай- ские товары, которые шли затем в Россию или через Ферганскую долину в страны Центральной Азии (трансграничный рынок Ка- расу). В функции этих терминалов входило отслеживание эволю- ции спроса в России, формирование листа заказов для местных производителей, опт и розница, формирование мелкооптовых партий, консалтинг, услуги («помогайки»), сервис (рестораны, сауны, проституция). Второй элемент – это «челноки», вслед за которыми пришли и, в конечном счете, вытеснили их специализированные фирмы. Их функция – закупка, формирование товарных партий, транс- портировка, растаможка (для фирм), оптовый сбыт в России. Иногда челноки сами и сбывали привезенные товары. Но побеж- дала специализация и разделение труда. И наконец, рынки в России, а также отчасти в Восточной Европе, как опорные базы новой системы торговли и снабжения. Их наиболее заметная, но, возможно, не главная функция – роз- ница и мелкий опт для непосредственных потребителей. Именно из них состояли огромные людские потоки, достигавшие иногда десятков тысяч человек в день. И хотя сумма покупок большин- ства из них была невелика, но в массе это давало огромные обо- роты. Покупателей , особенно людей с низкими доходами, при- влекали низкие цены, возможность торговаться, широта выбора. Импонировал и весьма демократический стиль общения, позво- лявший чувствовать себя свободно и раскованно. Однако главной функцией крупных рынков была все-таки логистика. На иркутском рынке «Шанхай» регулярно делали оп- товые закупки не только торговцы из ближайших городов, но из Улан-Удэ и Читы. О масштабах этого бизнеса говорит информа- ция, ставшая доступной после закрытия Черкизовского рынка в Москве. Он обеспечивал работой до 100 тыс. человек, 70–80 % из которых, по оценкам Федерации мигрантов России, были граж- данами КНР. По оценкам китайской газеты «Дунфан цзаобао», на рынке остался товар на сумму около 5 млрд долл., принадлежа- щий китайским торговцам2.
1 О рынке Дордой под Бишкеком см.: Рахимов Р. М. Рынок «Дордой» и мигранты из Ки- тая // Центральная Азия и Китай: состояние и перспективы сотрудничества : материалы Междунар. конф. (г. Алматы, 4–5 июня 2008 г.) / отв. ред. Б. К. Султанов, М. Ларюэль. Алматы, 2009. С. 193–201. 2 Габуев А., Козенко А. Китай торгуется за Черкизовский рынок // Коммерсантъ. 2009. № 131. 22 июля. 28 Таким образом, рынки вряд ли можно охарактеризовать как чисто российское явление. Глобальность феномена, распростра- ненность его на гигантском пространстве от Китая до Германии, то, что это не конгломерат изолированных друг от друга торговых площадок, а система отношений и связей глобального масштаба, заставляет изучать постсоциалистические рынки комплексно, делает компаративистику задачей абсолютно необходимой. Од- нако здесь возникает та же проблема, что и в России – крайне слабая изученность, огромный дефицит отдельных кейсов, отсут- ствие системного, комплексного видения проблемы. Автору из- вестны статьи о «русском рынке» в Пекине, о городах-терминалах Маньчжурия и Хэйхэ, но не попадались исследовательские тек- сты об их аналогах в Турции. О транзитных рынках в Киргизии известна статья о Дордое, но стратегически важный рынок Кара- су остается «белым пятном». Имеется несколько работ о рынках на постсоветском пространстве за пределами России: статьи К. Хэмфри и В. Сквирской о рынке в Одессе1, Р. А. Спектор об Алматы2, монография П. Хохнен о Вильнюсе3. Это дает хотя бы минимальную возможность для сравнения ситуации в разных странах постсоветского пространства. Чрезвычайно важно, что состоялся семинар о постсоциалистических рынках в Восточной Европе4. Имеется несколько статей на эту тему5. Однако учитывая масштаб проблемы и ее значение – этого мало. И изучается все с огромным опозданием.
1 Humphrey C., Skvirskaia V. Trading places: Post-socialist Container Markets and the City // Focaal. European Journal of Anthropology. 2009. N 55. P. 61–73. 2 Spector R. A. Bazaar Politics. The Fate of Marketplaces in Kazakhstan // Problems of Post- Communism. 2008, Vol. 55, N 6. P. 42–53. 3 Hohnen P. A market out of place? Remaking economic, social, and symbolic boundaries in post-communist Lithuania. Oxford; N. Y. : Oxford Univ. press, 2004. 4 “Post-socialist bazaars: Markets and Diversities in ex-COMECON countries”. International Conference, 23–24 February 2012 in Göttingen. Organized by Gertrud HÜWELMEIER (Hum- boldt-University Berlin) and Steven VERTOVEC (Max-Planck Institute for the Study of Reli- gious & Ethnic Diversity, Göttingen). 5 Van der Velde M., Marcinczak S. From Iron Curtain to Paper Wall: the Influence of Border Regimes on Local and Regional Economies – the Life, Death, and Resurrection on Bazaars in the Lodz Region // Borderlands. Comparing Border Security in North America and Europe / ed. by E. Brunet-Jailly. Ottawa : Univ. of Ottawa press, 2007. P. 165–196; Sik E., Wallace C. The Devel- opment of Open-Air Markets in East-Central Europe // International Journal of Urban and Regional Research. 1999. Vol. 23, N 4. P. 697–714; Huwelmeier G. Postsocialist Bazaars: Diver- sity, Solidarity, and Conflict in the Marketplace // Laboratorium. 2013. Vol. 5, N 1. P. 52–72; Endres K. W. Traders, Markets, and the State in Vietnam: Anthropological Perspectives // ASEAS – Austrian Journal of South-East Asian Studies. 2013. Vol. 6, N 2. P. 356–365. 29 ол ко о е ко о л о Рынки стали не просто ключевыми элементами формирую- щейся рыночной системы снабжения, а значит, и жизнеобеспече- ния низших и средних слоев населения страны, но и площадкой, полигоном, на котором происходило формирование слоя массо- вого мелкого предпринимательства. Сюда сходились огромные товарные и денежные потоки, концентрировались самые разно- образные интересы. Здесь происходила стыковка формальной и неформальной экономик. В конце концов, регулярные походы на них входили в стратегию экономического выживания основной массы горожан. На круглом столе «Трудовая миграция и розничные рынки» (2007 г). заместитель председателя Объединенной комиссии по национальной политике и взаимоотношениям государства и ре- лигиозных объединений при Совете Федерации Владимир Слуц- кер отметил, что в России насчитывается около 6 тыс. розничных рынков, на которых занято 1,2 млн человек. «Рынки полностью одевают, обувают, кормят и поят все население России… Большин- ство потенциальных покупателей рынков – малообеспеченные рос- сияне, поэтому любые непродуманные действия по регулированию рынков могут существенно подорвать их жизненный уровень»1. На обслуживании челночной торговли и открытых рынков в России выросли заметные сектора экономики в Турции и Китае. О масштабах этой торговли может многое сказать таможенная статистика этих стран2. Рынки, став школой предпринимательства, породили новые массовые социальные и профессиональные группы, с собствен- ным образом жизни, типом поведения, с особой субкультурой3. Есть примеры того, как организованно и энергично они могли отстаивать свои корпоративные интересы. Борясь против реше- ния муниципальных властей о закрытии иркутского рынка «Шанхай», местные торговцы объединились в собственный профсоюз, провели несколько публичных акций, даже обрати- лись с посланием к президенту страны. Для защиты своих инте-
1 Московское Бюро по правам человека. Хроника МБПЧ: март–апрель 2007 г. [Электрон- ный ресурс]. URL: http://antirasizm.ru. 2 Капралова Н. Л. Карасева Л. А. Челночный бизнес в российской экономике: роль и оцен- ка масштабов // Экон. журн. ВШЭ. 2005. № 3. С. 400–411. 3 Григорьева И. Н. «Работа, жизнь, второй дом…»: жизненные миры торговцев рынка под открытым небом // Фольклор малых социальных групп: традиции и современность : сб. ст. М. : Гос. республ. центр рус. фольклора, 2008. С. 145–157. 30 ресов они основали газету «Восточно-Сибирский Шанхай», кото- рая почти год вела энергичную борьбу против решения о закры- тии рынка1. Рынок это не спасло, но ярко продемонстрировало властям, что это реальная сила, с которой необходимо считаться и искать компромиссные решения. Массовость рыночных торговцев, их происхождение из раз- личных социальных слоев и социальных страт, сохранившиеся тес- ные связи с ними – все это способствовало легитимации в прежде нерыночном обществе рыночных ценностей, привычек, образа жиз- ни, понимания законности и необходимости рыночной торговли2. Для меня свидетельством того, как далеко зашло привыкание к рыночности, к людям рынка, стала последняя повесть В. Г. Распу- тина «Дочь Ивана, мать Ивана». Новые времена и новые буржуаз- ные отношения писателю категорически не нравятся. Еще больше, чем старые, социалистические. Рынок предстает символом зла. И в то же время в повести есть рыночная торговка, «угарная баба», грубо, решительно и весело выстраивающая не просто бизнес, а и жизнь – свою и окружающих. И она писателю симпатична3. «Эт е к е к » « т е кое п едп тел т о» Постсоциалистические рынки формировались в контексте открытости границ, перехода к рыночным отношениям, в сим- биозе с трансграничным «челночничеством», они стали логисти- ческими центрами по продвижению импортируемых потреби- тельских товаров и продовольствия. Дополнител ьным и очень важным обстоятельством стали беспрецедентные в истории Рос- сии трансграничные трудовые миграции. Все это вместе создало феномен, который население обозначило как «китайские», «кав- казские» или «киргизские» рынки и торговые ряды. В исследовательской литературе их чаще всего называют «этническими рынками». Условность терминологии очевидна – на этих рынках торгуют и оказывают разнообразные услуги люди
1 Подробнее см. статью В. Дятлова о рынке «Шанхай» в этой книге. 2 Ульянкина О. В. Социальный статус торговцев городских рынков в условиях современ- ной России (региональный аспект) : дис. … канд. социол. наук. Саранск, 2014. 26 с.; Орло- ва Л. В. Социальное становление малого и среднего бизнеса России в региональном изме- рении: процессы, структуры и институты самоорганизации : дис. ... д-ра соц. наук . Са - ранск, 2011. 48 с. 3 Подробнее см.: Дятлов В. «И тогда мама взяла обрез…» Самосуд и отношение к «чужа- кам» в общественном мнении российской провинции 1990-х гг. // Вестн. Евразии. 2008. № 4. С. 143–176. 31 различных национальностей и гражданств. Все они в той или иной мере этнофоры – но прилагательное «этнический» у нас привычно относят только к представителям меньшинств. О тер- минах не спорят, о них договариваются – и коль скоро они проч- но вошли в оборот, ничего не остается, как ими пользоваться. С соответствующими оговорками и пояснениями. Наиболее распространенным феноменом этого ряда стали «китайские рынки», которые возникли в больших и многих ма- лых городах востока России, а также часто и в городах европей- ской части. Китайскими они были названы населением этих го- родов, что очень часто маркировалось и названием рынков («Шанхай» или «Шанхайка», «Маньчжурия», «Китайский рынок» в Иркутске, например). Иногда названия были в этническом смысле нейтральными – но это не мешало считать их китайски- ми. Так или иначе, это взгляд извне. Если попытаться понять, что дает основание для такого взгляда, можно выделить следующие факторы: китайские товары, китайские торговцы, китайские капиталы, китайский менедж- мент (обычно закулисный). В целом это констатация не преобла- дания китайских торговцев, а типа отношений, определяемого китайским товаром. Этот тип отношений включает дешевизну товара, его не очень высокое качество, возможность торговаться, стилистику поведения китайских торговцев, их деловую культуру. С течением времени «китайскость» становится брендом, торго- вой маркой – и такое понимание далеко выходит за этническое поле, определяя по большей мере параметры экономические и даже социальные. Тогда появляется смысл осознанно, в качестве деловой технологии, формировать и «китайский облик» рынка – через нехитрый набор символов (название, китаизированный ди- зайн в оформлении и т. д.). Китайскость становится специально производимым товаром для продажи. И видимо, далеко не случайно выстроенный на месте снесенной знаменитой иркутской «Шанхай- ки» торговый пассаж был назван «Шанхай-Сити-моллом». Это предполагает возможность ситуаций, когда рынок мог маркироваться как «китайский» без видимого преобладания ки- тайских торговцев. Об этом свидетельствует, в частности, не- большое исследование А. Охотникова о китайском рынке в Ново- сибирске1. Материала для анализа мало – и можно лишь предпо-
1 Трансграничные миграции и принимающее общество: механизмы и практики взаимной интеграции : монография / науч. ред. В. И. Дятлов. Екатеринбург : Изд-во Урал. ун-та, 2009. С. 266–269. 32 лагать в качестве гипотезы, что на рынки городов Западной Си- бири и Урала китайские товары продвигались через государства Центральной Азии. Удобнее и выгоднее было использовать услу- ги граждан этих стран и их деловые сети. К слову говоря, Турция, одно время сопоставимая с Китаем по объемам производимых для продажи по «челночным» кана- лам товаров, не включилась в процесс их транспортировки и продажи в России. Турецкие товары шли сюда без турецких чел- ноков и без турецких капиталов и менеджмента. В результате ту- рецкие товары не породили «турецких рынков». Зато китайские товары породили не только китайские, но и киргизские рынки. Соответствующих исследований почти нет, но имеющиеся наблюдения показывают, что буквально в считанные годы в России сформировались многочисленные (особенно учи- тывая небольшую численность населения этой страны) киргиз - ские общины1. Для нас важно то, что, в отличие от таджикских и узбекских мигрантов, они активно вторглись в бизнес на откры- тых рынках и завоевали там довольно сильные позиции. В боль- шинстве сибирских и дальневосточных городов сформировались киргизские рынки или киргизские ряды. Можно предположить, что этот интенсивный миграционный поток был вызван не толь- ко совокупностью выталкивающих факторов – слабостью эконо- мики страны, бедностью населения, регулярными политическими потрясениями. Киргизия стала важным транзитным пунктом для продвижения потребительских товаров из Китая (и не только) на российские рынки. Эти потоки в значительной части обслужива- ются киргизами. И здесь мы подходим к чрезвычайно важному вопросу о ро- ли мигрантов в деятельности и структуре рынков, особенно этни- ческих. Роль эта не просто заметна – она велика настолько, что стала одной из сущностных характеристик феномена. И дело не только в численности. Конечно, и один только китайский товар сам по себе может быть важным знаком, символом отношений и статусов. Но когда за ним стоит человек – проблема приобретает дополнительные измерения. У присутствия мигрантов на рынках имеется советская пре- дыстория. В 1960–80-е гг. на «колхозных рынках» сложился устой-
1 Переселенческое общество Азиатской России: миграции, пространства, сообщества / науч. ред. В. И. Дятлов, К. В. Григоричев. Иркутск : Оттиск, 2013. С. 466–491; Из Азии в Сибирь, или В поисках «Нового света» (положение трудовых мигрантов из Центральной Азии в Бурятии). Улан-Удэ : Изд-во БНЦ СО РАН, 2013. 33 чивый, довольно многочисленный и очень заметный слой выходцев с Кавказа. Они обслуживали в основном трафик и продажу овощей, фруктов, цветов, производимых у них на родине. Масштабы и регу- лярный характер их деятельности позволяют говорить о ней как о профессиональном предпринимательстве, полулегальном с точки зрения властей и не одобряемом общественной моралью. Тогда и сформировался «образ кавказца» – человека, не про- сто отличающегося особенностями культуры и поведения, внеш- ним обликом, но и олицетворяющего в моральных категориях тех лет «торгашество»1. Можно предположить, что привычные этни- ческие категории стали способом стереотипизации явлений соци- ально-экономических. Навязанный государством и в целом приня- тый обществом взгляд на этничность («национальность» в терминах того времени) как на феномен скорее не культурный, а определяе- мый «кровью», происхождением, провоцировал и появление расо- вых коннотаций в этом стереотипе. «Кавказцев» выделяли как груп- пу – и относились, как к группе, олицетворяющей не просто непри- вычные культурные нормы и практики поведения, но и осуждаемый общественной моралью тип экономического поведения. Когда же с распадом Советского Союза и крахом социали- стических отношений в Россию хлынул поток трансграничных мигрантов, то значительная их часть в поисках работы и эконо- мических возможностей пришла на рынки. Челноки изначально были разных национальностей и гражданской принадлежности – русские, украинцы, китайцы, киргизы и т. д. Преобладание или заметная роль тех или иных групп определялась не столько тем, что иногда называют «этнической предрасположенностью», сколько ситуацией и экономической целесообразностью. Ведь и саму страте- гию челночничества, практики, навыки, инфраструктуру бывшие советские граждане переняли от поляков. Не зря многие русские рынки в Китае и Турции первоначально были польскими. Те же «кавказцы», которые в советские времена специализи- ровались на обслуживании товарных потоков из родных мест, постепенно переориентировались на общую торговую и посред- ническую деятельность. Уже отмечалось, что экономически эф- фективнее обслуживать потоки китайских товаров через Цен- тральную Азию стали жители этого региона. Многочисленные
1 Подробнее см.: Дятлов В. И. Трансграничные мигранты в современной России: динамика формирования стереотипов // Полития. Анализ. Хроника . Прогноз . 2010. № 3/4. С. 121– 149; Восток России: миграции и диаспоры в переселенческом обществе. Рубежи XIX–XX и XX–XXI вв. / науч. ред. В. И.Дятлов. Иркутск : Оттиск, 2011. С. 490–499. 34 китайские челноки или занялись в России стабильным бизнесом, или вступили в кооперацию с русскими торговцами. Открытые рынки стали местом и механизмом экономиче- ской и социальной адаптации трансграничных мигрантов, пло- щадкой концентрации их экономической деятельности и соци- альной организации. Анклавом «этнического бизнеса». Все это делает чрезвычайно насущным и важным вопрос, сформулированный в продолжающихся дискуссиях об «этниче- ской экономике»1: коллективные или индивидуальные стратегии избирают мигранты в качестве инструмента достижения эконо- мического успеха на рынках? Если коллективные – то на какой основе формируются их группы? Их поведение на рынках опре- деляется экономической целесообразностью или соображениями групповой лояльности? Дополняют или исключают друг друга эти мотивы? Какова роль этнического фактора в их рыночной дея- тельности да и в образе жизни в принимающем обществе? Воз - можно или невозможно использование ими сети внутриэтниче- ских (внутригрупповых, но маркированных этнически) связей, отношений сотрудничества, зависимости и власти в качестве ре- сурса в предпринимательстве? Эти вопросы возникли в концепциях «этнической экономи- ки» в результате изучения огромного количества самых разнооб- разных случаев и ситуаций. Предлагаемые ими исследовательские подходы, утверждения и гипотезы важны не для получения апри- орного ответа, не как источник единственно правильного знания, а для того, чтобы задать вопросы изучаемому феномену. Относительно сформулированных выше вопросов высказы- вались прямо противоположные гипотезы. Одна из них состоит в том, что торговец руководствуется чисто экономическими моти- вами и стимулами, поэтому этнические, земляческие и другие групповые лояльности не определяют выбора его стратегии и
1 Aldrich H. E., Waldinger R. Ethnicity and Entrepreneurship // Annual Review of Sociology. 1990. Vol. 16. P. 111–135; Уолдингер Р., Олдрич Х., Уорд Р. Этнические предприниматели // Экон. социология. 2008. Т. 9, № 5. URL: www.ecsoc.msses; Min Zhou. Revisiting Ethnic Entre- preneurship: Convergencies, Controversies and Conceptual Advancements // International Mi- gration Review. 2004. Vol. 38, N 3; Радаев В. В. Этническое предпринимательство: мировой опыт и Россия // Полис. 1993. № 5. С. 79–87; Бредникова О., Паченков О. Этничность «эт- нической экономики» и социальные сети мигрантов // Этничность и экономика : сб. ст. по материалам Междунар. семинара / под ред. О . Бредниковой , В. Воронкова, Е. Чикадзе ; Центр независимых социологических исследований. СПб., 2000. С. 47–53 (Тр.; вып. 8); Рыжова Н. П. Феномен этнического предпринимательства: российское прочтение [Электронный ресурс] // Новые российские гуманитарные исследования. URL: http://www.nrgumis.ru/articles/article_full.php?aid=77. 35 практик. Есть и противоположная точка зрения – модель поведе- ния торговца предопределена его принадлежностью к своей эт- нической группе и групповой лояльностью. Для обоснования или отрицания этих гипотез по отношению к современной России катастрофически не хватает эмпирическо- го материала. Представляется, однако, что ответ на этот вопрос может быть разным в различных обстоятельствах и контекстах. Главное же, такая постановка вопроса может увести от призна- ния того, что групповые связи и лояльности (земляческие, семей- ные, клановые, этнические или маркируемые в качестве этниче- ских) могут быть мощным рыночным, экономическим ресурсом. Опыт «торговых меньшинств» традиционного общества свиде- тельствует об этом со всей очевидностью1. Конечно, специфика постсоциалистических рынков в том и состоит, что это институт общества современного, не общинного. Поэтому прямые анало- гии здесь невозможны. Но постановка вопроса представляется не просто корректной, но и чрезвычайно важной и перспективной. Использование эвристического инструментария «этнической экономики» позволяет вновь вернуться к проблеме того, что же та- кое «этнические рынки». Сложившееся понимание, как уже было отмечено, определено взглядом принимающего общества. Оно ис- ходит из безусловной презумпции того, что на «китайском рынке» действуют не торговцы (в том числе и китайского происхождения и гражданства), а китайцы как группа, люди, чье экономическое пове- дение, деловые практики, человеческие лояльности определяются их китайскостью. Принимающее общество видит на рынках группы, а отдельных людей воспринимает как органическую их часть. Исследовательская задача состоит, видимо, в том, чтобы по- ставить здесь знак вопроса. И пытаться отвечать на вопросы на основании исследования конкретных ситуаций и кейсов. Причем крайне желательно – в динамике. «Этнические рынки» – это пло- щадки, где действуют отдельные люди, мотивированные прежде всего получением прибыли? Или это поле деятельности групп, организованных по этническому принципу? Или не по этниче- скому – но этнически маркированному? Противоречит ли одно другому? Являются ли «этнические рынки» просто торговыми площадками, на которых действуют на свой страх и риск отдель- ные торговцы – или там сложились устойчивые и эффективные
1 Дятлов В. И. Предпринимательские меньшинства: торгаши, чужаки или посланные Бо- гом? Симбиоз, конфликт, интеграция в странах Арабского Востока и Тропической Афри- ки. М., 1996. 256 c. 36 внутренние механизмы регулирования, контроля и власти? Если да – то являются ли они этническими – или клановыми, но этниче- ски маркированными? Или власть определяется наличием эконо- мического и силового ресурса? Существует ли разделение труда по этническому признаку? При этом необходимо иметь в виду ярко выраженный феномен этнизации миграционных процессов в со- временном российском обществе. Ситуацию, когда процессы соци- ально-экономические (миграция, например) привычно описывают- ся в категориях культурных, в том числе и этнических. Когда логика и практики поведения мигранта приписываются этнической группе. Вопросов куда больше, чем ответов. Существующий корпус исследований (крайне немногочисленный и обрывочный) дает не так много оснований для широких обобщений и генерализации. Однако опыт изучения иркутских рынков позволяет утверждать (не распространяя это априори на все «этнические рынки»), что это не просто торговые площадки и хозяйствующие субъекты. Там сложилось и разделение труда (в том числе и по этническому принципу), и внутренние механизмы организации и контроля, и социальные сети, в том числе и на этнической основе. Можно предположить, что формируется и особая субкульту- ра таких рынков. Одним из свидетельств этого стало формирование и довольно широкое распространение пиджинов – особенно в рос- сийско-китайском торговом приграничье. Возрождена на новой ос- нове и в новом историческом контексте дореволюционная тради- ция кяхтинского пиджина как языка приграничной торговли1.
Ко тек т. к о од ко еде Рынки – не просто место, где товары и деньги переходят из рук в руки. Теперь это место встречи и взаимного привыкания людей различных культур. Место и механизм привыкания к фе- номену этнического и культурного многообразия как норме. Они стали неотъемлемой частью городского пространства в качестве олицетворения не только торговли и рыночных отно- шений, но и особого культурного феномена. Природа этой особо- сти требует отдельного изучения. Но, может быть, далеко не слу-
1 Беликов В. И. Русские пиджины // Малые языки Евразии: социолингвистический аспект : сб. ст. М., 1997. С. 90–108; Мусорин А. Ю. Лексика кяхтинского пиджина // Функциональ- ный анализ языковых единиц. Новосибирск, 2004. С. 79–86; Перехвальская Е. В . Сибир- ский пиджин (дальневосточный вариант). Формирование. История. Структура : автореф. дис. … д-ра филол. наук. СПб., 2006. 50 с.; Оглезнева Е. А. Русско-китайский пиджин: опыт социолин- гвистического описания. Благовещенск : Изд-во АмГУ, 2007. 264 c.; Федорова К. Указ. соч. 37 чайно в телевизионном сериале «Черкизона. Одноразовые люди»1 рынок предстает неким воплощением сталкеровской «зоны». Ме- стом запредельно чужим и уже только поэтому опасным. Но и привлекательным своей экзотикой и возможностями. Скорее все- го, это гипертрофированный взгляд, художественное преувели- чение. Вряд ли обычный посетитель рынка испытывает там чув- ство риска или опасности – но ощущение настороженной отчуж- денности явно присутствует. Рынки не были изолированными институциями в городской среде. Вокруг них естественным образом формируется самая раз- нообразная инфраструктура сервиса и развлечений. Не случайно, например, именно в районах рынков, особенно «этнических», на- блюдается высокая концентрация самых разнообразных пред- приятий «этнического общепита»2. Мелкая уличная торговля также притягивается сюда, ближе к сложившимся потокам поку- пателей3. Поближе к рынкам предпочитают селиться мигранты, формируя здесь хотя и размытые пока еще, не очень явно выра- женные, но этнические кластеры. Рынки – предмет постоянной озабоченности городских вла- стей, являясь важным источником ресурсов и механизмом жиз- необеспечения и одновременно – причиной или поводом разно- образных проблем и конфликтов. Проблемы транспорта, санитарии, затрущобливания окружающих территорий, уклонения от нало- гов и нарушения миграционного законодательства, повышенный уровень преступности, коррупция – все это создает у властей и на- селения справедливое ощущение слабой подконтрольности и управляемости этих стратегически важных для города объектов. Поэтому «этнические рынки» постоянно находятся в центре общественного внимания, это предмет регулярных дискуссий в прессе и в интернете. И внимание это редко бывало доброжелательным. кл е е. « ед ту » д ее еко т ук Постсоветские рынки уходят в прошлое – вместе с постсо- ветской переходной эпохой. По определению, это феномен вре- менный, преходящий. Само определение «постсоциалистиче-
1 Телесериал «Черкизона. Одноразовые люди» (2010). 2 Этому сюжету посвящены статьи Е. Дятловой и В. Пешковой в этой книге. 3 Ивлева И. В. Уличная экономика в повседневности переходного периода: торговцы и рынки в Санкт-Петербурге и Ленинградской области. СПб. : Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2010. 264 c.; Занятость населения в стихийной торговле и сервисе: экономико-социологическое исследование / отв. ред. С. В. Рязанцев. М. : Наука, 2004. 38 ский» говорит о временности, переходности, исчерпанности. Это не значит, конечно, что у него не было предыстории, генетиче- ских корней – и что у него не будет продолжения в каких-то фор- мах. В этом принципиальное отличие от тех же восточных база- ров, с их длительной историей, укорененностью в традиции, бо- гатой культурой. Они могут трансформироваться и в современ- ные торговые форматы, типа гипермаркетов и моллов, но сохра- нять традицию и преемственность. Постсоциалистические рынки – способ экономической дея- тельности и механизм выживания людей, выросших в условиях официального запрета на рыночные отношения. Их низкого ста- туса. Это не значит, что их не было. Были. Но – маргинальны, идеологически и морально табуированы или не уважаемы. Пост- социалистические рынки создавали не рыночные по происхож- дению люди. Конечно – с огромным участием прежних рыночных элементов. Они стали машиной по выработке рыночности и предпринимательской модели поведения, этике, системы ценно- стей. Создав все это – они должны уйти по определению. Уйти как переходный тип отношений. Рынки под открытым небом отступают под натиском конку- ренции современных и экономически эффективных торговых форматов – ретейлерских сетей, пассажей, гипермаркетов, мол- лов. Регулярный внешнеторговый бизнес вкупе с ужесточением таможенной политики выдавили челночничество – залог устой- чивости и процветания открытых рынков. Экономические фак- торы выдавливания, маргинализации открытых рынков дополня- лись политикой властей. Здесь достаточно вспомнить сначала час- тичный, а затем и полный запрет иностранцам торговать на откры- тых рынках, постановление об их закрытии в крупных городах1. Конечно, открытые рынки, в том числе и этнически марки- рованные, не исчезнут совсем. Своя ниша у них останется – в формате «блошиных рынков»2, продовольственных рынков, да и в какой-то мере оптово-розничных тоже. Вряд ли исчезнет и «эт- нический бизнес» – он уже сейчас динамично осваивает совре- менные форматы, эффективно реагируя на все запреты и ограни-
1 Михайлова Е. Тюрюканова Е. Мигранты в розничной торговле: эффект запретов // Новое миграционное законодательство Российской Федерации: правоприменительная практи- ка / под ред. Г. Витковской, А. Платоновой, В. Школьникова ; МОМ, ФМС России, ОБСЕ. М. : АдамантЪ, 2009. С. 237–265. (Демоскоп Weekly. 2009. № 367/368. URL: http://demoscope.ru/weekly/2009/0367/s_map.php). 2 Паченков О. Блошиный рынок в перспективе социальной политики: «бельмо на глазу» города или институт «повседневной экономики»? // Социальная политика: реалии 21 ве- ка / Независ. ин-т соц. политики. М. : Поматур, 2004. Вып. 2. С. 271–314. 39 чения. Однако время процветания открытых рынков позади – если, конечно, страну не постигнет какой-нибудь новый полити- ческий и экономический катаклизм. Российский опыт ХХ в. пока- зал, что экономическая и общественная роль открытых рынков ра- дикально возрастает в переходные и кризисные моменты истории. Но в целом «натура ушла». Постсоветские рынки в их преж- нем виде и в их прежней роли стали достоянием истории. Ради- кально сократились возможности их изучения в режиме реально- го времени, сужается площадка полевых обследований. Самое главное – мы можем изучать сейчас вовсе не те рынки, что были в завершившейся в целом постсоветской эпохе. От социальных ан- тропологов и специалистов по экономической социологии мяч все больше переходит на площадку историков. Это повод подвести некоторые итоги. Итоги эти не слишком радуют. Конечно, здесь ситуация не такая провальная, как в от- ношении советских базаров. Тем не менее исследовательское внимание к постсоциалистическим рынкам вообще, «этническим рынкам» в особенности, на порядки меньше, чем значение этих феноменов для транзитной эпохи. Нет статистики и нет количественных подсчетов по стране и по отдельным городам и регионам об оборотах, доходности, то- варопотоках и денежных оборотах, динамике налогов и сборов, количестве торговых мест и участников. Нет обобщающих сведе- ний, да и отрывочных тоже, о доле открытых рынков в общем товарообороте страны. Очень слабо выявлено место этих рынков в развитии городских сообществ, мы очень мало знаем о их внут- ренней жизни, системе отношений, связей, власти и контроля. Только на спекулятивном уровне можно рассуждать о их месте в глобальных системах. Не решена задача комплексного анализа «этнических рынков» – не только как «вещи в себе» (что тоже по- лезно и необходимо) – но и как интегральной части трансгранич- ных систем и систем отношений в городе. В общем, проще описать то, что имеется. Благодаря работам В. Радаева1 мы яснее, чем раньше, понимаем природу и характер феномена открытых рынков. Без них трудно представить сейчас исследовательскую работу ученых разных специальностей и про- фессиональных культур, занимающихся этой проблемой. Как уже отмечалось, есть серьезные результаты в изучении челночничества, динамики развития мелкого и среднего пред-
1 Радаев В. В. Захват российских территорий: новая конкурентная ситуация в розничной торговле. М. : Издат. дом ГУ ВШЭ, 2007. 207 c.; Радаев В, В. Что такое рынок: экономико- социологический подход. Препринт P15 WP4/2006/7. М. : ГУ ВШЭ, 2006. 45 c. 40 принимательства. Наработан значительный нарративный мате- риал, сделаны интересные и важные наблюдения и обобщения. Это позволяет надеяться на появление в ближайшее время круп- ных монографических работ. А вот «этнические рынки» изучаются только на отдельных примерах. Серию публикаций о них открыли небольшие, но очень информативные статьи о рынке «Уссури-центр» в Уссурий- ске.1 В 2005 г. вышла первая статья, открывающая серию работ о китайском рынке «Шанхай», или в просторечии «Шанхайка», в Иркутске2. В рамках фактически начатого этой статьей исследо- вательского проекта вышли статьи о рынках Иркутска, Новоси- бирска, Благовещенска, Екатеринбурга 3. Серию статей о специ- фике трансграничной торговли и роли в ней открытых рынков опубликовали Н. Рыжова и Т. Журавская4. Материалы о рынках Владивостока содержатся в диссертации американского ученого5. Скандальное закрытие гигантского Черкизовского рынка в Мо- скве вызвало массу публикаций в масс-медиа, но почти не стало поводом к исследовательскому интересу6. Вот, собственно, почти и все. И дело не только в том, что мало кейсов, мало рынков, ставших объектом исследовательского внима- ния. Хотя и это очень важно – мало материала для компаративисти- ки, для серьезных обобщений. Масса важнейших и невероятно ин- тересных проблем еще только поставлены. Если поставлены вообще. «Натура уходит»…
1 Тренин Д., Витковская Г. Введение // Московский Центр Карнеги. Перспективы Дальне- восточного региона: китайский фактор. М., 1999. С. 7; Гельбрас В. Г. Китайская реальность России. М. : Муравей, 2001. С. 51. 2 Дятлов В., Кузнецов Р. «Шанхай» в центре Иркутска. Экология китайского рынка // Бай- кальская Сибирь: из чего складывается стабильность / ред. колл. В. И. Дятлов, С. А. Пана- рин, М. Я. Рожанский. М. : Наталис, 2005. С. 166–187. 3 Трансграничные миграции и принимающее общество: механизмы и практики взаимной интеграции : монография / науч. ред. В. И. Дятлов. Екатеринбург : Изд-во Урал. ун-та, 2009. С. 249–289; Бурнасов А. Китайский рынок как логистический центр: на примере рынка «Та- ганский ряд» в Екатеринбурге // Мигранты и диаcпоры на Востоке России: практики взаимо- действия с обществом и государством / отв. ред. В. И. Дятлов. М. ; Иркутск : Наталис, 2007. С. 68–80; Тема номера: Этничность в городском пространстве: от советского к постсоветско- му // Изв. Иркут. гос. ун-та. Сер. Политология. Религиоведение. 2014. Т. 10. С. 5–7. 4 Ryzhova N. Informal economy of translocations. The case of the twin city of Blagoveshensk- Heihe // Inner Asia. 2008. Vol. 10, N 2. P. 323–351; Журавская Т. Н. «Серый» импорт на рос- сийско-китайской границе: что нового? // Экон. социология. 2011. Т. 12, № 5. С. 54–71. URL: http://ecsoc.hse.ru/data/2011/12/08/1259553788/ecsoc_t12_n5.pdf; Журавская Т. Н. «Китайский» торговый центр vs. «китайский» рынок: что изменилось со времени запрета на торговлю иностранцев на розничных рынках (На примере Амурской области) // Поли- тия. 2012. № 4. С. 104–123. 5 Holzlehner T. Shadow Networks: Border economies, informal markets, and organized crime in Vladivostok and the Russian Far East (PhD in Cultural Anthropology, University of Alaska Fair- banks, December 2006). 6 Хорошее исключение: Александрова М. Закрытие «большого рынка», или Уход от «серых таможенных схем» // Проблемы Дальнего Востока. 2010. № 4. С. 65–75. 41 « о то ок» по т о ет ко « о токе»: л под одо к о то одел то о‐ е е ко о то о л е о о ток 1
КО
Нет более романтической традиции в экономической антро- пологии, чем исследование неевропейских товарно-вещевых рынков. Разброс мнений и богатство подходов впечатляют, если не обескураживают: от Б. Малиновского до К. Гирца, от отрица- ния пустого теоретизирования до перевода полевого материала на язык экономической теории, от попыток ясной категоризации основного понятия до подкупающей своей простотой замены на- учных категорий на понятия обыденного языка. В этой перспек- тиве экономическая антропология неевропейского рынка являет- ся, несомненно, героическим фрагментом истории дисциплины. Кроме экономических аспектов, исследования восточных рынков касались социальных, религиозных и политических функций это- го базового института докапиталистических и развивающихся обществ. Накоплен огромный эмпирический материал, класси- фицированы попытки союза с экономикой и социологией, наве- дены мосты с новыми гуманитарными подходами в виде микро- физики власти, теории актора-сети, теории практик и концепци- ей транслокальности. Как и в родственных дисциплинах (иссле- дования развития, новая институциональная экономика, эконо - мическая социология), расширение и информационная интегра- ция эмпирического поля с новой силой поставили вопросы кон- цептуального обобщения, не решаемые в рамках простой дихо- томии эмпирия – теория. Восточный (неевропейский) рынок издавна был пространст- вом конфронтации абстрактного теоретизирования экономистов и углубленных полевых исследований социальных антропологов. Если экономисты видели в докапиталистических базарах лишь проявления врожденной способности к торговле и зародыш нор-
1 Первоначальная версия статьи была опубликована в книге: Переселенческие общества Азиатской России: миграции, пространства, сообщества / науч. ред. В. И. Дятлов, К. В. Григоричев. Иркутск : Оттиск, 2013. С. 110–127. 42 мальных (рыночных) отношений , то для антропологов восточ- ный рынок был пространством пересечения экономических, со- циальных и религиозных практик. Именно несогласие на сведе- ние базарной жизни к жесткому экономизму обозначило грани- цы дисциплины. Экономическая антропология рынков должна была ответить на вызов экономического обобщения, сохраняя при этом способность концептуализировать полевой материал. Это противоречие является основной интригой истории исследо- вания рынков. Если силой антропологического исследования яв- ляется локальность полевого исследования, понимание конкрет- ной культурной базы и политического контекста исследуемого сообщества участников рынка, то как можно представить обоб- щение неисчислимых локальных случаев, не опускаясь до «наив- ных» описаний экономистов? С другой стороны, если социо- культурный контекст рынка является только вуалью, скрываю- щей общие модели экономического поведения, то не является ли антропология базара всего лишь утонченным и эрудированным комментарием к простым схемам из экономических учебников? Открытие границ и ломка институтов социалистической экономики перевели проблему поиска адекватных моделей вос- точных товарно-вещевых рынков из области истории и экономи- ческой антропологии восточных обществ в более локальную сфе- ру миграционных исследований и анализа региональных эконо- мик. Появление китайских, вьетнамских, кавказских и среднеази- атских рынков в пространстве сибирского и дальневосточного постсоветского города привело не только к сложным процессам встречи локальных сообществ с по-разному понимаемым «Восто- ком», но и к первым попыткам понять и объяснить эти новые феномены городской жизни. В какой степени процессы ориента- лизации постсоветского товарно-вещевого рынка были трансфе- ром стандартных моделей китайского рынка и мусульманского базара или это фантазия постсоветского общества превращала вчерашних работников советских колхозов и китайских коммун в экзотических восточных торговцев? Ответ на этот вопрос требует не только широких эмпирических исследований этнических рынков (что отчасти сделано), но и ревизии концептуального аппарата со- циальной антропологии и экономической антропологии, направ- ленного на изучение этой формы экономической интеграции. Целью статьи является методологический анализ основных проблем концептуализации восточных товарно-вещевых рынков (базаров) в перспективе их применимости для Восточной Сибири
43 и на Дальнем Востоке. Статья концентрируется на следующих аспектах проблемы: статусе эталонной модели восточного рынка, сходствах и различиях между восточными сегментами постсовет- ских товарно-вещевых рынков и классическими формами вос- точного базара и возможностях оптики функционального соот- ветствия на примере новых форм мусульманской базарности1. Последний аспект (написанный на основе неструктурированных интервью, проведенных осенью 2012 г. и летом 2013 г. с проживаю- щими в Восточной Сибири мигрантами из Киргизстана и Азербай- джана) не является самостоятельным исследованием и носит иллю- стративный характер к анализу методологических вопросов. Автор выражает глубокую признательность профессору Университета им. Адама Мицкевича М. Гавенцкому, профессору Иркутского университета В. И. Дятлову и научному сотруднику Варшавского университета К. Вилецкому за оказанную помощь в проведении исследований и возможность обмена мнениями.
к е, о е т о одел к , к у, кто т . ео п кт к ледо о то ко Как и слово рынок в русском языке, в иранских языках слово -несет двойную смысловую нагрузку, обозначая фи (اربـــاز) bazaar зическое пространство обмена и торговли и абстрактное понятие «рынка»2. Эта двузначность теряется при переносе понятия в ев- ропейский контекст, где оно обозначает исключительно формы восточного (как правило, мусульманского) рынка или становится метафорой восточного хаоса и беспорядка3. В этом контексте вос- точный рынок с самого начала экзотизируется, что приводит к драматизму (не)соответствия современным формам экономиче- ской активности. Исследуемая группа рынков всегда представля- ется как определенное «не-»: не-европейская, не-современная и в нейтральном смысле этого слова «не-нормальная». Хорошей ил- люстрацией может быть название статьи Фрэнка Фэнселоу «Ба-
1 Предлагаемый мною термин базарность может быть воспринят как искусственное сло- вообразование, но он наиболее ясным образом ставит акцент на возможность появления базарных моделей интеграции без исторических связей с конкретным настоящим базаром. 2 Keshavarzian A. Bazaar and State in Iran. The Politics of the Tehran Marketplace. Cambridge : Cambridge University Press, 2007. P. 39. 3 Трубина Е. Г. Джунгли, базар, организм и машина: классические метафоры города и рос- сийская современность // Неприкосновен. запас. 2010. № 2. С. 223–243. 44 зарная экономика, или Насколько “базар” является базаром»1, призывающее к трудному поиску нормальных экономических ме- ханизмов под маской восточной экзотики. В этой перспективе перформативная сила рыночного описания не только создает собственную реальность, но и исключает возможности анализа стратегий, отбегающих от стандартных моделей экономического поведения. Мир, описанный в экономических терминах, является самодостаточной дискурсивной конструкцией, сужающей не- экономические формы практической и когнитивной деятельно- сти до уровня не до конца понятных и второстепенных феноме- нов, связанных с отличиями исследуемого общества от арбит- рально принятой нормы. Если внимательно присмотреться к из- вестной цитате из канонического текста К. Гирца, то можно уви- деть сложный торг между полевыми наблюдениями автора, по- стулированием универсальных моделей человеческого поведения и попыткой понять не до конца совпадающие с ними принципы, управляющие организацией коммерческой жизни базара: «Рассматриваемый как разновидность экономической сис- темы, базар демонстрирует ряд отличительных черт. Его отличие в меньшей степени выражается в протекающих процессах и в большей степени в том, как эти процессы принимают согласо- ванную форму. Здесь, как и в любом другом случае, применимы обычные максимы: продавцы стремятся к максимальной прибы- ли, потребители к максимальной полезности; цена связывает спрос и предложение, факторные пропорции отражают фактор- ные издержки. Однако принципы, управляющие организацией коммерческой жизни, в меньшей степени являются производны- ми от этих общеизвестных вещей, чем можно было бы предста- вить, читая стандартные экономические учебники, где переход от аксиом к действительности совершается весьма беззаботно. Как раз эти принципы – связанные не столько с балансом полезности, сколько с информационными потоками – и придают базару его частный характер и общий интерес».2 В последнем предложении автор мягко подводит читателя к проблеме информационного доступа, способного трансформиро- вать экзотику конкретного базара в частный случай экономиче- ской теории. В этой перспективе, несмотря на декларации твер-
1 Fanselow F. S. The Bazaar Economy or how Bizarre is the Bazaar Really? // Man. New Series. 1990. N 25(2). P. 250–265. 2 Гирц К. Базарная экономика: информация и поиск в крестьянском маркетинге // Экон. социология. 2010. № 10/2. C. 59. 45 дого размежевания, антропология базара во многом осталась эмоциональной заложницей экономического мейнстрима. На- пряжение между потребностью рационализировать поведение респондентов и экзотикой поля усиливается благодаря опреде- ленным различиям в приоритетах исследований между экономи- стами и антропологами. Экономист, воспитанный в русле неоклассической теории, видит мир как пространство рацио- нального поведения и краткосрочной контрактации в стабильном институциональном поле, где проблемы асимметрической ин- формации, неопределенных прав собственности и отклонения от рациональных моделей поведения имеют отношение к реальному миру, но не меняют прогностической силы теории. Важным эле- ментом является программный приоритет анализа эффектов эко- номического поведения над конкретным анализом экономиче- ских практик1. В этой перспективе базар видится как примитив- ная форма рынка или частный пример адаптации рынка к тради- ционному обществу. Для иллюстрации простых схем дорыночно- го поведения экономист нуждается в эмпирических примерах, которые немного маскируют постулятивный характер концепту- ального обобщения. Отсутствие статистического материала, со- поставимого с обобщением (трудно представить эмпирическую проверку идеи нормального африканского базара), приводит к вневременным и внепространственным схемам, способным дать простое описание базарного разнообразия. Экономический антрополог видит мир прежде всего через пространство, наполненное товарами и людьми, ведь именно на- блюдения за практиками оборота товаров и анализ слов респон- дентов станут основой рассказа об укрытых структурах и меха- низмах коллективного и индивидуального действия. Если эконо- мист сужает перспективу до цепочки рациональных (с точки зре- ния теории) действий и потом предлагает эмпирические иллюст- рации, то антрополог должен пройти более сложный путь: в гуще эмпирического наблюдения найти примеры, согласованные с оп- ределенной концептуализацией человеческого поведения. Эмпи- рический материал должен сам призвать теорию прийти кня- жить и владеть нами, что освобождает антрополога от ритуалов математической легитимизации и статистической верификации. Действия экономиста более логичные, но антрополога более эф- фектные: именно состыковка частного и общего (упрощенной
1 Kowalski T. Proces formułowania oczekiwań a teoria cyklu wyborczego Implikację dla polityki gospodarczej. Poznań : Wydawnictwo AE w Poznaniu, 2001. Р. 59. 46 версии теории) создает эффект реализма, отсутствующий в науч- ных описаниях экономистов прошлого или географически дале- кого1. В этой перспективе силой антропологического исследова- ния является внимание к месту и времени событий, а также по- нимание основных культурных кодов респондентов. Проблема состоит в том, что расширение и многомерность спектра наблю- дений все равно приводит к окончательному сужению в виде тео- рии асимметрической информации, политики символов, классо- вого или гендерного неравенства и т. д. Действия антрополога несут опасность риторического эффекта более высокого уровня, где читатель вместо иллюстрации умозрительных построений, отобранных эмпирическими наблюдениями, увидит эмпириче- ский материал, подтверждающий правильный выбор теории. В этом контексте отношения между теорией и практикой в исследованиях восточных рынков выходят за рамки общеприня- тых представлений, заставляя товары, тела и нарративы поддер- живать концептуальные рамки, фреймирующие полевой опыт. Это означает, что пропасть между проекциями экономистов и находками антропологов одновременно гораздо меньше с точки зрения легитимизации знания – и гораздо больше с точки зрения онтологической реальности текста. Для экономистов нерыноч- ные общества – это мир, в котором нормальные и известные ме- ханизмы действуют в немного искаженном виде. Для антрополо- гов текст, написанный на основе полевых исследований (основ- ная форма написания текста), легитимизирован физическим при- сутствием в поле и способностью автора передать голос улицы. Проблема состоит в том, что в исследованиях экономических практик голос является иллюстрацией процессов, часто находя- щихся вне поля зрения респондентов. Голос (независимо от спо- соба цитирования) – всегда препарированный фрагмент выска- зывания, включенный в структуру текста в виде иллюстрации, доказательства присутствия в поле или свидетельства уважения автора к респондентам. Несмотря на то что голоса респондентов декларативно считаются эмпирической базой исследования, трудно представить, чтобы наиболее богатая коллекция голосов респондентов рассказала нам про гендерную или классовую до- минацию, культурную гегемонию или проблемы с асимметриче- ской информацией. Конечно, респонденты рассказывают о си- туациях или переживаниях, которые исследователь может опи-
1 Не касается клиометрии, только ретроспективных обобщений теорий экономического роста и институциональной экономики. 47 сать в теоретических категориях. Но этой гармонии угрожает рас- тущее понимание арбитральности перевода как основной модели контакта с респондентами1. И если можно сделать определенное исключение для этнометодологов с их фиксацией на способности представления респондентами своей реальности2, то для боль- шинства переводчиков болтовни респондентов на научный язык эмпиризм полевого исследования должен при пристальном рас- смотрении казаться полупустой декларацией. Конечно, позити- вистски понятый эмпиризм не является единственным критери- ем хорошего текста, и можно привести много примеров гениаль- ных текстов с нерешенной проблемой статуса эмпирического свидетельства. Но в перспективе исследования восточного рын- ка/базара имеет смысл подвергнуть определенному сомнению основные категории, статус теории и эмпирическую базу как эк- лектическое сочетание прочитанного, увиденного, услышанного и возможного в выбранном исследователем словаре. Можно предположить, что здесь мы имеем дело не столько с описанием базара, столько с его изобретением на основе синтеза общего и частного, неисторических обобщений и экзотизации (или в более сложной версии деэкзотизации ранее экзотизиро- ванного феномена). Представленный в антропологических опи- саниях Базар, как индуистское божество, имеет тысячи проявле- ний одного или нескольких принципов. Поверхностное разнооб- разие проявлений не меняет простого набора теоретических мат- риц. Один базар рассказывает про асимметрическую информа- цию, второй – про классовые отношения, третий – про отноше- ния с сетями политической власти, четвертый – про роль религии в практиках контрактации. В общем, скажи мне, о чем рассказы- вает твоя модель базара, а я скажу, кто ты. Поэтому богатство эм- пирических описаний не складывается даже в региональные кла- стеры: время , место и описанные выше онтологические потреб-
1 В более широком контексте перевод является основной моделью репрезентации эмпири- ческой базы. Ср.: Callon M. Some Elements of a Sociology of Translation: Domestication of the Scallops and the Fishermen of St BrieucBay // Power, Action and Belief: A New Sociology of Knowledge / ed. John Law. London : Routledge&Kegan Paul., 1986; Latour B. Reassembling the Social: An Introduction to Actor-Network-Theory. Oxford, 2005. 2 Garfinkel H. Studies in Ethnomethodology. Englewood Cliffs. N. Y., 1967. Вне этнометодоло- гического подхода переход к восприятию голосов респондентов как носителей социаль- ных смыслов, не нуждающихся в переводе, убедительно представлен в коллективной мо- нографии: Maynes M. J., Pierce J. L., Laslett B. Telling Stories. The use of Personal Narratives in the Social Science and History. Ithaca and London : Cornell University Press, 2008. 48 ности исследователя1 не дают возможности выйти за функцио- нальные обобщения типа центральноазиатский рынок или севе- рокитайская модель товарно-вещевого рынка. Важно помнить, что разнообразие подходов и описаний, предложенных на основе исследований неевропейских рынков, не сводится к законченно- му образу восточного базара. Поэтому вопрос о генетическом сходстве восточных базаров с восточными сегментами постсоветского рынка может быть решен только при однозначном консенсусе по отношению к основным ка- тегориям. В любом другом случае восточный базар становится на- столько внутренне противоречивой категорией, что любое соответ- ствие с ней возможно только с большим количеством оговорок, час- то сводящим практически к нулю научную ценность сравнения. Конечно, логика экономического оправдания была не един- ственной в исследованиях неевропейских рынков. С середины 70-х гг. в социальной антропологии, экономической географии и экономической социологии произошли серьезные методологиче- ские изменения, касающиеся как характера и степени применимости основных категорий (рынок, базар , восток, мигранты), так и воз- можности более точного разделения (или проблематизации отно- шений) реальных и дискурсивных практик рыночного поведения2. Можно выделить две неразрывно связанные тенденции в анализе восточных рынков. Первая, направленная на поиск адек- ватного описания базара, способного показать универсальность основных механизмов и экзотические модели экономического поведения как рациональную адаптацию к условиям неразвитой рыночной экономики. Здесь полевой опыт автора служит эмпи- рическим доказательством защиты базара перед предполагаемым обвинением в недосягаемости исследуемого феномена для кон- цептуального аппарата экономической теории. Вторая направле- на на более самодостаточное исследование конкретного рынка (рынков), в рамках которого абстрактные рассуждения о базаре могут найти эмпирическое обоснование. Этот корпус текстов предельно локализирован. До начала 80-х гг. большое количество текстов было посвя- щено базарам Афганистана, не меньшей популярностью пользо-
1 Видеть в хаосе восточного рынка упорядоченный космос классовой или гендерной до- минации, игры с асимметрической информацией или спектакль проявления высших сил. 2 Обзор дискуссий см.: Scharabi M. Der Bazar. Tübingen, 1985; Wirth E. Zum Problem des Bazars // Der Islam. 1974. N 51. S. 203–60; Weiss W. M. Westermann K.-M. The Bazaar: Markets and Merchants of the Islamic World. London, 1998; Keshavarzian A. Bazaar and State in Iran. The Politics of the Tehran Marketplace. Cambridge : Cambridge University Press, 2007. 49 вались и продолжают пользоваться Турция и Иран. Несмотря на постулирование общности локальной экономики исламских стран1, можно обозначать определенную специализацию исследо- вателей, работающих с афганским, иранским и турецким мате- риалом. Исследования афганских рынков концентрировались, прежде всего, на ключевой роли базаров в экономической инте- грации горожан, кочевников и крестьян в масштабах всей стра- ны. Турецкий и иранский материал был ориентирован на слож- ные взаимодействия городских базаров, власти и общества2. Дос- таточно подробно описаны рынки Индии и Пакистана3, причем в первом случае очень ярко представлено влияние индуизма на экономическую активность базари4 (рыночных торговцев). От- дельный и очень интересный пласт текстов посвящен африкан- ским базарам. Северная Африка соединяет исследования Ближ- него Востока и Африки. Исследования китайских рынков напря- мую связаны с изучением крестьянства. Это во многом объясняет концентрацию на механизмах самоорганизации и роли рынков в развитии китайской деревни5. В исследованиях латиноамерикан- ских рынков, начиная с классической работы Б. Малиновского6,
1 Scharabi M. The Role of the Bazar in Islamic Life // The Firmest Bond. 1998. N 47. Р. 58. 2 Среди огромного корпуса текстов можно выделить: Афганистан: Ferdinand K. Nomad Expansion and Commerce in Central Afganistan. A Sketch of Some Modern Trends // Folk. 1962. Vol. 4; Centlivres P. Un bazar d’Asie centrale. Forme et organisation du bazar de Tash- qurghan (Afghanistan). Wiesbaden, 1972; Charpentier C.-J. Bazaar-e-Tashqurghan. Ethno- graphical Studies in an Afghan Traditional Bazaar. Uppsala, 1972; Grötzbach E. Städte und Basare in Afghanistan. Einestadt geographische Untersuchung. Wiesbaden, 1979; Давыдов А. Д. Традиционный рынок Афганистана. М. : ИВРАН, 1999. 240 с.; Иран: Keshavarzian A. Op. cit; Rotblat H. J. Social Organization and Development in an Iranian Provincial Bazaar // Eco- nomic Development and Cultural Change. 1975. Vol. 23. N 2. P. 292–305; Ashraf A. Bazaar- Mosque Alliance: The Social Basis of Revolts and Revolutions // International Journal of Politics, Cul- ture, and Society. 1988. N 4. P. 538–567; Khansari M., Yavari M. The Persian Bazaar: Veiled Space of Desire. Washington D. C., 1993; Турция: Beller-Han I. Hann C. Markets, Modernity and Morality in north-east Turkey // Border Identities: Nation and State at International Frontiers / eds. Thomas M. Wilson, Hastings Donnan. Cambridge : Cambridge University Press. 1998. Р. 237–262. 3 Harris B. Social Specificity in Rural Weekly Markets – The Case of Northern Tamil Nadu Mar- ket // Mainzer Geographische Studien. 1976. N 10; Gell A. The Market Wheel: Symbolic Aspects of a Indian Tribal Market // MAN. 1982. N 17; Östör A. Culture and Power: Legend, Ritual, Bazaar, and Rebellion in a Bengali Society. New Delhi and Beverly Hills, 1984. 4 Jain K. Gods in the Bazaar. The Economies of Indian Calendar Art. Duke University Press, 2007 (особенно вторая глава «Когда Боги идут на базар»). 5 Классическим примером являются статьи Скиннера, во многом определившие оптику и основные подходы к китайскому рынку: Skinner G. Marketing and Social Structure in Rural China, Parts I, II, and III // Journal of Asian Studies. 1964. Vol. 24, N 1. P. 3–44; 1965. Vol. 24, N 2. P. 195–228; 1965. Vol. 24, N 3. P. 363–399. 6 Malinowski B., La Fuente J. de. Ekonomia meksykańskiego system targowego. Warszawa : PWN, 2004; Forman S., Riegelhaupt J. F. Market Place and Market System: Toward a theory of Peasant Market Integration // Comparative Studies in Society and History. 1970. Vol. 12, N 2. P. 188–212; Smith C. A. Method for Analysing Periodic Marketplaces as Elements in Regional Trading System // Readings in Economic Anthropology. 1985. N 7. P. 291–337. 50 ярко выражен акцент на теоретическом обобщении полевого ма- териала и применении методов экономической географии. Неза- висимо от географической направленности, во всех группах осо- бое внимание обращено к пространственным (структура, логи- стика, локализация), временным (периодичность) и транслокаль- ным (включенность рынка в более широкие сети обмена) аспек- там рыночной активности. В исследованиях неевропейских рынков резко выделяются историческая, антропологическа я и социогеографическая пер- спективы. В исторической перспективе рынки рассматривались как место концентрации не только товаров и услуг, но и нового знания, религиозных идей и моделей политического действия. В этой перспективе решительные попытки пересмотра роли кочев- ников в истории Евразии напрямую связаны с новыми подхода- ми к ключевой роли базаров в передаче информации, навыков и товаров. Антропологи больше интересовались внутренними ме- ханизмами и культурными порядками базара, пытаясь сочетать разнообразие жизни с рамками принятого теоретического обоб- щения. В экономической географии доминировал структурный анализ рынков, направленный на концептуализацию эволюции пространственных и социальных форм базарности в их историче- ской динамике1. Перспективным оказалось компромиссное пред- ложение Ротблата (1975 г.) рассматривать институциональные формы восточного рынка как комбинацию экономического, по- литического и социального2. Неевропейский рынок предстает в этом контексте как поле концептуализации экономической и со- циальной дееспособности участников, в котором игры обмена яв- ляются фоном микро- и макропроцессов, описанных в словарях теории модернизации, постколониальных исследований и новых подходов к социоматериальным сетям. Наблюдаемый с 90-х гг. перенос внимания с социального на социоматериальное во многом изменил как эмпирическую базу полевых исследований, так и приоритеты поиска. Отход от идеи базара как элемента или катализатора более важных процессов (модернизации традиционного сельского хозяйства, появления городского среднего класса, пост епенного созревания современ- ных форм экономической активности) к концепциям, направ-
1 Smith C. Economics of Marketing Systems. Models from Economic Geography // Annual Re- view of Anthropology. 1974. N 3. Р. 167–201. 2 Rotblat H. J. Social Organization and Development in an Iranian Provincial Bazaar // Economic Development and Cultural Change. 1975. Vol. 23, N 2. P. 293. 51 ленным непосредственно на базар как место производства соци- альных значений и сложных сетей взаимодействия между това- рами и людьми, вызван не только ослаблением императивов за- щиты базара от обвинений в традиционности, но и появлением нового инструментария изучения рутинной и ежедневной актив- ности. Не теряя связи с накопленным опытом, исследователи все чаще видят базар как самодостаточный микромир, а не инстру- мент познания традиционного общества. В этой микро- перспективе открытие бесчисленных связей между социоматери- альными, социальными и экономическими аспектами базарной жизни дает возможность говорить о начале нового этапа в разви- тии антропологии базара. Шанс увидеть рынок за большими рассказами о переходном периоде, социальных последствиях миграционных процессов и проблемах российского общества с этническим разнообразием открыт и перед российскими исследованиями, постепенный пе- реход которых к антропологии ежедневной и рутинной рыноч- ной активности является вопросом ближайшего времени. В этой перспективе, при всех различиях методики и объекта исследова- ния, российские исследователи рынков, как и их заграничные коллеги, должны будут ответить на вызов новых подходов, на- правленных на базар an sich.
о ток о ол е, е о ток В исследованиях постсоветских рынков важным элементом является детерриторизация понятия восточного рынка: одновре- менно с появлением восточных рынков в России, тысячи челно- ков направляются в Китай, Индию и Турцию, привозя с собой не только товары, но и специфическую субкультуру новых европей- цев, массово появившихся на восточных базарах в начале 90-х. Вновь прибывшие в сибирские и дальневосточные города новые азиаты (рожденные в СССР), как правило, имели опыт новых европейцев на рынках Китая, Турции и Индии, где на них про- ецировался образ раскованных восточных европейцев, не пони- мающих моральных норм традиционного общества1. Можно предположить, что более общий взгляд на рынок как трансло- кальное место обучения и воспроизводства восточности мог бы показать взаимосвязанные процессы ориентализации постсовет-
1 Beller-Han I. Hann C. Op. cit. 52 ского рынка и интенсивного культурного влияния участников российских рынков на страны-импортеры восточной экзотики. Связь сибирских и дальневосточных рынков с рынками далекой и близкой Азии давала заметные культурные эффекты в виде по- явления сетей своих китайцев, индусов, турков и вьетнамцев, специальных пространств для российских предпринимателей и богатой инфраструктуры языкового и логистического сервиса. В этой перспективе постсоветский рынок привел к появлению в азиатских странах новых (рыночных) форм ориентации на рус- скую культуру1, часто давая возможность конвертировать полу- ченное советское образование в культурный капитал, востребо- ванный сетями международного обмена. Можно отметить пара- доксальную ситуацию, когда встреча с восточной экзотикой про- исходила в местах наибольшего соответствия русской культуре. Процессы обучения Востоку напрямую влияли на российские рынки, так как приобретенные навыки жизни в Азии станови- лись важным элементом механизмов этнокультурной дифферен- циации постсоветского рынка. В этом контексте восточный сегмент постсоветского рынка является симулякром, он искусственно разделяет покупателей и продавцов на не совсем понятный Запад и одинаково виртуаль- ный для обеих групп Восток. Восточные сегменты рынка с самого начала вставлены в перспективу экзотики и ориентализации. Они чужды пространству постсоветского города, часто закрыты от него и окружены сервисами отдельной жизни мигрантов. В этой перспективе важным аспектом является роль восточного постсо- ветского рынка как пространства ориентализации и конструирова- ния нормального сегмента сибирского общества в виде норматива расово-культурной, социальной и экономической адекватности. Водораздел шел по линии социализации в советском индуст- риальном сегменте. В отличие от местных челноков2, восточные люди воспринимаются как прирожденные торговцы, не приспо- собленные к тяжелому труду. Несмотря на вынужденный и мас-
1 Во время моей первой поездки в Индию в феврале 1997 г., в отдаленном от главного ба- зара столичном районе Мехраули я встречал детей младшего школьного возраста, способ- ных продавать на плохом, но понятном русском языке. По мере приближения к главным торговым площадкам, количество людей, способных использовать простые формы рус- ской речи, возрастало в геометрической прогрессии. Похожими примерами быстрого освоения русского языка могут быть приграничные города Китая и ориентированные на страны бывшего СССР базары Турции. 2 Вынужденный характер предпринимательства подчеркивался и самими торговцами: Ильина М., Ильин В. Торговцы городского рынка: штрихи к социальному портрету // ЭКО. 1998. № 5. С. 103–120. 53 совый характер мелкого предпринимательства, именно на пред- ставителей советского юга проецируется ген рыночного предпри- нимательства, исключающий их из сообщества людей, способ- ных к труду, а не торговле. Этому способствуют как быстрое при- своение российским обществом дискурса антропологических разли- чий, так и больший драматизм процесса торговли в южных сегмен- тах рынка, создающий иллюзию посещения настоящего базара. В немного ином ключе ориентализируются несоветские азиаты (китайцы и вьетнамцы)1. Их ярко выраженные антропо- логические и культурные отличия, отсутствие советской социали- зации и доступ к индустриальной базе недорогих товаров средне- го и низкого качества моментально превращают вчерашних рабо- чих социалистических предприятий в цепких азиатских торгов- цев: изолированных, непонятных и потенциально опасных. В от- личие от представителей постсоветского востока, китайцы вос- принимаются в очень своеобразном ключе геополитической мис- сии, в котором их позитивные качества (работоспособность, дис- циплинированность, скромность ) становятся опасным проявле- нием коварного плана расчленения страны. Образ вьетнамца не несет такой геополитической нагрузки, но их изолированность и сплоченность воспринимается российским обществом как нега- тивный фактор. Спонтанный отход от марксизма в 90-е гг. привел к доминированию культурно-ориентированных подходов и час- тичному воспроизведению ориенталистских схем респондентов в исследованиях. Сходство стандартного набора товаров среднего и низкого качества из Китая, Индии, Турции и Вьетнама, одинако- во представленных в европейском (не-восточном) и восточных сегментах рынков, не было оценено по достоинству, и постсовет- ский рынок был описан в категориях априорной культурной пропасти между сегментами. Здесь можно поставить вопрос выбора между генетическим и функциональным (типическим) соответствием: даже если ори- ентализированный фрагмент постсоветского рынка не является продолжением базара и слабо связан с китайским рынком, он может не только быть их имитацией, но и начать выполнять их функции (интеграции земляков, сложных институтов самофи- нансирования, места развития религиозных практик). В этой пер- спективе само по себе несоответствие постсоветского рынка из- бранному эталону базара не исключает появления новых форм
1 Дятлов В. И. Современные торговые меньшинства: фактор стабильности или конфликта? (Китайцы и кавказцы в Иркутске). М. : Наталис, 2000. 190 с. 54 базарности на базе постсоветского товарно-вещевого рынка. Воз- можным выходом будет не поиск базара, а пристальное внимание к формам базарности как способу экономической и социальной интеграции. Это не значит, что немного наивная восточность должна отбрасываться в поисках сути исследуемых феноменов. Именно она может быть ключом к пониманию механики воспро- изведения Востока в постсоветском городе.
о ое л о е т е о о Проживающие в России мигранты-мусульмане традиционно рассматривались в двух ракурсах, непосредственно связанных с общественными настроениями: вопросами отношения общества к мигрантам1 и вопросами безопасности (борьба с терроризмом)2. Значительно меньше внимания уделено появлению новых эко- номических субкультур, связанных с «возрождением» ислама. Несмотря на феноменальную популярность в России тезиса Мак- са Вебера о ключевой роли протестантской этики в экономиче- ском развитии Запада, экономическая этнография локальных ре- лигиозных сообществ была принесена в жертву оценкам доктри- нальной согласованности, новых обрядов и моделей управления религиозных сообществ. Особенно интересен вызов мусульман- ской этики для торговцев на постсоветском рынке в условиях се- рого характера большинства экономических операций, присутст- вия нелегальных силовых структур и интенсивной этнической конкуренции. Смогут ли новые подходы к исламской этике стать основой экономической дееспособности и новых форм интеграции? «Лавочник является другом Аллаха» – эта фраза, приписы- ваемая пророку3, как нельзя лучше показывает связь базара с ис- ламской традицией. Специфика постсоветского ислама и немного театральная восточность российских рынков не давали возмож- ности проводить параллели между мусульманским сегментом постсоветского рынка и мусульманскими базарами. В перспекти- ве генетического соответствия можно было выделить более сложную цепочку: восточные сегменты имитировали среднеази-
1 Ловушки и ангажированность мигрантской оптики убедительно представлены в статье С. Н. Абашина: Среднеазиатская миграция: практики, локальные сообщества, трансна- ционализм // Этногр. обозрение. 2012. № 4. C. 3–13. 2 Региональное измерение трансграничной миграции в Россию / ред. С. В. Голунов . М. : Аспект Пресс, 2008. C. 130–132. 3Keshavarzian A. Op. cit. Р. 54. 55 атские рынки, которые были имитацией восточных базаров. Но время не стоит на месте, и ситуация уже не выглядит так одно- значно. Отличительной чертой восточных сегментов российских рынков является процесс постепенного замещения постсоветских людей новым поколением, свободно функционирующим в свете глобальных мусульманских дискурсов и отважно пытающимся строить свою жизнь по правилам новой традиции. Этот противоречивый процесс идет вразрез с общественны- ми настроениями и их репрезентациями в социологических ис- следованиях: исламизация ведет к более широкому использова- нию русского языка, стереотипные модели мужского поведения приносятся в жертву аристократической скромности, а неутоми- мый оптимизм и предприимчивость постсоветских южан кон- тролируются сложными правилами исламской экономической этики. Можно предположить, что на наших глазах рождаются новые формы исламского базара, связанные с появлением гло- бального ислама, основанного на соцсетях и новых информаци- онных технологиях. В отличие от предыдущих форм, эта форма исламизации приводит к возвращению старых исламских слова- рей и моделей поведения – каким-то новым формам мусульман- ского базара как пространства реализации нравственных норм и непосредственно связанным с экономическими практиками и теологическими дебатами. Подчиняя мысли, слова и поступки молодого поколения жестким правилам исламской честности, новое благочестие приносит в восточный сегмент постсоветского рынка новую форму мусульманской базарности. Все это требует более внимательного подхода к многолетней традиции исследования исламских форм организации рыночного пространства и сочетания наработанных методов с новым поле- вым материалом. Практики рассылок в соцсетях русских перево- дов классических текстов, при помощи которых молодые люди пытаются решать вопросы ценообразования, кредитования и личной жизни, связывают воедино новые формы потребления и коммуникации (смартфоны, социальные сети, чаты и т. д.), гло- бальные (появление глобального ислама) и постсоветские (клю- чевая роль русского языка, переводы советских арабистов, рос- сийские культурные иерархии) ку льтурные феномены. Если мы перейдем от существующего генетического (не)соответствия на появляющиеся новые формы функционального соответствия, то этот динамический подход может дать возможность посмотреть на новые формы базарности как пространства творческого вос-
56 произведения феноменов, описанных на материале далеких от Сибири и Дальнего Востока стран. Следует заметить, что новые формы исламизации имеют глобальный характер – они одновременно происходят во всем мире, в том числе в местах исхода (Кыргызстан, Казахстан, Даге- стан, Ингушетия) и в регионах Сибири и Дальнего Востока. Спе- цифика этого феномена состоит в его чуждости не только для принимающего общества, но и для самих сообществ мигрантов, в том числе и для родителей нового поколения мусульман. Зага- дочная смесь эстетики хип-хопа, традиционной исламской лите- ратуры (как правило, на русском языке), императив перехода от «праздничного» к „ежедневному исламу” не всегда ясны людям, привыкшим к традиционному исламу в его советской версии. Постсоветский рынок дождался появления религиозного сооб- щества с ярко выраженным различением правильного и непра- вильного экономического поведения. Для новых базари нет ниче- го более чуждого, чем постсоветская моральная эластичность и южный фамилизм родителей. Новые сообщества должны будут по-новому построить отношение с российским обществом, одно- временно противопоставляя себя образам агрессивного ислам- ского фундаментализма и южного гедонизма. Можно предполо- жить, что постсоветский сегмент товарно-вещевого рынка дож- дался появления первой группы, пытающейся выйти за рамки советских моделей этноконфессиональной локализации. В этой перспективе ислам становится экономическим действием, язы- ком описания экономических проблем и основой экономическо- го выбора. Если эта тенденция сохранится, то новые формы ба- зарности включат мусульманские сегменты рынка в глобальную сеть новой экономической культуры, абсолютно не связанной с ориенталистским театром постсоветского сибирского и дальнево- сточного города.
* * * Несмотря на долгую традицию социоэкономического анали- за восточного базара и китайского рынка, имеет смысл обратить внимание на доминирование в российской научной литературе эт- нографических и дискурсивных описаний конкретных рынков без попыток концептуализации общих социоэкономических, культур- ных и социоматериальных аспектов постсоветских рынков. Это приводит как к эклектичности и неоднородности богатого поле-
57 вого материала, так и к ситуациям изобретения концептуального велосипеда. Кроме этого, отсутствие методологического инструмен- тария приводит к неоднозначности таких основных понятий анали- за, как китайский рынок в Сибири, среднеазиатский рынок и т. д. Важным аспектом является и непроработанность специфики вос- точного постсоветского рынка как пространства ориентализации и конструирования нормального сегмента сибирского общества. Это порождает, по крайней мере, два важнейших следствия. Во-первых, поиск соответствия уникальных форм постсоветского рынка классическим моделям мусульманского базара или китай- ского рынка ведет к арбитральному выбору эталона и непосред- ственно с ним связанным проблемам адекватности сравнительно- го анализа. Во-вторых, более приемлемыми кажутся подходы, направленные на адаптацию накопленного в исследованиях неев- ропейских рынков теоретического материала к специфике рос- сийского опыта. Это означает применение подхода функцио- нального соответствия и внимание к новым формам рыночной активности. Вместо поиска настоящего базара под вуалью пост- советского рынка, можно попытаться проследить появление но- вых форм базарности и их влияние на локальное сообщество. Пример исламизации первого несоветского поколения мигрантов показывает, как новые формы, с одной стороны, не теряют связь с постсоветским культурным контекстом (русификация как важ- ная часть исламизации на постсоветском пространстве), а с дру- гой – создают культурные контексты, напрямую связанные с со- циальной жизнью мусульманского базара. В этой перспективе постсоветские рынки продолжают быть местом появления новых форм экономической и социальной активности, анализ которых должен учитывать накопленный опыт исследований восточных моделей товарно-вещевого рынка.
58 е . еп е е т то о‐ е е ко пе пект е те л т е ко о по о от 1
КО
Специфика исследования товарно-вещевых рынков состоит одновременно в их близости и отдаленности по отношению к стандартным моделям экономического анализа. С одной сторо- ны, товарно-вещевой рынок, как прототип базового экономиче- ского фрейма, навязывает целую серию экономических, онтоло - гических и историософских перспектив. С другой – он постоянно отдаляется через временную, социальную или культурную дис- танцию. Разные сочетания этих двух практик многие годы опре- деляли базовые подходы к товарно-вещевым рынкам на неевро- пейском пространстве. Отмеченный Мишелем Каллоном пер- формативный характер экономического описания именно в слу- чае исследований товарно-вещевых рынков показывает свою эпистемологическую силу: все попытки уйти от экономизма при- водили к подтверждению ключевой роли экономического изме- рения социальной жизни базара. Существует ли возможность других, не сползающих в производство иллюстраций для адапти- рованных схем экономического взаимодействия? Есть ли воз- можность представить другую онтологическую картину мира, в которой разнообразные социоматериальные элементы жизни базара будут чем-то большим, чем просто иллюстрацией априорных эко- номических построений? Что будет, если вещам, объектам и инфра- структуре позволить «рассказать» о себе? И самое главное, к каким результатам могут привести попытки расширения исследователь- ского интереса на объекты, сети и разные формы мобильности? Целью статьи является поиск ответа на эти вопросы через анализ применимости группы теорий материалистического пово- рота для исследования товарно-вещевых рынков, позволяющих по-новому взглянуть на дееспособность материальных объектов. Поворот к материальным аспектам социальных процессов во
1 Журнальная версия статьи была опубликована в тематическом номере журнала «Извес- тия Иркутского государственного университета. Серия Политология. Религиоведение », подготовленного в рамках Программы стратегического развития ИГУ на 2012–2016 гг. проекты Р222-МИ-003, Р222-ОУ-037 (Пешков И. О. Базар и вещи. Репрезентации товарно- вещевых рынков в перспективе материалистического поворота // Изв. Иркут . гос. ун-та. Сер. Политология. Религиоведение. 2014. Т. 10. С. 180–194). 59 многом был обусловлен тремя направлениями в социальных нау- ках: интересом к биографиям вещей и объектов; акторно-сетевой теорией и объектным сдвигом в экономической социологии. Все эти направления имеют родовую, хотя и очень разную по интен- сивности, связь с социальной антропологией, с ее акцентом на полевых исследованиях и целенаправленными попытками избе- гать априорного теоретизирования. Следует заметить, что обра- щение к проблематике социальной дееспособности материальных объектов ставит исследователя перед необходимостью радикаль- ного переосмысления границ между «материальным» и «соци- альным». В этой перспективе «материальное» не является про- стым отражением социальных структур, но важным и дееспособ- ным элементом социотехнической сети. Поворот к вещам дает возможность по-новому взглянуть на возможности описания ежедневного опыта, где предметы исполняют значительно более важную роль, чем это представлялось в социальных науках. Ис- следование становится «приключением», где не только результа- ты, но и привычные категории анализа должны появляться толь- ко как возможный результат действия процессов. Так как механизмы финансирования и контроля научных исследований требуют предсказуемости исследовательской про- граммы и не предполагают «приключений», здравый смысл тре- бует определения границ расширения группы «респондентов» и более или менее четкого определения того, что может и чего не может дать новый прекрасный мир «говорящих» объектов. Гово- ря более научным языком, в статье поставлен ряд вопросов, ка- сающихся степени и формы применимости теорий, связанных с материалистическим поворотом, для исследования товарно- вещевых рынков. Эти вопросы касаются онтологической базы новых теорий, непосредственно связанного с нею расширения проблемного поля, эпистемологического статуса основных кате- горий и возможности конкретизации теоретического инструмен- тария на сибирском (российском) материале.
о о‐ е е е к пе пект е кул ту о о е е Повышенное внимание к дееспособности объектов и к фор- мирующему новые социальные связи наплыву объектных миров дает возможность по-новому взглянуть на социоматериальные аспекты товарно-вещевых рынков. Исследователи рынков были
60 заняты структурой взаимодействия продавцов и покупателей, их внимание было направлено именно на укрытые социальные смыслы взаимодействия. Дееспособность (agency) товаров, ры- ночных пространств и логистических цепочек во многом остава- лась в тени экономического процесса продажи. Неизбежная в принятой онтологической перспективе связь финансового и со- циального измерений маргинализировала не только материаль- ные компоненты базара, но и их важную роль в воспроизводстве базарных моделей жизни. Пионерами материалистического поворота были антрополо- ги, заинтересованные культурными биографиями объектов и их влиянием на жизнь сообществ. Ключевое влияние на развитие этого направления оказали И. Копытофф и А. Аппадураи1. Осо- бенное влияние на это направление оказали идеи К. Маркса («то- варный фетишизм»), Г. Зиммеля («логика вещей») и Марселя Мосса («дар»)2. Первоначально внимание исследователей было обращено на социальный аспект вещей, распространяя их эконо- мический смысл на культурный контекст их существования. Применяя по аналогии биографический метод к вещам, исследо- ватели выделили три фазы биографического цикла вещей: появ- ление, функционирование и исчезновение3. Постулируя, что ве- щи, как и люди, имеют социальную жизнь, Аппадураи, опираясь на идеи Зиммеля и Маркса, предложил исследовать товарность как стадию в биографии, поте нциал и контекст каждой вещи4. Ключевую роль в анализе играли мобильность вещей (например, импорт), их способность перемещения из одной культуры в дру- гую и культурные эффекты этого перемещения. Несмотря на по- пытки повернуть вещи к обществу (в отличие от позднейших по- пыток повернуть общество к вещам), мы можем наблюдать об-
1 Appadurai A. Introduction: Commodities and the politics of value // The Social Life of things. Commodities in Cultural Perspective / ed. A. Appadurai. N. Y. : Cambridge University Press, 1996. P. 3–63; Kopytoff Y. The cultural biography of things: commoditization as a process // The Social Life of things. Commodities in Cultural Perspective / ed. A. Appadurai. N. Y. : Cambridge University Press, 1996. P. 64–91. 2 Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. Т. 1. М. : Эксмо, 2011.; Simmel G. Fashion // American Journal of Sociology. 1957. Vol. 62, N 16. P. 541–558; Mauss M. The Gift: Forms and Functions of Exchange in Primitive Societies. London : Routledge & Kegan Paul, 1970; Barter, Exchange and Value: An Anthropological Approach / eds. C. Humphrey, S. Hugh- Jones. Cambridge : Cambridge University Press, 1992; Gregory C. Gifts and Commodities. Lon- don : Academic Press, 1982. 3 Гурова О. Продолжительность жизни вещей в советском обществе: заметки по социоло- гии нижнего белья [Электронный ресурс] // Неприкоснов. запас. 2004. № 2(34). URL: http://magazines.russ.ru/nz/2004/34/gurov9.html. 4 Appadurai A. Op. cit. 61 щий парадокс материалистического поворота: все попытки раз- говорить вещи приводят к автоматической их антропоморфиза- ции. Через перенос характеристик субъекта на объекты (биогра- фия строится на основе вопросов, характеризующих способность к действию, «жизнь» и другие субъектные метафоры) вещи пере- писываются так, чтобы получить эффект их активного присутст- вия на первом плане анализа. В перспективе настоящей статьи поворотной можно считать статью М. Гуггенхэйма Building memory: Architecture, networks and users, где была сделана убедительная попытка включения культурных биографий предметов в более широкую концепцию связи модерности, коллективной памяти и дееспособности объ- ектов1. Описывая современность как процесс превращения всего в объекты с собственными историей и биографией, Гуггенхэйм создал возможность нового прочтения изменений в биографиях объектов и людей в условиях резкой смены модели модерниза- ции2. Ее основная ценность состоит в возможности применения эпистемической модели рынка, не теряя при этом исторической и пространственной перспективы конкретных кейсов. Именно про- странственная конкретизация исторического подхода дает возмож- ность избежать ловушек вневременных и универсальных подходов, не всегда адекватных для выбранных эмпирических случаев. Описывая пространства современных городов, исследовате- ли все чаще используют понятия текучести, прозрачности и про- ходимости. Следует заметить, что имплицитно понимаемая нор- мативность опыта западных мегаполисов во многом навязывает контекст универсальности текучей современности. Для большин- ства жителей БРИКС, не говоря уже о менее развитых странах, более адекватным кажется понятие дискретной модерности. Ее суть состоит в попытках решить проблемы незавершенной инду- стриализации постиндустриальными методами, лишенными все- охватывающего эффекта и способности тотальной мобилизации. Эта гибридная ситуация порождает и амбивалентную роль госу- дарства – оно продолжает быть главным инициатором развития, отказываясь при этом от ответственности за открытый доступ к современным моделям жизни и социальной безопасности.
1 Guggenheim M. Building memory: Architecture, networks and users // Memory Studies. 2009. N 2 (39). P. 39–53. 2 Peshkov I. Usable Past for a Transbaikalian Borderline Town. ‘Disarmament’ of Memory and Geographical Imagination in Priargunsk // Inner Asia. 2014. N 16. P. 96. 62 В этой перспективе современные города полупериферии пе- ресечены границами современности и упадка, определяющими не только социальные стратификации, но и примиряющими их жи- телей с окончанием тотального модерна. В случаях России и Ки- тая к этому добавляются проблемы постсоциалистического постиндустриализма, когда уходящая инфраструктура предыду- щей модели модернизации не может обновляться в современных условиях и становится декорациями появляющихся торговых центров и небоскребов. Улучшение обликов городов, непосредст- венно связанное с развитием двух гигантов БРИКС, не приводит даже к косметическому ремонту социалистической инфраструк- туры. В этом контексте новые режимы мобилизации эксклюзив- ны, прежнее разделение «город – деревня» дополняется жестким водоразделом между моделями жизни внутри городов1 и приго- родов2. В этой перспективе дискретная современность обозначает прежде всего сознательное воспроизведение ниш отсталости или традиционности в центре городской жизни. Мигранты, жители неблагоустроенных районов, этносегменты товарно-вещевых рынков не выносятся на окраины, а становятся неотъемлемой частью городской жизни. Полупе риферийный город больше не трансформирует отсталость в развитие, но позволяет им сосуще- ствовать и переплетаться. Роль товарно-вещевых рынков в этой перспективе нельзя рассматривать как уходящий элемент 90-х гг., который скоро ис- чезнет благодаря развитию более «культурных» форм торговли. Дискретная модель современности не уничтожает отсталость, а воспроизводит ее. Поэтому формы социального и культурного взаимодействия на товарно-вещевых рынках должны быть ос- мыслены именно как стабильный паттерн регионального разви- тия. Такой взгляд дает возможность представить постсоветский базар как машину переописания биографий объектов и людей в конкретной исторической и пространственной перспективе, не потеряв специфику места и времени и сохраняя теоретическую перспективу дееспособности материальных объектов. На смену описанному Кэролайн Хамфри внутреннему космополитизму со-
1 Ярким примером могут быть города Индии, сочетающие модели жизни многомилионного населения бедных районов с суперсовременными моделями жизни «нормальных» горожан. 2 Григоричев К. В. В тени большого города: социальное пространство пригорода. Иркутск : Оттиск, 2013. 248 c. 63 ветских вещей1 приходит глобальный космополитизм продуктов китайских индустриальных баз. Переописание идет через вторичную кодировку не только вещей, но и их проводников. Суть этой кодировки – в этноракур- сах, обеспечивающих воспроизведение покупателем ситуации узнавания. При этом этницизируется не только вещь и провод- ник (продавец), но и место (китайский, азербайджанский, кир- гизский рынок или сегмент рынка). Выделенный фрагмент стано- вится этническим именно как продолжение кодифировки вещей. Вещи кодируют не только проводников и место продажи, но и их будущих владельцев, наделяя их статусом низкобюджетного по- купателя независимо от реального качества вещей. В этом плане базар амбивалентен: резко понижая статус проводника покупки в глазах покупателя, он понижает и статус покупателя как в глазах продавца, так и общества. В общественном дискурсе мигранты с базара не называются предпринимателями, приехавшими отдать свои деньги и время развитию региона. Независимо от реального оборота, они прежде всего – проводники малопрестижного потребления, не связанные в глазах принимающего общества с глобальным экономическим обменом. При всем семантическом богатстве категории «ми- грант»2 можно предположить, что в этом случае мы имеем дело прежде всего с результатом вытеснения товаром продавца – бес- правный мигрант становится элементом процесса малопрестиж- ной покупки. Сами покупатели тоже не рассматриваются общест- вом как рациональные потребители, не желающие переплачивать в магазинах за товар сравнимого качества. Высокие потребитель- ские ожидания российского общества создают перспективу оди- наковой жизненной неустроенности продавцов и покупателей на товарно-вещевых рынках. В этом смысле рынок, кроме выполнения экономических функций, является мощнейшим производителем социальных границ в городских сообществах Восточной Сибири.
1 Humphrey C. Cosmopolitanism and kosmopolitizm in the political life of Soviet citizens // Focaal: European Journal of Anthropology. 2004. N 44. P. 138–154. 2 Ловушки и ангажированность мигрантской оптики убедительно представлены в статье С. Н. Абашина. (Абашин С. Н. Среднеазиатская миграция : практики, локальные сообще- ства, транснационализм // Этнограф. обозрение. 2012. № 4. C. 3–13). 64 о о‐ е е е к пе пект е кто о‐ ете о тео (ANT) Наиболее известной и влиятельной частью материалистиче- ского поворота является акторно-сетевая теория, влияние кото- рой на новые гуманитарные направления трудно переоценить. Особенно это касается работ Бруно Латура, ставшего символом новых гуманитарных направлений и в какой-то степени «брен- дом» материалистического сдвига. Ценой популярности стало неизбежное упрощение нового метода и не всегда последователь- ное совмещение разных онтологических перспектив. По извест- ному выражению Бруно Латура, «в названии “акторно-сетевая теория” есть четыре вещи, которые с ней не работают: слово “ак- тор”, слово “сеть”, слово “теория” и дефис»1. Несмотря на ярко выраженный юмористический аспект, автор хотел подчеркнуть именно тотальный характер теоретической идеи, меняющей не только методы и проблемные поля, но и онтологические основы восприятия социальной жизни. Главной идеей Латура и других представителей АNТ являет- ся попытка «заставить вещи говорить», т. е. такое изменение он- тологической базы исследований, при котором сущности типа «рынок», «общество», «экономика», «мигрантское сообщество» не являются данными, но появляются как результат многоуровне- вых процессов2. Исследовательская программа Бруно Латура на- чиналась с этнографии научной жизни лаборатории, в рамках которой стандартным моделям социологии науки была противо- поставлена идея гетерогенности научного знания, в которой цепь одушевленных и неодушевленных элементов несводима к одному порядку и упорядочивается (упрощается) только путем переопи- сания социологом в терминах отношений, техники и индивиду- альных стратегий ученых3. Перечеркнув социологию науки, Латур перешел к конфронтации со стандартными социологическими моделями, представляя гетерогенность современного мира, где вместо привычного разделения на социальное и материальное были предложены гибридные формы социотехнических сетей4.
1 Latour B. On Recalling ANT. On-Line Papers [Electronic resource]. 1998. URL: http://www.lancaster.ac.uk/sociology/research/publications/papers/latour-recalling-ant.pdf. 2 Latour B. Reassembling the Social: An Introduction to Actor-Network-Theory. Oxford, 2005. 3 Латур Б. Дайте мне лабораторию, и я переверну мир // Логос. 2002. № 5/6. С. 211–242. 4 Вахштайн В. Возвращение материального. «Пространства», «сети», «потоки» в акторно- сетевой теории // Социол. обозрение. 2005. Т. 4, № 1. C. 100. 65 Латур предложил последовательную программу переформу- лировки социологического знания под углом неочевидности ка- зуальных связей, идею действия и границ между социальным и материальным. Если определяющим фактором элемента цепи яв- ляется возможность воздействия, а не человеческое сознание и критический минимум культуры, то мы просыпаемся в мире, где бесконечное количество элементов находится в постоянном взаимодействии. С точки зрения методологии объекты перепи- сываются в способ, максимально открывающий их дееспособ- ность. Конечно, при всей романтике и захватывающих возмож- ностях эта перспектива не менее невинна и априорна, чем ее тра- диционные оппоненты. Объекты не говорят сами по себе ни с Бруно Латуром, ни с другими исследователями. Условием разго- вора является применение аппарата постструктуралистской се- миотики, что дает возможность переноса цепи отношений на предметы и создания иллюзии коммуникации. Именно семиоти- ческое восприятие объекта как результата отношений внутри це- пи дает возможность его «услышать». Объекты начинают гово- рить исключительно в конкретном теоретическом контексте, и только в нем такая коммуникация имеет смысл. В этом смысле инструменты АNТ не менее агрессивны по отношению к окру- жающему миру, чем другие модели гуманитарного знания. Если традиционный исследователь подчинял материальное социаль- ному, то представитель материалистического поворота создает теоретический контекст, в котором материальное вынуждено гово- рить. Несмотря на это, именно благодаря Латуру и другим предста- вителям АNТ произошло революционное расширение как предмет- ного поля, так и инструментария анализа социальной жизни. Стоит заметить, что с точки зрения исследования рынков (и в общем экономической социологии) более важную роль сыграли Джон Ло и Мишель Каллон, особенно в части пересмотра моде- лей сетевого анализа. Отталкиваясь от типологии Лейбница, Ло предлагал метод решения конкретных задач при помощи идеи о непосредственной связи между сетью отношений, объектом (как результатом сети) и пространством как порядком размещения объектов. Именно пространственный компонент выделяет рабо- ты Ло: если Латур проблематизировал социальное, то Ло подчер- кивает несамоочевидность пространств1. Используя латуровский термин неизменчивой мобильности, Ло постулирует одновре-
1 Вахштайн В. Указ. соч. C. 109. 66 менное нахождение объекта в двух пространствах – семиотиче- ском и картезианском, причем движение в последнем (мобиль- ность) – это результат стабильного положения в сети (неизмен- чивость)1. В этой перспективе работы Латура и Ло, акцентируя динамический характер интеграции социоматериальных элемен- тов (ассоциации), дают возможность нового языка понимания повседневного опыта, особенно его материальной составляющей. Следующим представителем АNТ является Мишель Каллон, несомненно, ключевая фигура для экономической социологии2. Вклад Каллона прежде всего касается разработки социологии трансляции (анализ самоорганизации сети, в которой благодаря перформативности научного описания воспроизводятся посто- янные связи между акторами)3. При таком взгляде экономическое описание не нейтрально, оно создает (постулирует) реальность , деформируя сеть и создавая новые связи между элементами. Основное правило акторно-сетевого подхода – отказ от ап- риорных моделей социальной жизни. Взгляд через призму со- циоматериальных цепей дает возможность показать обусловлен- ность и динамизм границы «человек – объект». Тела могут стано- виться товарами и инструментами, а товары антропоморфизиро- ваться множеством способов4. Но самое главное – пока мы не слышим респондентов, наш взгляд ограничен принятой моделью базара. Здесь, конечно, нельзя не задать прагматический вопрос о границах проблемного поля: что, в таком случае, не является объ- ектом анализа товарно-вещевых рынков? Если мы откажемся от проецирования экономических форм взаимодействия, социаль- ных структур и политических механизмов мобилизации, то перед нами открывается бесконечность социотехнических взаимодей- ствий. Что делать с людьми, одеждой, едой, зданиями, телефон- ными сетями и электронными письмами с родины или других мест по всему миру, непростым соотношением ожиданий покупа- телей и возможности производственной базы, чиновниками,
1 Law J. On the methods of long distance control: vessels, navigation and the Portuguese rout to India // Power, action and belief: a new sociology of knowledge? / ed. Law J. London : Routledge and Kegan Paul, 1986. P. 234–263. 2 На сибирском материале идеи Каллона применил британский антрополог Николай Ссо- рин-Чайков: Ссорин-Чайков Н. Медвежья шкура и макароны: о социальной жизни вещей в сибирском колхозе и перформативности различий дара и товара // Экон. социология. 2012. № 2. С. 59–81. 3 Callon M. Some Elements of a Sociology of Translation: Domestication of the Scallops and the Fishermen of St Brieuc Bay // Power, Action and Belief ... P. 67–83. 4 Холцленер Т. Восточная пористость: антропология трансграничной торговли и контак- тов на российском Дальнем Востоке // Ойкумена. 2009. № 3. С. 109. 67 дающими возможность торговать, логистическими цепочками, родственными связями, миграционным законодательством и да- же исследователем товарно-вещевых рынков? Конечно, трудно поверить декларациям АNТ «разрешить предметам говорить за себя». Специфика новых подходов состоит в максимальном отделе- нии темы исследования от априорных теоретических построений. Именно выбранная тематика и возможный в данных условиях спо- соб контакта с полем будут определять возможности принятия ре- шений об ограничении числа «говорящих» элементов сети. Такой подход может показаться скромным и непропорциональным по от- ношению к драматизму онтологического переворота, но он дает практическую возможность очистить взгляд исследователя от тео- ретических наслоений и дать возможность объектам «говорить». В этой перспективе исследования рынков могут быть пред- ставлены как широкое проблемное поле, учитывающее проблема- тику множественности пространств, гетерогенности социального мира и гибридности современного субъекта. Очень важным яв- ляется метафорика сетей и потоков, в рамках которой разруша- ются границы между социальным и материальным, темпораль- ным и пространственным. В исследованиях сибирских и дальневосточных товарно- вещевых рынков большую перспективу имеет идея В. И. Дятлова о конститутивном для местной экономики потоке товаров и услуг из Китая. Товарно-вещевые рынки являются элементом инфра- структуры этого потока, создавая возможности для трудовой ми- грации и включая менее богатую часть населения в глобальный процесс потребления китайских товаров. В случае Восточной Сибири мы имеем дело с двумя потока- ми товаров – из северовосточного (через Забайкальск и Монго- лию) и западного (через Бишкек) Китая, соединение которых де- лает Иркутск конкурентным логистическим центром даже для жителей регионов, расположенных ближе к границе. Поток това- ров, проходя через китайский, монгольский или киргизский фильтры, рассеивается по сегментам, наполняя рынки практиче- ски однотипной продукцией северной и западной промышлен- ных баз Китая. Какой смысл расщепления потока китайских то- варов на десятки монгольских, среднеазиатских и китайских про- странств перекодировки? Пространство рынка концентрирует и рассеивает вещи, и в этой роли оно является рамкой для контакта с потоком и одновременно производным от его возможностей.
68 Потоки используют рынки для распределения риска на сот- ни продавцов, способных создавать бесконечное количество культурных контекстов и трансформировать банальный акт про- дажи однотипного товара китайского индустриального комплек- са в охоту за низкими ценами и встречу с экзотикой. С точки зре- ния сети базар – это черный ящик, сводящий разнообразие форм торговли с потоком денег от потребителей. Не исключено, что путь к новому описанию базара идет через его вычеркивание, че- рез его превращение в самый важный элемент потока товаров и услуг при одной фокусировке и несущественный при другой. По- ток может быть представлен как энергия, позволяющая воспро- изводить экономическую активность рынка, а рынок – как место временной локализации потока и его экспансии на микроуровне. В этом контексте исследование рынков не может отрываться от пространственного контекста.
о о‐ е е е к пе пект е о ект о о д (object shift) ко о е ко о оло Объектный сдвиг в экономической социологии во многом был реакцией на односторонность идей индивидуализированной и порывающей со структурами (disembedding) личности. Вместо этого постулировались трансформация межчеловеческих связей в постсоциальные формы и непосредственно с этим связанное ключевое влияние объектно-центрированной среды на индиви- дуальную личность. Как писали Карин Кнорр-Цетина и Урс Брюггер в статье «Рынок как объект привязанности: исследова- ния постсоциальных отношений на финансовых рынках»: «мы полагаем, что десоциализирующие силы и события современных переходных обществ следует пытаться анализировать с позиций постсоциальной модели социальности. Согласно этой модели, в отношениях, предполагающих элементы риска (а таковыми, по мнению многих авторов, является большинство нынешних чело- веческих отношений), именно объекты получают преимущества. А объектные отношения рассматриваются как категория, состав- ляющая все более мощную конкуренцию человеческим отноше- ниям. Одна из отличительных особенностей современной жизни состоит в том, что, пожалуй, впервые в истории (по крайней ме- ре, в новейшей) встает вопрос о том, действительно ли другие люди являются наиболее интересным объектом окружающей
69 среды – тем, на который люди тоньше и охотнее всего реагируют и которому они уделяют наибольшее внимание»1. Анализ объектных миров был проведен по отношению к коммуникационным технологиям, финансовым рынкам, объек- там потребления и дееспособности природы2. Следует отметить, что эта группа текстов несколько дистанцируется от АNТ, вы- страивая собственные модели независимо от предложений теоре- тиков акторно-сетевого анализа. Ее отличают более скромные онтологические предложения: объектность видится здесь как фа- за развития современного общества, а не следствие освобождения от власти дюркгеймовской дихотомии между социальным и ма- териальным. Несмотря на это, в рамках объектного сдвига был сделан ряд предложений методологического характера, в корне меняющих наше представление о социальных связях. Например, заимствованное из естественных наук описание объекта как «са- моразворачивающейся структуры, не тождественной самой себе» дает возможность представить объектные ориентации как пост- социальную форму связи. В отличие от семиотической ориентации АNT, представители объектного сдвига больше внимания уделяют межчеловеческим отношениям, заимствуя идеи символического интеракционизма (Э. Гоффмана) и межсубъектности (А. Шюца). Отличительной чертой материалистического поворота явля- ется попытка проблематизации целого ряда связей между мате- риальным и социальным, между респондентом и исследователем, между макро- и микрокатегориями анализа. Для исследований товарно-вещевых рынков очень важна теза об эпистемическом характере рынков как незавершенных конструктов знания. В этой перспективе рынок является не только объективным социальным феноменом, но прежде всего сложным многоуровневым про- странством обучения, однозначное определение которого невоз- можно. Это приводит к появлению респондентов нового типа, голоса которых уже не дисциплинируются, а становятся провод- никами в неоднозначный мир экономического опыта. Попытка документального описания приводит к очень осторожному от-
1 Кнорр-Цетина К., Брюггер У. Рынок как объект привязанности: исследования постсоци- альных отношений на финансовых рынках // Анализ рынков в современной экономиче- ской социологии / ред.: В. В. Радаев, М. С. Добрякова. М. : Издат. дом ГУ ВШЭ, 2007. С. 281. 2 Abolafia M. Y. Making Markets: Opportunism and Restraint on Wall Street. Cambridge MA : Harvard University Press, 1996; Heim M. The Metaphysics of Virtual Reality. Oxford: Oxford University Press, 1993; Sheldrake R. The Rebirth of Nature. London : Reader, 1991; Turkle S. Life of the Screen. N. Y. : Simon and Schuster, 1995; White H. Where Do Markets Come from? // American Journal of Sociology. 1981. Vol. 87. P. 517–547. 70 ношению к речевым практикам респондентов. Теперь они уже не подтверждают заданную теоретическую или концептуальную матрицу, а показывают исследователю «свой» мир, прочтение ко- торого становится возможным благодаря императивам неоче- видности и проблематизации. Карин Кнорр-Цетина и Урс Брюггер приводят интервью с трейдером: «Кнорр-Цетина: Что такое для вас рынок – ценовое дейст- вие, конкретные участники рынка или что-то другое? Респондент: Все. К.-Ц.: Все? Информация? Р.: Все. Абсолютно все. Как вон тот человек что-то выкрики- вает, как он возбужден, кто продает, кто покупает, где какой центр, что делают центральные банки, что делают крупные фонды, что пишет пресса, что показывается на центральном дисплее, что говорит премьер-министр Малайзии – это все, что нас окружает»1. Далее трейдер называет рынок «высшим существом» («ино- гда у него появляются конкретные очертания, а иногда все рас- сыпается, становится произвольным, случайным, не имеющим направления и единой основы»). Представленный пример убеди- тельно показывает глубину методологического поворота: вместо перевода болтовни респондента на понятный язык «неполной информированности экономического субъекта»2 исследователь пытается понять и зафиксировать все расширения и сужения спектра описания рынка практиком биржевого обмена. Естест - венно, такое взаимопонимание возможно благодаря расширению теоретической базы за счет мягких и открытых моделей, поры - вающих с априорными экономическими схемами. Но несмотря на это, возможности прочтения рассказа об экономической си- туации респондента значительно возрастают, а его роль в процес- се производства знания активизируется. Следует заметить, что несмотря на декларации объектной ориентации, эти идеи очень близки новым направлениям анализа личных нарративов, кото - рые на базе других теоретических построений приходят к выводу об условности границ между групповым и индивидуальным и глубокой взаимозависимости личных и общественных представ- лений о жизни общества3. В этой перспективе последователи ма-
1 Кнорр-Цетина К., Брюггер У. Указ. соч. С. 291. 2 Kowalski T. Proces formułowania oczekiwań a teoria cyklu wyborczego Implikację dla polityki gospodarczej. Wydawnictwo AE w Poznaniu, Poznań, 2001. P. 240 . 3 Maynes M. J., Pierce J. L., Laslett B. Telling Stories. The use of Personal Narratives in the Social Science and History. Ithaca ; London : Cornell University Press, 2008. P. 141. 71 териалистического поворота не теряют разделения на материаль- ное и социальное. Они применяют разные риторические страте- гии к субъектам и объектам, позволяющие дать возможность предметам говорить, а людям – не потерять высказанное в пере- воде на язык концептуального описания. С точки зрения исследований товарно-вещевых рынков осо- бенное внимание следует обратить на открытые когнитивные мо- дели описания социальных феноменов (как, например, эпистеми- ческая модель рынка), дающие возможность многопланового анализа и более серьезного отношения к взглядам и опыту рес- пондентов. Подобные вопросы очень редко ставятся на россий- ском материале, мы практически ничего не знаем, как видят уча- стники продажи свои обыденные практики, их точки отсчета, ме- тоды прогнозирования и набор инструментов определения си- туации на рынке. Следует заметить, что в случае теории объект- ного сдвига речь идет не об атеоретическом описании, а только об использовании радикально отличного теоретического инстру- ментария, позволяющего с максимальным вниманием отнестись к речевым практикам респондентов.
те л т е к по о от. т ук по п е е Если мы представим мир, в котором люди, предметы, соци- альные конструкты и коммуникационные технологии имеют по- добный потенциальный вес, то исследования товарно-вещевых рынков становятся приключением, результат которого трудно предсказать. Что окажется более важным элементом: антимигра- ционные статьи в газете, этнические предрассудки милиционера, телепередача, создавшая «таджиков» (а с ними всех «среднеазиа- тов») как виртуальный underclass российского общества, налого- вая политика по отношению к городу Маньчжурия, техническая инфраструктура рынка или сибирский климат? Пробуждение в этом новом мире несет, с одной стороны, радостную уверенность новизны, с другой – заставляет переосмыслить базовые категории типа «респондент», «коммуникация» или «дееспособность». Если вместо жесткого разделения на говорящих субъектов, структури- зированных в социальные конструкты, и молчащее материальное окружение мы применяем идею потенциального равенства эле- ментов сети, то неизбежно появляется вопрос о статусе новой модели коммуникации.
72 Представленные выше идеи радикального пересмотра онто- логической базы социологических и антропологических исследо- ваний объединяет попытка создать контекст, в котором объекты смогут обрести не только дееспособность, но и возможность «го- лоса». Это достигается при помощи серии риторических приемов и теоретических установок, резко меняющих концепцию речево- го акта респондента и вообще саму идею коммуникации в поле. Несмотря на декларации «быть ближе к реальному миру», «не выходить из поля повседневного опыта», «увидеть мир таким, какой он есть», следует заметить, что существует пропасть между очевидным наблюдением о ключевой роли объектов в жизни со- временного субъекта и репрезентациями активной коммуника- тивной роли объектов. Можно предположить, что голос матери- альному дают, с одной стороны, семиотические идеи об объекте как отношении внутри сети, с другой – риторический ракурс пе- реописания объекта как действующего актанта. В этой перспек- тиве исследователь конструирует сети, в рамках которых воз- можно прочитать действие объекта как целенаправленное, се - мантически нагруженное и коммуникативное. Несмотря на постулируемую близость с повседневным опы- том, эта операция достаточно далека от непосредственного опи- сания. Вычищая протоколы исследований от социальных конст- рукций для чистого описания и непосредственной речи одушев- ленных респондентов, последователи материалистического пово- рота, тем не менее, не покидают поля теории. Но вместе с тем но- вая теоретическая база более эластична и открыта, незаконченна и неопределенна. В этой перспективе новое проблемное поле ста- новится полем возможности расширения респондентов в беско- нечность. Ценой этого решения будет прежде всего отказ от при- вычных цепочек производства знания. «Общество», «группа», «экономика» могут появиться в конце исследования, хотя полной гарантии никто не дает. Именно этот аспект может быть интере- сен для исследований восточных товарно-вещевых рынков, зажа- тых между перспективой трудной адаптации мигрантов и их вос- приятием принимающим обществом. Сила нового метода – в проблематизации и сомнениях по отношению ко всем, казалось бы, твердым социальным категориям. В этом свете новые подхо- ды могут сыграть роль катализатора абсолютно новых описаний товарно-вещевых рынков, открывающих не только новые формы базарности, но и новые способы действия конкретного рынка как сложного переплетения различных элементов.
73 кл е е Исследования рынков рано или поздно столкнутся с вызо- вом подходов, направленных на проблематизацию границы меж- ду социальным и материальным. Это отчасти уже происходит в исследованиях индийских и латиноамериканских рынков, где широко применяются понятия дееспособности объектов, социо- материальной сети и культурных биографий вещей. Целью статьи была попытка упорядочивания теоретического материала под углом возможности его применения в конкретных географиче- ских и исторических условиях. Основным выводом является дос- таточно большая амплитуда в онтологических установках, что, скорее всего, ограничит применение наиболее радикальных онто- логических предложений. Несмотря на это, часть постулатов ма- териалистического поворота заслуживает пристального внима- ния и может быть полезной в исследованиях российских рынков. Среди них можно выделить следующие. Прежде всего это импе- ратив переосмысления объекто-ориентированности современно- го субъекта и его очевидная зависимость от материального окру- жения. В этой перспективе новые подходы дают возможность более полного отражения повседневного опыта исследователя. Кроме этого, предлагается пересмотр отношения к речевым прак- тикам респондентом: их «непоследовательность» и «неопреде- ленность» не обязательно требуют авторитарного перевода на язык теории, а могут отражать природу открытых и незакончен- ных социальных феноменов. Следует также обратить внимание на пространственное измерение исследования: как физическое пространство рынка определяет возможности происходящего на нем и как, в свою очередь, оно определено политикой городских властей, потоком товаров и возможностями потребителей. В этой перспективе задачей исследователя является не столько «заста- вить вещи говорить», сколько уметь увидеть сложную реальность рынка за своими концептуальными привычками и принятыми методами опроса респондентов.
74 Multi‐ethnic Marketplaces in Post Socialist Urban Landscapes
Gertrud HÜWELMEIER
Introduction As many scholars have highlighted (Hann and Hann1 on border markets in Turkey; Sik and Wallace2; Hohnen3 on markets in Vil- nius /Lithuania; Nyiri4 on Chinese bazaars in Budapest; Marcinczak and van der Velde5 on bazaars in Poland; Nagy6 on the Red Dragon Market in Bucharest; among others) open air markets (OAM) already existed in the communist economy and were important places for the distribution of goods7. They were also considered places where profit- making occurred through both legal and illegal activities, including pick-pocketing, speculation, and the resale of stolen or smuggled goods8. More than two decades after the breakdown of communism, po- lice raids and control by customs officers are part of the everyday experi- ences of traders and clients in bazaars in Berlin, Warsaw, and Prague. While OAMs were to be found in many socialist countries, such bazaars did not exist in the German Democratic Republic (GDR)9. Nevertheless, people in East Germany found different ways of practic- ing exchange in order to deal with the economy of scarcity. In many places in Central and Eastern Europe, thousands of people met in
1 Hann C., Hann I. Samovars and Sex on Turkey’s Russian Markets // Anthropology Today. 1992. Vol. 8(4). P. 3–6. 2 Sik E., Wallace C. The Development of Open-air Markets in East-Central Europe // International Journal of Urban and Regional Research. 1999. Vol. 23(4). December. P. 697–714. 3 Hohnen P. A. Market Out of Place?: Remaking Economic, Social, and Symbolic Boundaries in Post-Communist Lithuania. Oxford : Oxford University Press, 2003. 4 Nyiri P. Chinese in Russia and Eastern Europe: A Middleman Minority in a Transnational Era. London : Routledge, 2007. 5 Marcinczak S., Velde M. van der. Drifting in a Global Space of Textile Flows: Apparel Bazaars in Poland’s Łodz Region // European Planning Studies. 2008. Vol. 16(7). P. 911–923. 6 Nagy D. Fiery Dragons: Chinese Communities in Central and Eastern Europe. With Special Focus on Hungary and Romania // Religions & Christianity in Today’s China. 2011. Vol. I(1). P. 71–86. 7 Markets and Moralities: Ethnographies of Postsocialism / eds. Mandel R., Humphrey C.. Ox- ford : Berg., 2002. 8 Sik E., Wallace C. Op. cit. 9 Hüwelmeier, G. Spirits in the Market Place –Transnational Networks of Vietnamese Migrants in Berlin // Transnational Ties: Cities, Identities, and Migrations. Edited by Michael Peter Smith and John Eade. CUCR book series, Vol. 9. Brunswick ; London : Transaction Publishers, 2008. P. 131–144. 75 OAMs on a daily basis already at the very beginning of the 1990s, such as in the bazaar in the Warsaw Stadium1 or in the Chinese market in Budapest. In Berlin, wholesale markets were only established in 2004 and 2005, while smaller markets run by Vietnamese migrants existed as early as the 1990s2. In the following, I conceptualize marketplaces as sites of ex- change in which the social, cultural, political, and economic aspects of everyday life and the transnational ties of people have an impact on the encounters between various groups, such as migrants, locals, cli- ents, traders, and political authorities. In the first part I will focus on the spatial continuities between the socialist past and the post-socialist present by analyzing the sites of the new bazaars. Interestingly, the new global trade centers started in “empty” places, some of them on the grounds of former socialist production sites. The second part deals with socialist migrations prior to 1989 and the social and economic uncertainties that Vietnamese former contract workers faced after the breakdown of Communism. It explores socialist pathways of migra- tion, arguing that social and economic networks that were created in the socialist period are still in effect today. I conclude by highlighting multi-ethnic post-socialist bazaars as nodes of cross-border activities and as localities of cultural diversity.
The transformation of urban space – “Asian” marketplaces in European capitals Fifteen years after the fall of the Berlin Wall, in 2005, the Dong Xuan Center (which translates to “spring meadow”), a large wholesale market in Berlin, opened its doors in the suburbs of the eastern part of the city. The legal owner of the territory is a former contract worker from Vietnam, who built large halls with about 250 stalls and rents the stalls to wholesalers from various countries. Most of his employees, such as security guards, are German, and some are Vietnamese. Lo- cated on the grounds of a former state-owned enterprise, the bazaar is surrounded by pre-fabricated apartment buildings, so-called Plat- tenbauten, built in the 1960s and ‘70s. Thousands of migrants, a large number of whom arrived from the former Soviet Union and from
1 Hüwelmeier G. Mobile Entrepreneurs. Transnational Vietnamese in the Czech Republic // Rethinking Ethnography in Central Europe / eds. Cervinkova H., Buchowski M., Uherek Z. Palgrave : Macmillan, 2015. P. 59–73. 2 This essay is based on the anthropological research project “The Global Bazaar,” funded by the German Research Foundation (HU 1019/3-1) between 2011 and 2015. Ethnographic fieldwork was carried out in Berlin, Warsaw, Prague and Hanoi in 2012 and 2013. 76 Vietnam, live in these places, together with Germans. These buildings are typical for the architecture of the late socialist GDR, a traveling architecture that can still be seen in former “socialist brotherlands” such as Vietnam1, and other places such as Tanzania, where it was part of what was called “African socialism”. The area of the Dong Xuan Center, situated a few kilometers from today’s city center, was already being used as an industrial site in the 19th century. Transformed into a global trade center in 2005, the wholesale market was mainly run by Vietnamese in the very beginning. Some years later, however, people from China, India, Pakistan, Poland, Turkey, Germany, Mexico, and other countries can also be found among the wholesalers and retailers. Bazaars of this kind exist in many Central and Eastern European countries.2 In Warsaw, for instance, the Jarmak Europa, called Sta- dium in the vernacular, Europe’s biggest bazaar, was the melting pot of the city after the fall of Communism3. Similar to other multi-ethnic bazaars, Vietnamese, Poles, and Russians sold goods in this market after the breakdown of the socialist economy, yet Africans, Chinese, Indians, and Central Asians were also represented among the traders. This trading location has since been transferred to the suburbs of the city as the Stadium market was closed down in 2008 in order for the stadium to be rebuilt for the European Soccer Championship in 2012, which took place in Poland and Ukraine. As a result, Chinese, Vietnam- ese and Turkish investors purchased huge areas of land in a small village about 20 km south of Warsaw, literally on the meadows, and built new global trade centers, with several hundred people trading in each one. In Prague, Vietnamese migrants founded a global trade center in 19994. The Sapa5 bazaar on the outskirts of the city takes up 350,000 square meters6. It is the largest and most famous migrant-run market in the Czech Republic. The majority of traders have a Vietnamese background, while about 20 % of the traders are Chinese, Turkish, In-
1 Schwenkel C. Civilizing the City: Socialist Ruins and Urban Renewal in Central Vietnam // Positions: East Asia cultures critique. 2012. Vol. 20(2). P. 437–470. 2 See, for example: Nyiri P. Op. cit.; Hann C., Hann I. Op. cit.; Sik E., Wallace C. Op. cit. 3 Hüwelmeier G. From ‘Jarmark Europa’ to ‘Commodity City.’ New Marketplaces, Post-Socialist Migrations, and Cultural Diversity in Central and Eastern Europe // Central and Eastern European Migration Review. 2015. Vol. 4, N 1. P. 27–39. 4 Hüwelmeier G. Mobile Entrepreneurs. Transnational Vietnamese in the Czech Republic … 5 This name refers to a small mountain town in northern Vietnam, Sapa, where a number of different ethnic groups live, trade, and encounter thousands of European tourists every year. According to the manager of the bazaar in Prague, the group of investors made a decision for the name Sapa, because this name is very easy to pronounce for Russians, Czechs, Ukrainians, Turks and other people, who are not used to speak Vietnamese. 6 Compared to this bazaar, the Dong Xuan Center in Berlin has “only” 180 000 square meters. 77 dian, and Pakistani. Located in the Libus district of Prague 4, about 15 km from the city center, the bazaar was built on the grounds of a for- mer poultry processing enterprise and a meat company. According to the Czech gatekeeper of the Sapa bazaar, with whom I talked, the lo- cality, which opened in 1977, was one of the most modern slaughter- houses in Europe in the socialist period. The business closed after 1990 and the grounds were purchased by Vietnamese investors in 1999. Another market had previously existed in the same district, near a residential home for “foreign workers”, but it was closed down by local authorities in 19961. Compared to the “wild” markets that had sprung up at the be- ginning of the 1990s, the “new” bazaars in each of these cities are or- ganized by a market management team on property that was pur- chased by foreign investors2. The market management represents the bazaar to the outside, negotiates with state authorities such as the mayor of the district, the police or the firemen. Inside the market, the management collects the rent from the traders, guarantees security by hiring personnel and, for example, expelling those people from the site who sell products without having a market license. All three of these places, Berlin, Warsaw, and Prague, are trans- nationally connected. First, managers from all three countries, includ- ing managers and businessmen working in Slovakia, Hungary, and other countries, meet on a regular basis in one of the cities and simul- taneously maintain economic and political ties to their home country. Second, some support “cultural events” (such as beauty contests) within the grounds of the markets, in which people from various countries are invited to participate. Next, traders travel to bazaars in neighboring countries to purchase or sell goods across borders. Fur- ther, clients move between bazaars, as these are places where they meet relatives and friends. Finally, Buddhist monks from Vietnam create religious ties between Berlin, Prague, Warsaw and Hanoi, visit- ing each place and performing religious rituals in the respective ba- zaar pagodas3. As these examples indicate, a whole range of transbor-
1 Martinkova S. The Vietnamese Ethnic Group, Its Sociability and Social Networks in the Prague Milieu // Migration, Diversity and Their Management. Edited by Zdenek Uherek et al. Prague Occasional Papers in Ethnology, N 8, Institute of Ethnology. Prague : Academy of Sciences of the Czech Republic, 2011. P. 133–201. 2 Who exactly the investors are, whether they live in China, Vietnam or elsewhere, was not easy to find out. In this contribution, I refer to the “management level” when talking about my con- tacts among market representatives. 3 Hüwelmeier G. Bazaar pagodas – Transnational religion, post-socialist marketplaces and Viet- namese migrant women in Berlin // Gender, Religion and Migration, special issue / eds.L. Ryan, E. Vacchelli. Religion and Gender. 2013. Vol. 3(1). P. 75–88. 78 der mobilities between these new post-socialist bazaars simultaneously connect people and places. However, a number of people were mobile in the socialist period and much of the economic and social activities that took place after the breakdown of Communism had its origins in the pre-transition times.
Socialist Migrations New forms of mobility in socialist countries existed prior to 1989 due to agreements between “socialist brotherlands”1. With regard to the agreements between the GDR and Socialist Vietnam, for example, from the 1950s up to the end of the American War in Vietnam in 1975, children, young people, and students were “delegated” by the socialist government of Vietnam to live, work and study in socialist East Germany. The group of students, about 200 or 300 every year, was sent to East German universities to study economics, mathematics and other subjects in order to help build up the home country after the war. In a way, these students, most of them children of cadre families, were expected to become leading figures in the reconstruction of Viet- nam after the War. Once back in Vietnam, however, only a small number of them worked in positions that corresponded with their university training. A considerable number of these students returned to East Germany in order to become interpreters for the thousands of Vietnamese contract workers, who arrived in the GDR, in the Czech Republic and other CEE countries in the 1980s.
Traveling People During the socialist period, a number of Vietnamese migrated to various countries in Africa and Asia to provide expertise in fields such as science and industry, and were therefore part of the global or “in- ternational socialist ecumene”2. This term refers to imaginations of a
1 Hüwelmeier G. Moving East. Transnational Ties of Vietnamese Pentecostals // In Traveling Spirits. Migrants, Markets, and Mobilities / eds. Gertrud Hüwelmeier, Kristine Krause. Oxford ; N. Y. : Routledge, 2010. P. 133–144; Hüwelmeier G. Socialist Cosmopolitanism meets Global Pentecostalism. Charismatic Christianity Among Vietnamese Migrants in Germany // Cosmopolitan Sociability. Locating Transnational Religious and Diasporic Networks / eds. Tsy- plma Darieva, Nina Glick Schiller, Sandra Gruner-Domic // Ethnic and Racial Studies. 2011. Vol. 34(3). P. 436–453; Hüwelmeier G. Post-socialist bazaars. Diversity, Solidarity and Conflict in the Marketplace // Laboratorium. 2013. Vol. 5(1). P. 42–66. 2 Bayly S. Vietnamese Narratives of Tradition, Exchange and Friendship in the Worlds of the Global Socialist Ecumene // Enduring Socialism. Explorations of Revolution & Transformation, Restoration & Continuation, edited by Harry G. West and Parvathi Raman. N. Y. ; Oxford : Berghan Books, 2009. P. 125. 79 “worldwide fraternal community forged by both states and individuals on the basis of enduring revolutionary solidarities and socialist ‘friendships’”1. To this day an “enduring socialism”2 exists in a number of these countries due to former ties among socialist states. Such ties were also forged and maintained between the Socialist Republic of Vietnam and the GDR, but in an asymmetrical way. While East Ger- man experts, such as architects, traveled from the GDR to Vietnam, bringing specific knowledge and skills to the socialist brotherland3, East Germany did not often invite experienced Vietnamese doctors, engineers or scientists to travel to and work in the GDR. Contrary to socialist countries such as Algeria, Mozambique or Angola, which re- quired specialists and expertise to build up their economies, the GDR was in need of foreign manual labor to work in industrial production. In April 1980, the GDR and the Socialist Republic of Vietnam signed a bilateral “Agreement on the Temporary Employment and Qualification of Vietnamese Workers in Companies of the German Democratic Republic”4, and as a result, tens of thousands of Vietnam- ese migrants, most of them from North Vietnam, came to live and work in East Germany. The GDR signed similar agreements with Po- land and Hungary in the 1960s, with Algeria, Cuba, Mozambique, and Angola in the 1970s, and with China and North Korea in the 1980s5. Other countries, such as Czechoslovakia, signed agreements with the Socialist Republic of Vietnam about sending thousands of contract workers in the 1980s, while Poland and other socialist countries signed students’ exchange programs with Vietnam since the 1960s.
Trading Activities Mass migration to the GDR, to Czechoslovakia and to Poland in the 1980s differed from previous migrations of students in particular with regard to language skills and knowledge about the culture and history of the respective countries. The most important difference was,
1 Bayly S. Op. cit. P. 126. 2 Enduring Socialism. Explorations of Revolution & Transformation, Restoration & Continua- tion / eds. H. G. West, P. N. Raman. N. Y. ; Oxford : Berghan Books, 2009. 3 Schwenkel C. Op. cit. 4 Dennis M. Die vietnamesischen Vertragsarbeiter und Vertragsarbeiterinnen in der DDR, 1980– 1989 // Erfolg in der Nische? Die Vietnamesen in der DDR und in Ostdeutschland / eds. K. Weiss, M. Dennis. Münster : Lit Verlag, 2005. P. 7–49. 5 Gruner-Domic S. Beschäftigung statt Ausbildung. Ausländische Arbeiter und Arbeiterinnen in der DDR (1961–1989) // 50 Jahre Bundesrepublik – 50 Jahre Einwanderung. Nachkriegs- geschichte als Migrationsgeschichte / eds. J. Motte, R. Ohliger and A. von Oswald. Frankfurt : Campus, 1999. S. 215–240. 80 however, that contract workers in the 1980s had one common interest: earning money, buying goods, and sending them back to Vietnam. Doing business was their primary motivation for living and working in CEE countries for a certain amount of time. Trading was very popular in many socialist countries in the 1980s. A man in his late fifties, whom I met in Hanoi in 2012, told me that he had worked in a leather factory in 1988, situated in the north- ern part of East Germany. He traveled to East Berlin every weekend to meet people from Russia and Poland at the main train station to pur- chase “illegal” music cassettes with West German pop music and then sell the cassettes to East German colleagues in his workplace after his return. Moreover, Vietnamese contract workers were producing so- called “irregular” goods, selling them to locals and, in addition, send- ing tons of wares to their home country1. Likewise, though not offi- cially permitted, people in Ukraine (Transcarpathia), in particular lo- cal agricultural cooperatives, organized “tourist trips” to Prague and other cities in Bohemia and Moravia during the socialist period. Peo- ple participating in these trips sold products to middlemen in Bohe- mia and bought other goods to be transported back to Ukraine2. Thus, cross-border ties in COMECON countries were forged and main- tained between individuals taking part in the shadow economy prior to the breakdown of Communism. In the GDR, Vietnamese contract workers stayed for four or five years and eventually returned to their home country. Incorporation into the host society was not expected. Aside from a German language course of only two months, the contract workers were not “inte- grated”. Living in specially designated housing, they were ghettoized and controlled. The socialist government of East Germany observed the activities of Vietnamese contract workers, namely smuggling and other “illegal” activities. However, the contract workers were not sim- ply passive victims of the intelligence service, but also proactively par- ticipated in various economic activities in order to improve their liv- ing and working conditions in the former GDR3. For example, besides their jobs in East German companies, a number of them bought sew- ing machines in the GDR and sewed blue jeans and other clothes for East German citizens during their leisure time in the workers’ homes.
1 Dennis M. Op. cit. 2 Uherek Z. Immigrants from Ukraine in the Czech Republic: Foreigners in the Border Zone // Postsocialist Europe. Anthropological Perspectives from Home / eds. L. Kürti, P. Skalnik. N. Y. ; Oxford : Berghan, 2009. P. 278. 3 Dennis M. Op. cit. 81 With their earnings they were able to support their spouses, children, and parents, who were not allowed to join them in the host country. However, as scholars have noted, remittances are not just about money1, and Vietnamese migrants also brought along social remit- tances, to be understood as practices, ideas, and skills that shaped their encounters with the host society. Sewing and selling clothes and thus economic exchange is an example for at least one kind of positive rela- tionship between former Vietnamese contract workers in the GDR and East Germans during the 1980s. Racist sentiments in the GDR notwithstanding, various kinds of business and economic exchanges occurred between locals and Vietnamese in many places. In order to maintain transnational connections with friends and relatives in Vietnam as well as with co-ethnics, kin, and former class- mates in other former socialist East European countries, Vietnamese contract workers relied on personal and economic networks. After 1990, some Vietnamese women from the former GDR married Viet- namese or Polish men in Poland, and Vietnamese from Russia settled in the Czech Republic or in Germany. These global socialist networks, or what I have called socialist cosmopolitanism2, were forged and maintained through visits, letters, and in particular through the send- ing of consumer goods to the country of origin. Due to the conditions of the agreement between the GDR and the Socialist Republic of Viet- nam from April 11, 1980, and the new agreement from July 1, 1987, Vietnamese in the GDR were allowed to transfer part of their net in- come as well as goods to Vietnam. Many Vietnamese preferred to send consumer goods, such as household items, textiles, and electronics, as the exchange rate between GDR marks and the Vietnamese currency would have led to great losses in value. Besides their work in state enterprises, Vietnamese in the GDR were quite busy and successful in “trading” even during the socialist period. Trade took place in Poland as well, where a number of Viet- namese, mostly students, were living in the socialist period. However, after 1990, thousands of Vietnamese came to Poland as regular and irregular migrants. According to people I met in Poland, it was very easy to organize documents on the black market. Contrary to Poland, the Czechoslovak Socialist Republic (CSSR) signed bilateral agree- ments with the Socialist Republic of Vietnam about sending contract workers. In the socialist period, “a characteristic feature of the Viet-
1 Levitt P., Lamba-Nieves D. Social Remittances Reconsidered // Journal of Ethnic and Migration Studies. 2011. Vol. 37(1). P. 1–22. 2 Hüwelmeier G. Socialist Cosmopolitanism meets Global Pentecostalism … P. 440. 82 namese ethnic group on the territory of the then CSSR became its ille- gal trading in scarce commodities and attractive goods (digital watches, Walkmans, jeans, down jackets etc.), which they sold to the majority population”1. After 1990, Vietnamese continued in engaging in trade in many former socialist countries, based on networks they created during the socialist period. In the German case, immediately after the fall of the Berlin Wall, former contract workers from Vietnam started trading on the streets of the eastern part of Berlin. After the end of the socialist period, they lost their jobs and did not know what would happen in the near fu- ture, as they no longer had a legal status in the new country, and no money. According to what Vietnamese told me in Berlin, they put blankets on the sidewalks to sell everything they bought in the western part of Berlin in the early morning. As consumer goods and textiles were not available in the eastern part of the city, Vietnamese traveled to West Berlin, bought rice cookers, batteries, and electronics, and sold these items within a few hours to people living in eastern Berlin neighborhoods. A number of Vietnamese petty traders purchased their goods, in particular textiles, from Turks who had already estab- lished their businesses in the western parts of Berlin.
Conclusion Post-socialist bazaars are transnational trading points, attracting buyers and sellers from many countries in Central and Eastern Europe and Asia. By traveling to various places to conduct business and by ordering goods from as far away as China and Thailand, Vietnam, In- dia and Pakistan, traders and clients transgress geographical, social and cultural borders on an everyday basis, simultaneously maintaining social, economic, political and religious ties with friends, relatives and business partners in their respective home countries and in other ar- eas. Although current freedom of movement between these countries and new technologies enable many of these cross-border ties, transna- tional connections in post-socialist marketplaces are based on socialist pathways of migration2 . Prior to the breakdown of Communism, eco- nomic transactions formed part of migrants’ experiences in a number of socialist states, in particular between those countries that signed bilateral agreements, such as the Socialist Republic of Vietnam and the
1 Martinkova S. Op. cit. P. 134. 2 Hüwelmeier G. Post-socialist bazaars … P. 43. 83 GDR. These agreements contributed to the emergence of transnational ties, linked not to neoliberal capitalism but to cold war political alli- ances. Thus, ethnographic research in post-socialist bazaars highlights the relationship between transnational networks and post-socialism. Cross-border relations continued to be quite important for mi- grants after the breakdown of Communism, due to networks previ- ously created during the socialist period, reactivated and intensified after the fall of the Wall, and maintained and fostered up to the pre- sent. Multi-ethnic wholesale markets in the eastern part of Berlin, Warsaw, and Prague, are places where bargaining and trading takes place among various groups of migrants and locals. Besides the goods on offer in the markets, a number of services also attract individual visitors. Manifold ways of encounter and exchange take place on the grounds of post-socialist bazaars, such as healing, performing religious practices, gambling, and celebrating wedding parties. Thus, beauty shops, medical treatment, and economic exchange exist side by side in these cosmopolitan places1. Hence, marketplaces in post-socialist countries are localities of intense social interaction2. The historical shift contributed to the transformation of transna- tional connections, as family reunion and travel resulted in new trade ties and intensifying economic activities for many migrants in post- socialist countries. On the other hand, power relations emerged among various groups in post-socialist marketplaces, due to the im- plementation of new legal categories after 1990. Status of residence, citizenship, tax rules, registration of business, and the arrival of differ- ent groups of new migrants altered social and economic relationships. Tensions and conflicts between people with different class, ethnic and religious backgrounds are negotiated in the bazaar. Moreover, links between surrounding multicultural neighborhoods and marketplaces in urban settings are established. Thus, post-socialist bazaars, concep- tualized as nodes of cross-border activities and as localities of cultural diversity, play an important role in the process of coexisting across national, religious and ethnic differences.
1 Ibid. 2 Humphrey C., Skvirskaja V. Trading Places: Post-socialist Container Markets and the City // Focaal – European Journal of Anthropology. 2009. Vol. 55. P. 61–73. 84
о од: «к т к » ок к к то к о к о од ко о п о т т
Ко т т О
Этнические, и прежде всего «китайские», рынки стали важ- нейшим элементом жизни большинства крупных городов Сиби- ри, да и России в целом. Устойчивость этого феномена на протя- жении последних 20–25 лет констатируется практически всеми исследователями1. Можно уверенно утверждать, что этнические или этнически маркируемые рынки стали реальностью города и горожан. Вместе с тем, как отмечает В. И. Дятлов, проблема пост- советских этнических рынков лишь краем попала в поле зрения исследователей: даже спектр конкретных исследовательских кей- сов чрезвычайно неширок2. Это, с одной стороны, порождает фрагментарность описания, калейдоскопичность, приводящую к отсутствию взгляда на проблему как целое. С другой стороны, описания и анализ конкретных этнических рынков выстраивают- ся в широком спектре теоретических подходов, а нередко и вне их, что приводит, по выражению И. Пешкова, к «изобретению концептуального велосипеда»3. В научных текстах преобладает взгляд на рынки с позиции их внутренней организации, отношений с городскими сообщест- вами, властью. И это понятно: первоначальное описание феноме- на подталкивает к попытке понимания его сущности и механиз- мов жизнедеятельности. Для социального антрополога, изучаю- щего взаимодействия участников отношений на рынке и вокруг него, такой взгляд вполне закономерен. Вопрос о месте рынков в городском пространстве, о их влиянии на организацию города, о
1 Бурнасов А. Китайский рынок как логистический центр: на примере рынка «Таганский ряд» в Екатеринбурге // Мигранты и диаcпоры на Востоке России: практики взаимодейст- вия с обществом и государством / отв. ред. В. И. Дятлов. М. ; Иркутск : Наталис, 2007. С. 68–80; Дятлов В. И. «Китайские рынки» российских городов – «уходящая натура»? // Изв. Иркут. гос. ун-та. Сер. Политология. Религиоведение. 2008. № 1. С. 20–30; Дят- лов В. И. Россия в предчувствии чайнатаунов // Этногр. обозрение . 2008. № 4. С. 6–16; Дятлов В. И., Кузнецов Р. Э. «Шанхай» в центре Иркутска. Экология китайского рынка // Экон. социология. 2004. Т. 5, № 4. С. 56–71; Трансграничные миграции и принимающее общество: механизмы и практики взаимной адаптации / науч. ред. В. И. Дятлов. Екатерин- бург : Изд-во Урал. ун-та, 2009. 396 c. 2 См. статью В. И. Дятлова «В погоне за «уходящей натурой» в этой книге. 3 Переселенческое общество Азиатской России: миграции, пространства, сообщества . Иркутск : Оттиск, 2013. С. 127. 86 практиках взаимодействия горожан с городом, а не только с рын- ком, пока остается вне исследовательского фокуса. Социально-антропологические исследования рынков по большей части выведены за пределы проблематики городского пространства. В центре внимания оказываются трансформация социальных и экономических отношений в период постсоветских преобразований1, участие иностранных мигрантов в экономике рынков и формирование трансграничных локальностей2, гибри- дизация пространства рынка в постимперских городах3. Однако взаимосвязь городского пространства, его улиц, локальностей, городского трафика с этническими рынками, да и рынками во- обще остается, в большей степени, объектом историко- антропологических описаний4. Даже когда исследователем прямо ставится задача изучения взаимосвязей «рынка и города», анализ уходит в плоскость социальных отношений и практик, возни- кающих в городе в связи с рынком. Некоторым исключением является статья К. Хамфри и В. Сквирской, посвященная контейнерному рынку в Одессе5. Од- нако, несмотря на название, исследование рынка здесь и террито- риально, и контекстуально выводит за пределы городского про- странства. Город, к которому, безусловно, привязана деятель- ность рынка, оказывается «вынесен за скобки», выступает некой почти онтологической сущностью, на которую рынок заметного
1 Hohnen P. A market out of place? Remaking economic, social, and symbolic boundaries in post-communist Lithuania. Oxford ; N. Y. : Oxford Univ. Press, 2004; Spector R.A. Bazaar Poli- tics: The Fate of Marketplaces in Kazakhstan // Problems of Post-Communism. 2008. Vol. 55, N 6. P. 42–53; Levitt P., Lamba-Nieves L. Social Remittances Revisited // Journal of Ethnic and Migration Studies. 2011. Vol. 37, N 1. P. 1–22. 2 Рыжова Н. П. Трансграничный рынок в Благовещенске: формирование новой реально- сти деловыми сетями «челноков» // Экон. социология. 2003. Т. 4, № 5. С. 54–71; Ryzhova N. P., Ioffe G. Trans-border exchange between Russia and China: the case of Blagove- shchensk and Heihe // Eurasian Geography and Economics. 2009. Т. 50, № 3. С. 348–364; Жу- равская Т. Н. «Китайский» торговый центр vs. «китайский» рынок: что изменилось со времени запрета на торговлю иностранцев на розничных рынках. На примере Амурской области // Полития. 2012. № 4 (67). С. 104–123. 3 Beattie M. Sir Patrick Geddes and Barra Bazaar: competing visions, ambivalence and contradic- tion // The Journal of Architecture. 2004. Vol. 9, N 2. P. 131–150; Beattie M. Hybrid Bazaar Space Colonialization, Globalization, and Traditional Space in Barabazaar, Calcutta, India // Journal of Architectural Education. 2008. Vol. 61, N 3. P. 45–55. 4 См. напр.: Grüner F. In the Streets and Bazaars of Harbin: Marketers, Small Traders, and Ped- dlers in a Changing Multicultural City // Itinerario. 2011. Vol. 35, Issue 03. P. 37–72; Сороки- на Т. Н. «Заветная мысль каждого китайца»: форматы китайской торговли в Приамурском крае на рубеже XIX–XX вв. // Изв. Иркут. гос. ун-та. Сер. Политология. Религиоведение. 2014. Т. 10. С. 84–102. 5 Humphry C., Skvirskaja V. Trading places: Post-socialist container markets and the city // Focaal. European Journal of Antropology. 2009. Vol. 55. Р. 61–73. 87 влияния не оказывает. Взаимодействие рынка и города выстраи- вается в пространстве власти, экономических отношений и т. п., однако собственно физическое пространство города остается свя- занным со «старым» рынком, давно и прочно являющимся одним из ключевых визуальных и символических атрибутов Одессы. Складывается парадоксальная ситуация – масштаб явления чрезвычайно велик как территориально (трудно найти город – региональный центр в азиатской части России, не имеющий «ки- тайского» рынка ), так и по связанным с ним сферам городской жизни. Этнические рынки – это и предмет головной боли муни- ципальных администраций, отвечающих за благоустройство го- рода, и важный элемент городской экономики, и объект при- стального внимания ФМС, и заметный узел транспорта как обще- ственного, так и коммерческого, и частного. «Китайки» и «Шан- хайки» давно стали важнейшим сюжетом региональных медиа, дающих богатый материал для исследователя. Тем не менее «ки- тайские» рынки оказываются скорее управленческой, нежели на- учной проблемой, которую, как городскую канализацию, нужно не изучать, а ремонтировать. То, что и последняя оказывается весьма серьезным объектом исследовательского внимания1, от- нюдь не изменяет ситуации. Отсутствие «китайских» рынков в «городской» проблемати- ке оказывается оборотной стороной их глубокой укорененности в городском пространстве. Несмотря на относительно краткую по городским меркам историю, они стали привычной частью жизни города и горожан, органично вплелись в ткань города. Это поро- дило классическую для антропологии проблему дистанции между «своим» и «чужим»2, разграничения «поля» и «дома»3, возможно- сти исследовательского взгляда на элементы собственной повсе- дневности как на «этнографическое другое». Растворяясь в повсе- дневности, рынки становятся малозаметны, обыденны, внешне понятны. И в этом смысле они становятся не просто уходящей, но ускользающей натурой, расположенной «на самом видном месте», а потому незаметной.
1 Трубина Е. «По-большому»: Городская инфраструктура и власть над пространством [Элек- тронный ресурс] // Неприкоснов. запас. 2014. № 2(94). URL: http://www.nlobooks.ru/node/4710. 2 Эриксен Т. Х. Что такое антропология. М. : Изд. дом. ВШЭ, 2014. С. 54. 3 Гупта А., Фергюссон Дж. Дисциплина и практика: «поле» как место, метод и локальность в антропологии // Этнограф. обозрение. 2013. № 6. С. 12–13. 88 Я попытаюсь взглянуть на «китайский» рынок именно как на элемент городского пространства, не просто вписанный в него в результате трансформации экономической жизни, но ставший активным актором формирования городских локальностей и мо- бильностей. На основе иркутского кейса я постараюсь показать «китайский» рынок не как единичный и строго локализованный феномен, но как одну из несущих конструкций постсоветского города, формирующую долговременные тренды изменения его пространств и мобильностей. При этом вопрос «китайскости» «китайского» рынка остается за рамками моих рассуждений: от- части в силу достаточно широкого спектра мнений об «этнично- сти этнической экономики»1, отчасти в силу разности смыслов, вкладываемых в этнические категории исследователями, участ- никами отношений на рынках, принимающими сообществами. Этничность в городе все более инструментализируется, выходя за пределы политического и закрепляясь в прагматично- хозяйственной сфере2. Возникающая разность понимания этни- ческого ставит проблему определения уже не только того, на ос- нове какой солидарности (этнической или внеэтнической) вы- страивается жизнь «китайского» рынка, но и представлений взаимодействующих групп о том, что такое этничность. Эта чрез- вычайно интересная и перспективная проблема требует специ- ального анализа и, безусловно, выходит за рамки моего текста. В качестве эмпирического материала к статье использованы наблюдения 2008–2015 гг. за рынками Иркутска, серия полуфор- мализованных интервью 2014–2015 гг. с горожанами, а также ма- териалы полевых исследований Лаборатории исторической и по- литической демографии 2014–2015 гг ., связанных с картографи- рованием этнических рынков Иркутска3.
1 Aldrich H. E., Waldinger R. Ethnicity and Entrepreneurship // Annual Review of Sociology. 1990. Vol. 16. P. 111–135; Уолдингер Р., Олдрич Х., Уорд Р. Этнические предприниматели // Экон. социология. 2008. Т. 9, № 5. C. 30–55; Бредникова О., Паченков О. Этничность «эт- нической экономики» и социальные сети мигрантов // Этничность и экономика : сб. ст. по материалам Междунар. семинара. СПб., 2000. С. 47–53. 2 Дятлов В. И., Григоричев К. В. Сибирь: динамика этнизации городского пространства переселенческого общества // Изв. Иркут. гос. ун-та. Сер. Политология. Религиоведение. 2014. Т. 10. С. 16–17. 3 См. статью Д. Брязгиной в этой книге. 89 «К т к е» к о од : от то о о то к к то о о ет В рамках сложившегося в России научного дискурса «китай- ский» рынок прямо или контекстуально определяется как еди- ничный в масштабах города объект. Его описание, бытующее в научных текстах, в значительной мере определяется медийным образом уникальной локальности, имеющей достаточно большую, но очерченную территорию. Эта локальность («китайка», «Шанхай» и т. п.) и связанный с нею обширный комплекс образов и практик жестко привязывается к определенному городскому району, выде- ляя его из общего городского пространства. Сформированный на- бор коннотаций и смыслов обусловливает жесткое дискурсивное исключение пространства «китайского» рынка из городской среды, закрепляя представление об уникальности этого объекта. Но наличие крупного китайского рынка «Шанхай» в Иркут- ске1 не предполагает его абсолютной уникальности как части го- родского пространства. Наряду с ним сложилась целая сеть не- больших «китайских» рынков, располагающихся на отдельных участках торгово-рыночных комплексов либо в обособленных районах города. В небольшом газетном обзоре городских рынков Иркутска2 упоминается не менее шести торговых точек, обозна- чаемых как «маленький аналог “Шанхайки”», «та же “Шанхайка”, но дешевле». В региональных новостных сюжетах упоминаются небольшие «стихийные китайские» рынки3 в различных частях города. Важно, что в них появляются «китайские» рынки, не упо- минавшиеся в более ранних материалах, и, напротив, не встреча- ются ранее упомянутые. Попытка картографирования рынков, определяемых горо- жанами как «китайские», позволяет увидеть их распространение практически по всей территории города. Они различаются, преж- де всего, масштабами. С известной долей условности можно вы- делить рынки первого и второго порядка. Первые – крупнейшие торговые локальности, выступающие не только центрами роз- ничной торговли, но и терминалом мелкооптовой торговли для других рынков и торговых заведений. Вторые – мелкие торговые
1 Дятлов В. И., Кузнецов Р. Э. Указ. соч. 2 Мирошниченко О. Где найти рынок? // Пятница. 2006. № 40. 13 окт . URL: http://baikalpress.ru/ friday/ 2006/40/005005.html. 3 На рынке в Иркутске изъяли 29 километров рыболовных сетей [Электронный ресурс] // Irk.ru Информационный ресурс. URL: http://www.irk.ru/news/20140729/net/. 90 площадки, «привязанные» либо к компактным жилым районам, либо к крупным объектам торговой и рыночной инфраструктуры. «Шанхай» и «Китай-город» (рынки «первого порядка») яв- ляются основными центрами «китайской» рыночной торговли Иркутска. Именно с ними связывают образы этнической торгов- ли и этнического предпринимательства региональные медиа, они описываются горожанами как примеры «китайского» в городе. Оба были или остаются центрами мелкооптовой торговли и вы- ступают терминалом экономических трансакций мелких торгов- цев города и региона с крупными товарными потоками. Чрезвы- чайно интересна как их связь, так и специфика их пространст- венного развития. Несмотря на территориальную удаленность, «Шанхайка» и «Китай-город» представляют собой, скорее, не два независимых объекта, а две фазы существования рынка «Шанхай». Просущест- вовавшая в центре города в течение более чем двадцати лет «Шанхайка» летом 2014 г. была официально закрыта1, а основная часть ее деятельности была перенесена во вновь открытый «Ки- тай-город» на северо-западной окраине города. Всего за несколь- ко месяцев сюда была переведена большая часть торговцев и свя- занной с рынком инфраструктуры. Расположившись на террито- рии строительного рынка «Покровский»2, «Китай-город» быстро вытеснил строительные товары на периферию и занял часть ин- фраструктуры рынка (прежде всего ангары-склады, переоборудо- ванные в «торговые павильоны»). В отличие от «Шанхайки», формирование пространства ко- торой шло стихийно и неконтролируемо, новый рынок изначаль- но получил более регулярную планировку. Деревянные основа- ния под установку контейнеров с «Шанхайки» распланировали «улицы» и «переулки» нового рынка, прямые линии которых представляют собой полярный образ прежним «кривоколенным переулкам». Часть торговли была размещена в помещении боль- шого павильона и складских ангаров. Но и в рамках этой «регу- лярной» планировки довольно быстро складываются неформаль- ные улицы, в той или иной степени воспроизводящие систему размещения торговли «Шанхая» с его «азербайджанскими», «кир- гизскими», «китайскими» рядами. Изменив «форму» организации
1 Петров В. «Шанхай» покидает Иркутск // Копейка. 2014. № 14. 16 апр. URL: http://baikalpress.ru/shanhay-pokidaet-irkutsk. 2 Гергесова Л. «Шанхай» отправили в «Китай-город» // СМ Номер один. 2014. № 19. 15 мая URL: http://baikalpress.ru/shanhay-otpravili-v-kitay-gorod. 91 рыночной торговли, «Китай-город» в значительной мере воспро- изводит содержание «Шанхая». «Шанхайка», «мигрировав» на окраины, не исчезла и как экономический субъект, и как городская локальность. Специфика рынка, как сложной внутренне дифференцированной локально- сти, обеспечила его выживание и после официального закрытия. Еще до закрытия в его состав входило множество объектов, среди которых к началу 2014 г. оформились как вполне современные торговые центры и благоустроенные торговые ряды, так и «арха- ичные» базарные площади. Вокруг рынка сложилась разветвлен- ная инфраструктура, занявшая обширное пространство в «дере- вянном» центре Иркутска и придавшая ему специфический тру- щобный вид. Рынок стал сложным, территориально распределен- ным организмом, связанным воедино не столько юридически и экономически, сколько сложной системой социальных связей. Фактически «Шанхай» представлял собой масштабный фрейм отношений горожан друг с другом, внешним миром (включая ми- грантов), с городом. Фрейм, имевший несколько размытые физи- ческие границы, поскольку определить, где начиналась и где за- канчивалась «Шанхайка», можно было весьма приблизительно, но вполне очерченные границы символические. Ликвидация первоначальной основы «Шанхайки» не приве- ла к ликвидации ее как фрейма городской жизни. Торговые цен- тры («Шанхай-молл», «Бишкекские ряды»), выросшие из рынка, торговая площадь имени Чекотова, составлявшая неотъемлемую часть «большой «Шанхайки», связанная с ними инфраструктура питания и обслуживания в значительной мере продолжают функционировать и после переноса рынка. Однако едва ли не большее значение имеет сохранившееся представление о «Шан- хае» как о городской локальности. Образ «китайского» рынка в центре города, оккупированном, вырванном из символической собственности горожан, превратившей исторический район в «клоаку», продолжает преобладать в описаниях этого района го- рожанами. Они далеко не всегда негативные, часто ностальгиче- ские, связанные с утратой привычных практик. «Шанхайка» ста- новится не только локальностью, но и городским мифом, кото- рый превращается в бренд, определяющий не только современ- ное представление о центре города, но и варианты его будущего развития. Неслучайно в проекте джентрификации городского
92 центра как целостной торговой-рекреационной локальности1 «китайские» мотивы присутствуют явно и абсолютно осознанно. При всей разности основ, на которых формировались «Шан- хай» (стихийная, иррегулярная) и «Китай-город» (централизо- ванная, регулярная планировка), их развитие происходит по сходной траектории. Как и «Шанхайка» девяностых, «Китай- город» практически сразу вышел за первоначально очерченные границы, поглощая соседние территории. Сократив до минимума границы строительного рынка, новая «китайка» начала расши- ряться за счет включения прилегающих ремонтных и промыш- ленных предприятий (частью действующих, частью обанкрочен- ных), заболоченных пустырей. Не продолжительный интенсивный рост сменился экстенсивным. Вокруг торговых площадей начала стремительно формироваться обслуживающая инфраструктура: предприятия питания, парковки, неформальные службы доставки. Новый рынок включает в повседневность города ранее ис- ключенное из него пространство. Заболоченные овраги, пустую- щие территории разорившихся промышленных объектов вплоть до открытия «Китай-города» лишь территориально входили в черту Иркутска, но крайне слабо были включены в его экономи- ческую и социальную жизнь. До 2014 г. здесь была остановка лишь одного маршрута общественного транспорта (муниципаль- ного автобуса), ходившего с периодичностью один раз в час и ре- же. С другой стороны, территория «Китай-города» начинает явно исключаться из городского пространства: огороженная высоким решетчатым забором, территория рынка контролируется собст- венной службой охраны, ограничивающей въезд транспорта. Вблизи рынка практически не осталось свободных территорий, которые могли бы быть использованы для стоянки и парковки: приехать в этот кусочек города оказывается возможным только с одной целью – посетить рынок. «Китайские» рынки «второго порядка» можно обнаружить практически во всех районах города. Бόльшая их часть имеет привязку либо к устоявшимся торговым локальностям (уличные продуктовые рынки (рынок на Волжской), крупные торговые центры (торговый комплекс «Фортуна»)), либо к микрорайонам города (рынки «Маньчжурия» во Втором Иркутске, «Удобный» в Ново-Ленино и ряд других).
1 Алексей Козьмин: «Хочется поднять капитализацию центра Иркутска» [Электронный ресурс] // Irk.ru. URL: http://www.irk.ru/news/articles/ 20141124/center/. 93 Практически все они в качестве самостоятельных юридиче- ских лиц не зарегистрированы: городские справочники на их мес- те показывают «административные» или «производственные» здания либо вовсе не обнаруживают таких объектов. Однако, не существуя юридически, рынки, а точнее образуемые ими локаль- ности, стали пространствами повседневности, соединяя в себе и практики индивидов и групп, и институциональные практики1. Через них новый тип социальных отношений вылился в форми- рование нового типа пространства2, не типичного и даже чуждого для советского города. Неустойчивость, транзитность системы социальных отно- шений девяностых, заметная трансформация структуры город- ского социума с середины нулевых привели и к заметным изме- нениям городских локальностей, сложившихся вокруг «китай- ских» рынков «второго порядка». Само возникновение «китаек» отражало запрос на изменение локальности, ее зримого и осязае- мого преобразования пространства. Пустыри, мало используемые площадки и даже места официальных торжеств и ритуалов пре- вращались в полезное (используемое, useful) пространство, вклю- ченное в механизм выживания. Уход ситуации девяностых по- требовал новых изменений локальных пространств, нередко при- водящих и к исчезновению «китайских» рынков. Небольшой «китайский» рынок без названия у проходной авиазавода3, существовавший с середины 1990-х до второй поло- вины 2000-х, к началу 2010-х незаметно растворился в небольших стационарных магазинах, обрамляющих площадь перед проход- ной. Без специальных масштабных мероприятий с привычных маршрутов работников завода исчезли уличные прилавки и тор- говцы-мигранты. Предлагаемые ими «товары повседневного спроса» стало проще и удобнее, а затем и привычнее, приобретать в магазинах. Важной оказалась и складывающаяся система мар- кирования социального статуса через пользование «китайским» рынком: его покупатель (если речь идет именно о повседневном спросе) стал контекстуально определяться как представитель
1 Lefebvre H. Everyday Life in the Modern World. New Brunswick : Transaction Publishers, 1990. (Цит. по: Трубина Е. Видимое и невидимое в повседневности городов // Визуальная антропология: городские карты памяти. М. : Вариант, ЦСПГИ, 2009. С. 31.) 2 Как показывает Е. Г. Трубина, взаимосвязь пространства и социальных отношений убе- дительно обоснована А. Лефевром на примере советского конструктивизма: Трубина Е. Видимое и невидимое … С. 31. 3 ОАО «Иркутский авиационный завод» – крупнейшее промышленное предприятие Ир- кутска, основная производственная площадка ОАК «Иркут». 94 низкодоходного слоя: «Купить именно на китайском рынке и быть замеченным в китайском рынке – это вроде как позор». Для работников завода, к середине 2000-х получавших зарплату выше среднегородской, рынок стал выпадать из спектра приемлемых, одобряемых практик. «Китайка», в девяностые уравнивавшая всех перед лицом глобальных перемен, в нулевые уже не вписы- валась в быструю дифференциацию социальных отношений. В позиции руководства завода, да и многих работников авиазавода вообще, ощутимую роль сыграла растущая ностальгия по советскому образу завода. Площадь у центральной проходной, как символически чрезвычайно нагруженная локальность, в этом контексте не могла сочетаться с образом «лихих девяностых», ат- рибутом которого выступает и китайский рынок. Но с исчезнове- нием «китайки» аутентичная организация пространства не была восстановлена: площадь у проходной оказалась обрамлена не- большими магазинами, занявшими место «фабрики-кухни» и масштабных стендов с портретами «лучших людей завода». Трансформация городских пространств, где возникали иные локальные «китайские» рынки , протекала менее драматично, но едва ли не в большей степени касалась повседневности горожан. Возникший в микрорайоне Первомайский, вероятно, во второй половине девяностых «Китайский рынок» стал очевидным отве- том на запрос жителей на торговую инфраструктуру. Он выпол- нял роль основного «торгового центра» до появления по соседст- ву в конце нулевых годов современного торгового центра, конку- ренция с которым оказалась невозможной. Это можно интерпре- тировать и вне «конкурентных» коннотаций: замена «китайки» торговым центром может быть прочтена как трансформация го- родского пространства вслед за изменением социальных отноше- ний. Уход в прошлое рынков оказывается прямым следствием ухода системы социальных отношений девяностых. Но является ли появление и исчезновение «рыночных» ло- кальностей лишь пассивным следствием изменения социальных отношений? Можно ли считать сложившуюся в городе систему «китайских» рынков сиюминутным ответом на динамику соци- альных интеракций «здесь и сейчас», типичную, но тем не менее локальную? Или скорее целесообразно говорить о формировании в постсоветском городе своего рода «базарной экономики»1, в ин-
1 Geertz C. The Bazaar Economy: Information and Search in Peasant Marketing // The American Economic Review. 1978. Vol. 68, N 2. Р. 28–32. 95 терпретации Г. Хювелмайер1 – «постсоциалистического базара», в котором рынки занимают место центрального узла коммуника- тивной сети? Значительная часть горожан (а для начала – середи- ны 90-х едва ли не бόльшая их часть) оказались включены во взаимодействия вокруг них. Даже жители города, не участвую- щие в экономической жизни «китайских» рынков, в той или иной форме (в том числе через избегание) вовлекаются во взаимодей- ствие с ними. И одним из важнейших проявлений этого стано- вится изменение системы городских мобильностей, являющейся проявлением системы множества мобильностей2, а не только пространственного движения людей и вещей.
«К т к е» к о од к е о л о т Первоначальное размещение «китайских» рынков в город- ском пространстве было привязано не только к традиционным локальностям, но и к привычным городским мобильностям. Раз- мещение «китайского» рынка первого порядка было вызвано не только традицией торговой площади в центре города. Еще важнее то, что здесь сходились многие маршруты общественного транс- порта почти из всех районов Иркутска, в том числе самого деше- вого – трамвая. Доступность для всех слоев населения, и прежде всего наименее обеспеченных, стала важнейшим фактором ин- тенсивного развития «Шанхайки». Новый объект вписался в при- вычные городские мобильности, первоначально не нарушая при- вычных городских потоков, а лишь наполняя их новым содержанием. Однако вскоре новая локальность начинает формировать принципиально новые варианты городских мобильностей и де- формировать существовавшие. Понимая под мобильностями вслед за М. Шеллер и Дж. Урри не только физическое (простран- ственное) движение, но подвижность образов и коммуникаций3, ограничимся все же только движением «людей и вещей», т. е. тех потоков, которые отчетливо визуализируются. Именно с ними город и горожане наиболее явно сталкиваются в повседневной жизни, вольно или невольно включены в них, поставлены перед
1 Hüwelmeier G. Postsocialist Bazaars: Diversity, Solidarity, and Conflict in the Marketplace // Laboratorium. 2013. Vol. 5, N 1. P .42–66. 2 Урри Дж. Мобильности. М. : Праксис, 2012. С. 83. 3 Sheller M., Urry J. The new mobilities paradigm // Environment and Planning A. 2006. Vol. 38. P. 207–226. 96 необходимостью вырабатывать и усваивать новые практики либо изменять привычные, устоявшиеся. С появлением и быстрым ростом «Шанхая» в центре Иркут- ска стал складываться устойчивый поток доставки товаров с же- лезнодорожной станции, расположенной в правобережной части города. Частные торговцы («челноки»), доставлявшие мелкие партии товаров из Китая, прибывали в Иркутск на пассажирских поездах. Далее товар загружался на микроавтобусы и доставлялся на «Шанахай». «Там, где сейчас остановка «двадцатки» [автобуса 20-го маршрута] стояли микрики, даже еще рафики вначале. Вот от- туда уходили загруженные, даже навьюченные истаны до «Шан- хайки». Причем они подъезжали не к воротам «Шанхайки», а с обратной стороны». Железнодорожный вокзал и рынок связывает беспересадоч- ный трамвайный маршрут. Однако потребовался специализирован- ный транспорт, фактически создавший новую мобильность, напол- нив маршрут от вокзала до рынка новым содержанием и смыслами. Позднее, во второй половине 90-х, когда товар из Китая стал доставляться в Иркутск более крупными партиями на крупнотон- нажных грузовиках («фурах»), сложилась еще одна транспортная схема. Прибывший в «фурах» на юго-восточную окраину города (пос. Марково) товар перегружался на малотоннажный транспорт, и уже им доставлялся в центр города на «Шанхай». Удаленный район («Синюшина гора»), отделенный от центра умирающим промышленным массивом, оказался связан с центральной частью города устойчивым потоком транспорта. Малозаметный для горо- жан поначалу, этот поток стал проблемой при дальнейшем разви- тии юго-восточной окраины, особенно с началом бурной джен- трификации промышленной зоны и ростом пригородов. Вместе с «входящим» грузовым потоком сформировалась и сеть «исходящих» внутригородских и региональных маршрутов, по которым мелкооптовые партии товаров вывозились с рынка. «Шанхайка» быстро стала не только местом обеспечения горо- жан, но и центром снабжения мелких рынков, коммерческих ма- газинов, ларьков в городе и области. Привычным элементом по- вседневности рынка стали микроавтобусы, не только загружен- ные в салонах, но и «навьюченные» на крышу, направляющиеся «в районы». Иными словами, главный «китайский» рынок быстро стал важнейшей точкой организации городской и региональной мелкооптовой торговли. Формирующиеся на его основе транс-
97 портные потоки связали не только торговые точки, но и центр города с окраинами. Появление «Шанхая» означало не только возникновение но- вой городской локальности, экзотической, примечательной, но не слишком значимой детали городской повседневности. Став важ- нейшим инструментом выживания для значительной части жи- телей города, рынок притягивал потоки индивидуальных покупа- телей. В зависимости от занятости, уровня доходов и графика их получения, формировалась система регулярных (повседневных, еженедельных, ежемесячных, сезонных) визитов. Формировались устойчивые связи самых отдаленных микрорайонов города с цен- тром. Складывающиеся мобильности становились «стежками», по-новому сшивавшими «одеяло» города , связывающими ранее не коммуницировавшие сообщества и локальности. С повышением доходов горожан и ростом уровня автомоби- лизации (за 1989–2001 гг. число автомобилей на 1 тыс. жителей выросло с 50 до 1401), «Шанхай» становится важнейшим факто- ром внутригородского движения личного автотранспорта, кото- рый может рассматриваться как «целостный и в своем роде от- дельный «класс» мобильностей»2. Формируется новая для города «схема» движения личных автомобилей, связанная с регулярны- ми визитами на рынок. Как и маршруты общественного транс- порта, маршруты личных авто замыкались в центре города на ло- кальность главного «китайского» рынка, связывая центр Иркут- ска с его различными частями. Однако если общественный транспорт обеспечил поток по главным артериям городского ор- ганизма, то личный – и «капиллярный кровоток». Однако это изменило иные привычные горожанам маршру- ты. Высокая интенсивность движения по узким улицам, приле- гающим к территории рынка, в сочетании с некоторой нервозно- стью и агрессивностью движения стали причинами того, что привычные, более короткие маршруты заменялись объездными, более длинными, но спокойными путями: «Там длиннее, не зна- чит быстрее. Если мне прям на рынок не надо, я лучше объеду. Там же все торопятся, «подрезают»… Поедешь по короткому пути, а тебя стукнут и встрянешь на полдня».
1 Михайлов А. Ю., Головных И. М. Современные тенденции проектирования и реконст- рукции улично-дорожных сетей городов. Новосибирск : Наука, 2004. С. 14. 2 Фень Е. Город в движении: к вопросу о повседневной мобильности // Антропол. форум. 2011. № 15. С. 147. 98 С учетом одностороннего движения такие объездные мар- шруты существенно изменяют и дистанцию, и ритм привычных мобильностей. Привычные торговые точки по прежнему мар- шруту меняются в пользу заведений вдоль нового пути. Повыше- ние интенсивности движения по новым маршрутам, увеличение трафика по ранее «тихим» улицам повышали их привлекатель- ность («проходимость») для мелкого бизнеса. Развивавшаяся здесь предпринимательская активность, в свою очередь, работала на закрепление формирующихся потоков транспорта и горожан. Изменились и пешеходные маршруты в центре города. Бли- зость рынка к большому числу учреждений обеспечила практику нерегулярных, но довольно частых визитов. Возможность в обе- денный перерыв дойти до «китайки» и сделать необходимые по- купки высвобождала время в выходные: «Мне очень было удобно с «Шанхайкой». Я в обед добежала, купила, мне никуда потом не нужно. А там все есть, не надо ни бегать, ни искать по городу». Здесь хорошо видна не только мотивация к появлению ново- го варианта мобильности. Отчетливо заметно, как рынок изменя- ет и привычные практики мобильности: фраза «не нужно бегать, искать» отражает отказ от поиска того или иного «дефицита» как специфической практики взаимодействия с городом. «Китай- ский» рынок замещает собой привычные узлы повседневности, создавая принципиально новый фрейм в латуровском понима- нии1 взаимодействий в городе и с городом. Иными словами, «китайский» рынок стал механизмом вы- страивания качественно новой системы внутригородских связей. Изменение системы городских мобильностей в связи с его дея- тельностью привело к росту связанности городского пространст- ва. Пользование рынком обеспечило выработку горожанами практик взаимодействия с теми частями города, которые ранее оставались вне повседневности. Выработанные при этом практи- ки оказались чрезвычайно устойчивыми, что ярко проявилось при ликвидации «Шанхая» и переносе «главного» китайского рынка из центра на северо-западную окраину города. Создание «Китай-города», занявшего место «Шанхайки», привело к переносу средоточия «базарного» сегмента городской экономики в локальности, практически полностью лишенной общественного транспорта. Уже в процессе «переезда» рынка по- являются бесплатные (!) маршруты микроавтобусов, доставляю-
1 Latour B. On interobjectivity // Mind, culture, and activity: an international journal. 1996. Vol. 3, N 4. P. 228–245. 99 щих потенциальных покупателей до нового рынка от ликвидиро- ванного «Шанхая», символизируя миграцию не только локально- сти, но и системы связанных с нею практик. Практически сразу появляются такие же маршруты, связавшие новый «китайский» рынок с самыми разными частями города. Спустя год после соз- дания рынка появился и регулярный маршрут городского транс- порта (автобус № 81), конечной точкой которого прямо обозна- чен «Рынок «Китай-город». В результате отдаленная городская окраина, не посещавшаяся многими горожанами в течение дол- гих лет, оказалась тесно вплетена в повседневность жителей са- мых разных городских районов. Эта связь отчетливо визуализи- рована в рекламе нового рынка, которую можно встретить в раз- личных частях города, в названиях маршрутов, указанных на бес- платных автобусах, и очередях горожан, желающих таковыми воспользоваться. С другой стороны, именно здесь отчетливо вид- но, как «китайский» рынок формирует городские мобильности, легко перенося транспортные потоки, а вслед за этим и придавая новое содержание жизни городской локальности. Аналогичные, хотя и менее масштабные изменения проис- ходят в городских мобильностях в связи с появлением «китай- ских» рынков «второго порядка». В тех или иных частях города они формируют новый характер мобильностей (заехать по пути с работы, заехать по пути на пикник), становятся точкой притяже- ния для потоков жителей того или иного микрорайона1. Отнимая часть покупателей у главного «китайского» рынка, они не стано- вятся «исключительным поставщиком» для жителей обслужи- ваемого микрорайона. Давая возможность выбора (что-то приоб- ретается на локальной «китайке», за другим товаром едут на «главную»), такие рынки не разграничивают, а скорее способст- вуют связыванию городских периферий с центром. Эта связь реа- лизуется не только через потоки покупателей, но и через движе- ние товаров, информации между торговцами, торговцами и по- купателями. Это вновь отсылает к идее системы постсоциалисти- ческих базаров как коммуникационной сети, где «поиск инфор- мации… является центральным жизненным опытом»2. Через мобильности начинает интерпретироваться и симво- лика локальности рынка. Название остановки общественного транспорта «Сельхозтехника» около рынка «Маньчжурия» объ- ясняется не через центр снабжения сельскохозяйственной техни-
1 См. например статью Григоричева К., Пинигиной Ю. «Два мира на Мира, 2» в этой книге. 2 Geertz G. Op. cit. P. 30. 100 кой, существовавший здесь до конца 1990-х годов, а через пред- ставление об ассортименте рынка. «Добираются туда как… там остановка «сельхозка», наверное, вот дачными товарами, для огорода, сельхозназначения торгуют на «Маньчжурии», вот и называется так. Вот на нее и приезжают…» Иными словами, мобильности, связанные с «китайскими» рын- ками, вторгаются не только в физическое, но и символическое про- странство города, активно преобразуют его содержание и смыслы. Как и локальности, формирующиеся вокруг рынков, связан- ные с ними мобильности не остаются неизменными. Едва воз- никнув, большие и малые «Шанхайки» начинают не только ис- пользовать традиционные городские мобильности, но и форми- ровать новые. Став важным, если не важнейшим центром жизне- обеспечения городских семей в девяностые, китайские рынки сформировали систему регулярных (еженедельных, для части жителей и повседневных) поездок/пешеходных визитов. Наибо- лее интенсивные потоки при этом складывались вокруг «Шан- хайки», тесно соседствовавшей с «Центральным» (продуктовым) рынком. Поездки за продуктами связывались с визитами на «ки- тайский» рынок, торговавший, преимущественно, товарами бы- товыми, промышленными. Снижение зависимости горожан от рынков привело к изменению регулярности поездок на «Шанхай» до сезонных (например, для покупки сезонной одежды) и вне- плановых визитов. Однако и логистика, и смыслы таких визитов не изменились. Рынки и связанные с ними локальности, маршру- ты движения в транспорте или пешком и их ключевые точки (в том числе остановки и «пробки») остаются важнейшими город- скими узлами, где «происходят встречи лицом к лицу»1, форми- рующие и поддерживающие систему социальных связей. Более того, рынок, несмотря на его эфемерный юридический статус как целостного пространства, все более явно становился доминантой организации движения. Разрастание главной «ки- тайки» города обусловливало сохранение роли «Шанхая» как главной «оси», вокруг которой де-факто выстраивались транс- портная схема и индивидуальные мобильности в центральной части города. Городская локальность, которую можно обозначить как «Большой Шанхай», остается такой доминантой и после офи- циальной ликвидации рынка.
1 Урри Дж. Указ. соч. С. 120. 101 од «Китайский» рынок, понимаемый не как единичный объект, но как система городских локальностей, внес в жизнь города принципиально новую основу для развития городского про- странства. Формируя новую систему торговых локальностей, «ки- тайские» рынки в девяностые не только обеспечили горожанам доступ к дешевым товарам, но и сформировали систему торговли «шаговой доступности». «Китайка» стала не единичным объек- том, но разветвленной сетью разномасштабных торговых цен- тров, гибко реагирующих и на запросы горожан, и на изменение экономической ситуации. Иными словами, «китайские» рынки стали еще одной городской инфраструктурой. Как всякая инфраструктура, система «китайских» рынков не только вписывается в пространство города, но и активно преоб- разует его. Субъектность рынка как актанта городской жизни проявляется и в формировании новых локальностей, меняющих границы и структуру городских районов, и в трансформации сис- темы городских мобильностей. Замыкая на себя через пассажир- ские и товарные потоки связи не только с близлежащими, но и отдаленными районами города, «Шанхайки», «Маньчжурии» и другие «китайки» становятся точками сборки города, одной из его несущих конструкций. Даже уходя в прошлое, трансформиру- ясь в небольшие торговые центры на окраинах и крупные торго- вые комплексы, моллы в центре города, они остаются важной ос- новой связанности пространства города. «Китайка» становится своего рода метаконтекстом (фреймом фреймов)1, определяющим одну из нерефлексируемых систем поведения городского сообще- ства. Она задает один из важнейших контекстов понимания по- зиций «Другого» в системе взаимодействий людей, пространств, потоков в пределах города. «Китайский» рынок становится точкой сборки не только го- родского пространства, но и интерфейсом его включения в иные системы отношений. Практика мелкооптовой торговли и снаб- жения небольших рынков и торговых точек за пределами города превращает «китайку» в механизм сопряжения города с про- странством региона. Эта связь реализуется двояко: через поток покупателей, приезжающих в город, и поток товаров, вывозимых за его пределы. Одновременно являясь одним из наиболее круп-
1 Вахштайн В. «Практика» vs «фрейм»: альтернативные проекты исследования повседнев- ного мира // Социол. обозрение. 2008. Т. 7, № 1. С. 80. 102 ных реципиентов прямого импорта из КНР или транзитного че- рез Казахстан и Кыргызстан, «китайский» рынок становится ин- струментом включения городского пространства в трансгранич- ные взаимодействия, выступая точкой материального опосредо- вания множества систем отношений1, лежащих далеко за преде- лами конкретной локальности. Собирая два ключевых потока китайского импорта (из северо-восточного – через Забайкальск и Монголию и западного – через Кыргызстан2), «китайские» рынки Иркутска включают город в масштабную систему товарных, чело- веческих, финансовых потоков северо-восточной Азии. Иными словами, «китайские» рынки, при всей их архаичности как формы торговли, оказались для города мощнейшим инструментом мо- дернизации и глобализации, включения в систему трансгранич- ных взаимодействий3. Значение «китайских» рынков как точки сборки представля- ется еще более существенным. Если классический базар является средством коммуникации участников «базарной экономики»4, то «китайский рынок» стал средством коммуникации не только го- рожан друг с другом и торговцами-мигрантами, а через них – и с существенной частью мира, но с собственно городом. Через «ки- тайский» рынок (включая связанные с ним проблемы в тех или иных городских локальностях) артикулируются требования го- родских сообществ к организации городского пространства. За- прос на формирование целостной рекреационной зоны в центре Иркутска как единого пространства, расположенного поперек основных проектировочных осей города5, вряд ли был бы возмо- жен без возникновения здесь огромной территории «Шанхайки». Включив в себя несколько изначально разрозненных локально- стей, она позволила горожанам «увидеть» и в ходе острых дискус- сий и конфликтов «сформулировать» запрос на форму и качество центральной части города. Трансформация локальных «китай- ских» рынков «второго порядка» в благоустроенные магазины шаговой доступности с более или менее обустроенными подъезд-
1 Вахштайн В. Возвращение материального. «Пространства», «сети», «потоки» в акторно- сетевой теории // Социол. обозрение. 2005. Т. 4, № 1. С. 105. 2 Пешков И. О. Базар и вещи. Репрезентации товарно-вещевых рынков в перспективе материалистического поворота // Изв. Иркут. гос. ун-та. Сер. Политология. Религиоведе- ние. 2014. Т. 10. С. 187. 3 Аналогичные выводы делаются и на примере постсоциалистических рынков Восточной Европы: Hüwelmeier G. Op. cit.; Humphry C., Skvirskaja V. Op. cit. 4 Geertz C. Op. cit. P. 29. 5 Алексей Козьмин: «Хочется поднять капитализацию центра Иркутска». URL: http://www.irk.ru/news/articles/ 20141124/center/ 103 ными путями и стоянками, соотнесенными маршрутами общест- венного транспорта, фактически означала формулировку запроса жителей городских районов на подобные пространства, отсутст- вовавшие ранее. «Китайские» рынки за два десятилетия стали не просто не- отъемлемой частью сибирского города, повседневности его горо- жан, важнейшей частью городской экономики. Из производной постсоветских трансформаций, своего рода побочного продукта социальных и экономических катаклизмов, они стали полноцен- ными акторами городской жизни. Из пассивного пространствен- ного объекта, являющегося продуктом взаимодействий сложной системы субъектов, они превратились в активного участника та- ких взаимоотношений, чья субъектность проявляется в изме- няющихся мобильностях, стремительных трансформациях мно- жества городских локальностей, их архитектурного и в целом ви- зуального ландшафта. Даже преодоление наиболее отторгаемых городом следствий возникновения и деятельности таких рынков, джентрификация занятых рынками локальностей во многом бу- дет следствием или результатом феномена «китайских» рынков. Уходящая натура этнических рынков задала и, видимо, еще дос- таточно долго будет определять важный контекст пространст- венного развития города. Открытые товарно-вещевые рынки могут быть осмыслены как один из механизмов модернизации города, его адаптации к качественно новым социальным, экономическим, политическим условиям. Не случайно их роль в жизни российских городов рез- ко возрастает в период глубоких кризисов, когда они становятся средоточием всей жизни города и горожан. Выступив инструмен- тами выживания для значительной части горожан, рынки после преодоления кризиса уходят в прошлое, трансформируясь в те или иные формы регулярной торговли, общественных про- странств, узлов городских мобильностей. В этой перспективе «уход» рынков не только закономерен, но и, похоже, желателен для города и горожан. Однако «ушедшая натура» остается в ткани городского пространства, его повседневности если не артефактами, то нерефлексируемыми смыслами и доминантами его развития.
104 «К т к » ок « » кут ке: ол о од ко о оо е т 1
кто ЛО
Китайский рынок в Иркутске «Шанхай», или в просторечии «Шанхайка», ушел в историю как важная часть экономической и общественной жизни города. Просуществовав более десяти лет, он был закрыт владельцем – муниципальными властями, несмот- ря на весомый вклад в городской бюджет и важную роль в снаб- жении малоимущих слоев. Это был результат политического ре- шения, немного опередившего по времени соответствующие об- щегосударственные меры. Вскоре вышло правительственное по- становление о частичном, а затем и общем запрете для иностран- цев торговать на открытых рынках. Это совпало и с изменением экономической конъюнктуры, а возможно, и было предопреде- лено этим. Время огромной роли в жизни российских городов оптово-розничных рынков под открытым небом явно уходило. Им на смену неумолимо шли современные и цивилизованные форматы – гипермаркеты, моллы и т. д. Но закрытие «Шанхайки» не стало ее полным исчезновени- ем. И дело не только в том, что ее обитатели тут же, как капли ртути, разбежались по другим иркутским рынкам. Правда, и эти рынки меняют свой формат и статус, преобразуясь в предприятия магазинного типа. В каком-то смысле уходят под крышу. Разо - шлись по другим рынкам и отчасти изменили форму своей дея- тельности и китайские торговцы. А ведь благодаря им в глазах иркутян «Шанхайка» была именно «китайским рынком», хотя в некоторые периоды ее истории китайцев среди его торговцев бы- ло не больше половины. Однако ни один из новых или транс- формировавшихся старых рынков не стал в представлениях ир- кутян олицетворением «китайского рынка» как такового, несмот- ря даже на говорящие названия – «Маньчжурия», «Китайский рынок», «Пекин» и т. д.
1 Первая публикация этой статьи осуществлена в тематическом номере журнала «Известия Иркутского государственного университета. Серия: Политология. Религиоведение», под- готовленного в рамках Программы стратегического развития ИГУ на 2012-2016 гг. проек- ты Р222-МИ-003, Р222-ОУ-037 (Дятлов В. И. «Китайский» рынок «Шанхай» в Иркутске: роль в жизни городского сообщества // Изв. Иркут. гос. ун-та. Сер. Политология. Религио- ведение. 2014. Т. 10. С. 103–119). 105 «Шанхай» сохранился в исторической памяти, мифологии городского сообщества, став символом большого комплекса от- ношений и связей. Говоря современным языком, он остался в Иркутске «виртуально». Даже само это название стало собира- тельным и насыщенным большим количеством новых смыслов, понятных нынешнему поколению без всяких объяснений. Эта сторона жизни и деятельности рынка представляет боль- шой самостоятельный интерес. Тем более что настоящее изуче- ние такого важнейшего феномена, как гигантские оптово- розничные рынки российских городов девяностых – начала нуле- вых годов, начинается только сейчас, когда они стали достоянием истории. Возможно, в процессе изучения экономической истории недавнего прошлого станет более понятной роль этих институтов в качестве важнейшего элемента системы снабжения и жизне- обеспечения населения и логистических узлов формирующейся новой торговой системы. Будут выявляться внутренние механиз- мы их функционирования и сложнейшая система сложившихся там связей и отношений. Но нет уверенности в том, что предме- том такого же интереса станет место рынка в городском сообществе в качестве места встречи различных культур, символа и мифа.
« к » к к о т у у ект В 1990-х гг. во многих российских городах (а на востоке стра- ны – в большинстве) появились «китайские рынки». «Китайски- ми» их делал соответствующий взгляд принимающего общества. Часто это и маркировалось названиями («Шанхай», или «Шан- хайка», «Маньчжурия», «Китайский рынок» в Иркутске). Иногда названия были вполне нейтральны («Таганский ряд» в Екатерин- бурге), но в глазах горожан это были именно «китайские» рынки, где китайские торговцы торгуют китайскими товарами по «ки- тайским ценам» и в китайском стиле. В Иркутске и далеко за его пределами самым известным стал оптово-розничный рынок «Шанхай». Немного о его истории и месте в жизни города. В начале 90-х гг. могло показаться, что центр Иркутска заполнили (по выражению некоторых журнали- стов – оккупировали) китайские коробейники. Они бросались в глаза внешним видом и манерой поведения, заслоняя собой мно- гочисленных конкурентов из числа иркутян и мигрантов с Кавка- за. Массовая торговля с рук на не предназначенных для этого улицах создавала там жуткую толчею и антисанитарию. Ни о ка- 106 ком лицензировании и взимании налогов не могло быть и речи. Процветал рэкет, мошенничество, были нередки конфликты. Бурно протестовала общественность, не оставалась в стороне пресса, публикуя саркастические или гневные заметки. После периода некоторой растерянности городские власти решили выдавить уличную торговлю на специально отведенное место. Выбор этого места и предопределил успех дела. Под новый рынок отводилась территория разорившейся сапоговаляльной фабрики в исторически сложившемся торговом центре города, рядом с Центральным рынком. Здесь сходится большинство транспортных маршрутов. Сюда поколениями приезжают за по- купками. Здесь торговцы смогли расширить свою клиентуру. Возникнув как результат мер городских властей по упорядо- чению уличной торговли, «Шанхайка» быстро стала многим боль- ше, чем обычная торговая площадка. Рынок был создан в ноябре 1992 г., а уже к лету на нем постоянно работало 500–600 продав- цов. Их среднемесячная выручка (по расчетам Облстатуправле- ния) равнялась месячному товарообороту всех официально заре- гистрированных торговых предприятий центрального, торгового района Иркутска1. Вначале рынок выглядел вполне первозданно – огороженная забором и засыпанная гравием площадка, прямо на которой и раскладывались нехитрые товары. Вскоре возникла некоторая инфраструктура: ряды прилавков, навесы над ними, примитивные туалеты, камера хранения. В 2000 г. на территории 0,92 га располагалось 2 500 торговых мест. В 2002 г. по требова- нию пожарных властей была произведена реорганизация, при которой число мест сократилось до 1 300, а часть открытых при- лавков была заменена на 982 «металлических павильона закрыто- го типа», в просторечии контейнера. Рынок функционировал как розничный и мелкооптовый. По пятницам и субботам со всей области и даже из Улан-Удэ и Читы сюда съезжались предприниматели для оптовых закупок. Об их масштабах косвенно свидетельствуют данные криминальной ста- тистики – бывали случаи, когда карманникам доставались суммы в десятки тысяч рублей и тысячи долларов2. Одновременно здесь могли находиться 20 тыс. человек, а дневная посещаемость коле- балась от 10 до 30 тыс. человек3.
1 Вост.-Сиб. правда. 1993. 7 июля. 2 Иркутск. 2003. 18 апр.; Комсомол. правда-Байкал. 2002. 27 сент. 3 Пятница. 2002. 1 февр.; 24 мая. 107 «Шанхай» принадлежал городу и обладал статусом муници- пального учреждения. Торговые места сдавались в аренду. С фев- раля 2002 г. дневная стоимость торгового места на открытом прилавке была повышена с 65 до 80 руб. (при оплате вперед и сроком на месяц). Однодневная оплата – 100 руб. Место в кон- тейнере оценивалось в 240 руб. Поступления в городской бюджет от арендной платы достигли к 2004 г. 80 млн руб., еще 40 млн руб. приносил налог на вмененный доход1. Сложилась развитая обслуживающая инфраструктура. Безо- пасность обеспечивали милицейский пункт и частное охранное агентство. За чистотой следили 22 дворника. Камера хранения, несколько платных общественных туалетов. В соседних домах и усадьбах открылась масса незарегистрированных частных столо- вых, кафе, общественных туалетов. Имелись парикмахерская, фо- тография, платный переговорный пункт, стоматологический ка- бинет, биллиардная, залы игровых автоматов, собачьи бои. Пре- красно оборудованное нелегальное казино, чьи доходы доходили до сотен тысяч рублей в день. В марте 2004 г. было раскрыто под- польное предприятие по изготовлению поддельных документов. Тогда же была ликвидирована подпольная швейная мастерская. Но не было медпункта, системы канализации и водопровода2. На рынке было занято много иркутян. Помимо не очень зна- чительного штата, это были нанятые местные продавцы, персо- нал столовых, кафе, хозяева помещений, сдаваемых под склады и жилье, хозяева и водители автотранспорта, грузчики, охранники и т. д. В основном «серая» занятость, не фиксируемая властями и не облагаемая налогами. Была и «черная» – многочисленные кар- манники, рэкетиры, коррумпированные чиновники и представи- тели правоохранительных органов и т. д. О масштабах заработков и доходов в «сером» и «черном» секторах остается только строить предположения. Не стоит забывать о массе мелких розничных торговцев, регулярно делающих оптовые закупки. В общем, «Шанхай» был крупным, прибыльным, процве- тающим хозяйствующим субъектом, одним из флагманов форми- рующейся рыночной экономики города. Источником стабильных доходов для городской казны, создателем дополнительных рабо-
1 Пятница. 2002. 1 февр.; Иркутск. 2002. 22 февр; Известия/Иркутск. 2003. 8 мая; Вост.-Сиб. Шанхай. 2004. № 1, нояб.; Телеграмма председателя первичной профсоюзной организации «Торговое единство» М. М. Торопова Президенту РФ В. В. Путину (дек. 2006) // Архив авт. 2 Иркут. торг. газ. 2003. 15 апр.; Видеоканал. 2001. № 36; СМ-Номер один. 2001. 22 июня; 2000. 18 авг.; Пятница. 2002. 11 окт.; 2004. 10 сент.; АС Байкал ТВ. 2003. 26 февр.; 29 апр.; Копейка. 2002. 27 сент.; Комсом. правда-Байкал. 2002. 27 сент. 108 чих мест, местом работы и получения доходов для многих ирку- тян. Но вряд ли верно определять его значение только этим. В конце концов, только рядом с ним находилось еще девять рын- ков, пусть и не таких масштабных. Всего же в Иркутске функцио- нировало в начале нулевых годов около 40 рынков и более 2 000 магазинов, киосков и павильонов1. К этому времени «Шанхай» стал ключевым центром всей системы снабжения региона, его жизнеобеспечения. Этим он обя- зан нескольким факторам: массовые дешевые китайские товары, дешевый и эффективный труд китайских торговцев, разветвлен- ная и прочная «грибница» связей и деловых взаимоотношений, стратегически выгодное место, устойчивые привычки потребите- лей. Роль рынка отчетливо выявилась в кризисный момент де- фолта 1998 г. Он привел к резкому спаду экономической деятель- ности вообще, к тому, что «Шанхай» заметно опустел, многие торговцы разорились, начались перебои с поставками товаров, выросли цены, сократился спрос. Это был настоящий шок, эко - номическая деятельность китайских торговцев замерла. Но шок не перерос в обвал. Уже через две-три недели торговля начала оживать, хотя долго не могла достичь прежних масштабов по обороту, ассор- тименту товаров, численности торговцев и покупателей2.
« » – «к т к ок» Рынки стали (по традиции еще советских времен) притяга- тельным центром для постоянно растущего потока мигрантов из «ближнего» и «дальнего» зарубе жья. Это не только их рабочее место, площадка для реализации экономических амбиций. В ка- честве формы деловой активности и деловой культуры трудовых мигрантов они превратились в социальный организм, сгусток сетей социальных связей, инструмент самоорганизации и соци- ального контроля. Став «местом встречи», они превратились в механизм и инструмент взаимной адаптации принимающего об- щества и мигрантов: там происходило привыкание к совместной экономической и социальной деятельности, персонификация, осознание взаимной зависимости. Конфликтные ситуации во многом были проявлением и формой интеграционного процесса.
1 КоммерсантЪ – Восточная Сибирь. 2003. 7 марта; Вост.-Сиб. правда. 2002. 18 сент.; СМ- Номер один. 2000. 12 окт. 2 Дятлов В. Китайцы в Иркутске: некоторые характеристики ситуации 1998–1999 гг. // Моск. Центр Карнеги. Перспективы Дальневосточного региона: китайский фактор. М ., 1999. С. 86–89. 109 Концентрация мигрантов и их деловой активности на рын- ках сделала их в глазах окружающих «этническими» – «китайски- ми», «азербайджанскими», «кавказскими» или «среднеазиатски- ми». И в этом своем качестве они становятся важным элементом общественной жизни, предмето м общественно-политических дискуссий и инструментом политического манипулирования. Хрестоматийными станут правительственные меры 2007 г. по из- гнанию с рынков иностранных граждан. Меры эти, кстати, до- словно повторяют стремительно обанкротившиеся кампании по «африканизации», прокатившиеся по большинству стран Африки в 1960–70-х гг.1. Насколько и чем этничны «этнические рынки» – это вопрос, требующий дальнейшего теоретического осмысления и анализа конкретных ситуаций. Так же как и более общая проблема «эт- ничности «этнической экономики»2. Дискуссии по этому поводу позволяют сформулировать несколько важных для нас вопросов. Свидетельствует ли концентрация тех же китайских мигрантов на «китайских» рынках о том, что они выстраивают свой бизнес на этнической основе, что их деловые практики, сети, связи, взаи- моотношения, механизмы социального контроля и регулирова- ния детерминированы этничностью? Какова роль этничности в формировании отношений на рынках, в механизмах формирова- ния и функционирования их сообществ? И существуют ли такие сообщества – ведь не исключено, что мы расцениваем в качестве таковых простые совокупности. Если же существуют – насколько в их основе лежит фактор этнического происхождения, этниче- ского самосознания, связей на этнической основе? Что преобла- дает в логике поведения китайских торговцев-мигрантов на рын- ках – то, что они торговцы, или то, что они мигранты и китайцы?
1 Дятлов В. И. Предпринимательские меньшинства: торгаши, чужаки или посланные Бо- гом? Симбиоз, конфликт, интеграция в странах Арабского Востока и Тропической Афри- ки. М. : Наталис, 1996. С. 154–204. 2 Aldrich H. E. Waldinger R. Ethnicity and Entrepreneurship // Annual Review of Sociology. 1990. Vol. 16. P. 111–135; Уолдингер Р., Олдрич Х., Уорд Р. Этнические предприниматели // Экон. социология. 2008. Т. 9, № 5. С. 30–55. URL: www.ecsoc.msses; Min Zhou. Revisiting Ethnic Entrepreneurship: Convergencies, Controversies, and Conceptual Advancements // In- ternational Migration Review. 2004. Vol. 38, N 3. P. 1040–1074; Радаев В. В. Этническое пред- принимательство: мировой опыт и Россия // Полис. 1993. № 5. С. 47–53; Бредникова О. Паченков О. Этничность «этнической экономики» и социальные сети мигрантов // Эт- ничность и экономика : сб. ст. по материалам Междунар. семинара / под ред. О. Бреднико- вой, В. Воронкова, Е. Чикадзе. Центр независимых социологических исследований. Труды. Вып. 8. СПб. : ЦНСИ, 2000. С. 47–53; Рыжова Н. П. Феномен этнического предпринима- тельства: российское прочтение [Электронный ресурс] // Новые российские гуманитарные исследования. URL: http://www.nrgumis.ru/articles/article_full.php?aid=77). 110 Или противопоставление здесь излишне – и эти факторы работа- ют в одном направлении, создавая кумулятивный эффект? Отве- ты можно и нужно искать через сравнение конкретных ситуаций. «Китайские рынки» стали важнейшей частью инфраструкту- ры продвижения китайских товаров и механизмом завоевания и освоения новых рынков. Сюда направлены мощные товарные потоки из Китая, здесь формируются и концентрируются в руках мигрантов огромные финансовые ресурсы, просто оценить мас- штаб которых представляется важнейшей, хотя и очень трудной задачей. По мнению В. Г. Гельбраса, на них делается большая став- ка в реализации правительственной стратегии «Идти вовне»1. Даже первый, поверхностный взгляд показывает, что имен- но здесь концентрируется значительная часть мигрантов из КНР. Это поле их экономической деятельности, место и механизм адаптации к принимающему обществу. Через изучение «китай- ских рынков» можно многое узнать о деловых практиках и дело- вой культуре мигрантов, их образе жизни, манере поведения. Это плацдарм, на котором вырос и окреп китайский капитал в Рос- сии. Сейчас он уже пошел дальше, окреп, интегрировался. Осваи- вает новые, адекватные современным реалиям (экономическим и социальным) площадки, формы и механизмы деятельности. И это заставляет задуматься о перспективах. Что будет с китайским бизнесом в России с неизбежным уходом открытых рынков на периферию экономической жизни? Уйдут ли китайские капита- лы, товары, рабочая сила из российской торговли или начнется более продвинутая стадия их интеграции и деятельности? Это решается сейчас – поэтому так важно посмотреть события и про- цессы недавней истории, на их фоне выделить элементы нового. Через «китайские рынки» Китай вошел в российские города, в их обыденность и повседневность, стал неотъемлемой состав- ной частью экономической жизни, быта, общественного созна- ния. Если вдуматься, теперь это основное место встречи цивили- заций и культур. Место и механизм постоянного контакта, вза- имного узнавания и привыкания. Через отношение к «китайско- му рынку» зачастую происходит социальное самоопределение представителей принимающего общества. Покупать или не поку- пать здесь – это символ их социального статуса и престижа. Внимательный посетитель рынка быстро замечал, что в этом огромном скопище народа есть система. По словам директора
1 Гельбрас В. Г. Россия в условиях глобальной китайской миграции. М. : Муравей, 2004. С. 66–80. 111 «Шанхайки», «на нашем рынке существует строгое распределе- ние по видам товара… И мы, администрация рынка, не имеем к этому никакого отношения. Это уже неведомые нам силы рас- ставляют торговцев на рынке. Есть разделение по национально- му признаку в специализации на определенном виде товара»1. По- следнее обстоятельство делает неизбежным вопрос – а насколько китайским является «китайский рынок»? Уже в 1994 г., по словам журналистки, «здесь, как на Ноевом ковчеге, «каждой твари по паре»… Промышляют тут торговцы разных национальностей: корейцы, китайцы, вьетнамцы, лаотяне, монголы, африканцы, арабы, афганцы, кавказцы, русские»2. Накануне дефолта китайцы арендовали три четверти торго- вых мест. К 2002 г. здесь было более тысячи китайцев и корейцев, около трехсот вьетнамцев, полторы сотни кавказцев, шестьсот с небольшим русских, две сотни представители других националь- ностей. После реорганизации, когда число мест на рынке сокра- тилось с 2 500 до 1 300, на рынке осталось 495 китайских и 485 русских торговцев. Все эти цифры давали в разное время пред- ставители администрации рынка3. Таким образом, китайцы пре- обладали количественно. Китайские товары, труд китайских тор- говцев, «китайские» цены – все это определяло общую атмосферу на рынке и твердую репутацию его как китайского у иркутян. Его директор заметил: «Показательный момент на тему «кто есть кто на рынке»: когда во время недавней забастовки китайцы не работали, рынок опустел. Покупатели не воспринимают «Шан- хай» без китайцев»4. Самим названием «Шанхай» ил и «Шанхайка» рынок четко маркирован как китайский и безоговорочно являлся таковым в общественном мнении. Характерно, что это официальное в даль- нейшем название первоначально было вполне неофициальным прозвищем. Самое главное, есть много оснований предполагать, что рынок превратился из площадки для торговли в сложный со- циальный организм, узел социальных связей и сетей, в том числе и на этнической основе. Что здесь сформировался и эффективно функционировал очаг, ядро социальной деятельности мигрантов, их общинной инфраструктуры, механизмов контроля и управления.
1 Что почем. 1999. 16 дек. 2 Лыкова М. Время «челноков» на исходе // Вечер. Иркутск. 1995. 22 апр. 3 СМ-Номер один. 1998. 21 окт.; 2002. 28 марта; Иркут. торг. газ. 2003. 22 апр. 4 Пятница. 2002. 1 февр. 112 Уже отмечалось, что видимое структурирование рынка – ря- ды по группам товаров и национальные блоки – сложилось не по инициативе администрации. По крайней мере, по ее утверждени- ям. Не обладала она и монополией на распределение мест. Следо- вательно, были и другие силы, обладающие властью и влиянием. Видимо, такой властью были неформальные лидеры, «капитаны» по распространенному определению иркутской прессы. Как пра- вило, они хорошо владели русским языком и имели опыт обще- ния с властями. В их обязанности входил сбор денег с рядовых торговцев для уплаты налогов и отчета в государственных налого- вых органах. Таким образом, «капитаны» аккумулировали в своих руках средства с оборота китайских торговцев, представляли инте- ресы коммерсантов-соотечественников и брали на себя функцию защиты этих интересов. Они оказывали разнообразные услуги но- вичкам, помогая им освоиться в чужом и незнакомом обществе. Характерно, что представители официальной администра- ции рынка, комментируя конфликтные ситуации, связанные с распределением и перераспределением мест, часто подчеркивали, что принимают решения совместно с представителями китайских ассоциаций, обществ, которые они тут же называют иногда ма- фиями. Из их интервью видно, что это реальные игроки, с кото- рыми необходимо считаться1. Круг этих «капитанов» и их типы достоверно описать труд- но. На поверхности – активность зарегистрированных в Иркутске китайских национально-культурных обществ. Истории их воз- никновения, деятельности, роли в городе – предмет особого ана- лиза. Здесь же необходимо отметить, что все они активно работа- ли на рынке, отстаивая интересы своих кланов, вступая при этом в жесткие конфликты друг с другом. По словам лидера «Китайского общества», «мы хотим при- вить китайцам-предпринимателям навыки цивилизованной торговли, познакомить их с российским законодательством. Наша главная задача – научить наших соотечественников жить и торговать по российским законам»2. На практике – это оказа- ние консультационно-посреднических услуг, урегулирование по- стоянно возникающих проблем с властями, особенно налоговыми органами, неофициальное представительство консульства КНР. Аналогичный набор задач зафиксирован в записи на член- ском билете «Ассоциации – Азия» (2006 г.). «Все вопросы касаю-
1 Что почем. 1999. 16 дек. 2 СМ-Номер один. 1999. 22 окт. 113 щиеся: истребования документов (ст. 93 НК РФ), выемка доку- ментов и предметов (ст. 92 НК РФ), а также недопустимость причинения неправомерного вреда при проведении налогового кон- троля (ст. 103 НК РФ), рассматриваются в соответствующей ор- ганизации, членом которой является данный гражданин КНР»1. При необходимости эти общества используют такой ресурс, как официальный статус и возможность прямого обращения к властям. Характерна стилистика «Коллективной жалобы» на имя мэра Иркутска: «Мы, члены Иркутской общественной некоммер- ческой организации «Китайское общество», от имени китайских торговцев с «Шанхайского рынка» и от имени всей многочислен- ной китайской диаспоры в России просим навести законный по- рядок на «Шанхайском рынке», официально именуемом «Торговая площадь». Суть жалобы – незаконные поборы администрации рынка при регулярном перераспределении торговых мест. Обще- ство требует согласовывать с ним все реорганизации, прекратить практику незаконных поборов, выделить китайским торговцам места, которые они сами делили бы между собой2. Общества – это реальная сила, но не единственная и, воз- можно, не преобладающая. Куда большим влиянием обладали крупные дельцы, настоящие хозяева рабочих мест, товаров, фи - нансовых ресурсов. На них работали или от них зависели мелкие торговцы. Они обеспечивали реальное покровительство, форми- руя сети «патрон – клиент». Их экономическая мощь могла до- полняться криминальным влиянием. Конечно, о действенности этого механизма можно судить по косвенным признакам. Поэтому так важно описать и проанали- зировать сложившуюся практику коллективных действий. Ост- рые конфликты на рынке и вокруг него выливались в забастовки торговцев, пикетирование ими администрации рынка, блокиро - вание прилегающей улицы (одной из основных транспортных артерий города) и – как апофеоз – в массовое пикетирование зда- ний областной и городской администраций. Для китайцев, ино - странных граждан, занимающихся бизнесом на весьма сомни- тельных правовых основаниях, а часто и пребывающих в городе «на птичьих правах», все это было сопряжено с немалым риском. Несанкционированная демонстрация и пикетирование органов власти – это акции политического характера. Санкции могли быть самые болезненные. На этом фоне даже огромные финансо-
1 Архив автора. Грамматика и пунктуация оригинала сохранены. 2 Архив автора. 114 вые потери от каждого дня простоя рынка кажутся мелочью. По- этому массовое участие предполагает, помимо мощной мотива- ции, высокую степень готовности и способности к самоорганиза- ции, жесткой групповой дисциплине, наличие авторитетных ли- деров, санкций за неподчинение и т. д.
« к » – п о ле дл о од Дешевизна товаров и эффективность торговцев рынка вы- зывали сложное отношение у местного делового сообщества. Многие получали несомненные выгоды и осознавали это. Но «Шанхайка» и его обитатели – это конкурент, причем конкурент сильный и опасный. Вряд ли случайны соответствующие регу- лярные кампании в прессе, не менее регулярные попытки за- крыть рынок. Была оборотная сторона медали и у выгодного мес- та расположения рынка. Это транспортные пробки и проблема транспортной безопасности на окрестных улицах. Каждый квад- ратный метр площади в этом районе города дорог и крайне де- фицитен. Поэтому динамично растущий рынок не мог расши- ряться. Отсюда скученность, чрезмерная нагрузка на каждый клочок земли, тесные проходы между прилавками. Пожар, терро- ристический акт, просто паника могли привести к большим жертвам. Территория рынка была плохо обустроена – не было обычной и ливневой канализации, водопровода. Площадка не заас- фальтирована. Отсюда антисанитария – грязь под ногами во время дождей, убогие , но платные туалеты. Санитарные власти неодно- кратно выносили постановления о закрытии рынка, но после соот- ветствующих обещаний администрации отзывали эти запреты1. Прямо на территории, в вагончиках, в прилегающих домах действовало много столовых, кухонь, кафе, закусочных. Есть они и сейчас. Сколько точно – неизвестно. Они не испытывали недос- татка в клиентах – их продукция дешева, ориентирована на раз- ные вкусы (есть китайская, узбекская, корейская, вьетнамская и т. д. кухня). Большинство из них действует подпольно и потому налогов не платит. Санитарные врачи с ужасом описывают, в ка- ких антигигиенических условиях, с нарушением всех мыслимых норм, готовится там пища. Все попытки пресечь их деятельность, а тем более ввести их в легальное русло, заканчивались неудачей2.
1 СМ-Номер один. 1998. 22 апр.; Иркутск. 1998. 18 мая. 2 СМ-Номер один. 2000. 7 сент.; Известия/Иркутск. 2003. 26 сент.; Пятница. 2003. 21 марта; Комсомол. правда – Приангарье. 2003. 24 апр.; 14 мая; Информ. агентство Baikalinfo. Ново- сти Иркутска. 2004. Вып. 86. 19 янв. 115 Рынок интенсивно втягивал в свою орбиту прилегающие дома, превращая их в склады товаров, ночлежки, подпольные за- бегаловки и притоны, а их усадьбы – в свалки мусора. Некоторые предприимчивые жильцы выстроили здесь примитивные плат- ные туалеты. И раньше этот район был трущобным, теперь же жизнь его обитателей стала невыносимой. В прилегающих к рын- ку домах регулярно вспыхивают пожары. И жители домов, и ир- кутские СМИ единодушны в том, что это форма борьбы за захват (возможно, уже передел) городской земли, которая при самых не- больших вложениях обещает стать настоящей «золотой жилой». Рынок стал источником повышенной криминальной опасно- сти. Это, в общем-то, естественно и неизбежно для места, где концентрировались огромные финансовые и товарные потоки и где на небольшом пятачке ежедневно встречались тысячи людей. Карманники, мошенничество в самых разных формах. Отдельная тема – рэкет. По оценке заместителя президента Иркутской ассо- циации по защите китайских граждан Михаила Ли, «раньше моих земляков крышевали. Хотя это выглядело как обычное вымога- тельство. Когда предприниматель приезжал из Китая со своим то- варом, с него брали мзду – за каждый баул по 50 долларов. Сейчас та- кое тоже есть, но проявляется уже не так активно, как раньше»1. По оценкам наиболее заинтересованных ведомств, вслед за «челноками» в Иркутск потянулись и криминальные элементы. Со временем их деятельность приобретает организованный характер – от простого грабежа соотечественников к контролю и регулированию. Фискальные службы постоянно жаловались на огромные по- тери от массовой неуплаты налогов торговцами. По данным на- логовой полиции, более 70 % из них недоплачивали налоги или не платили вовсе. Результаты очевидны – большие финансовые потери государства, получение китайским бизнесом нечестных конкурентных преимуществ, дискредитация налоговых и право- охранительных органов. Это провоцировало формирование системы теневых побо- ров. Тема это деликатная, сложная для обсуждения и анализа. Очень мало информации. И только в ситуациях острых и откры- тых конфликтов проблема становилась предметом общественно- го рассмотрения. В 1999 г., когда было сокращено количество торговых мест, это вызвало массовый митинг и пикетирование здания администрации рынка. Протестующие торговцы заявля-
1 Иркут. торг. газ. 2003. 27 мая. 116 ли, что их лишили мест, за которые они заплатили по 1,5–5 тыс. долл. Теперь, за возобновление права на аренду места с них тре- бовали по 5–15 тыс. руб. Представители администрации рынка категорически опровергли саму возможность поборов. Они предположили, что сами китайские торговцы перепродают друг другу право на аренду торговых мест, причем контролирует этот процесс «китайская мафия»1. В ноябре 2001 г. произошла недельная забастовка торговцев, вылившаяся уже в несанкционированный митинг у здания обла- стной администрации. По словам чиновника мэрии, митингую- щие возмущались непомерной платой. «Правда, за что они пла- тят, кому и чем конкретно недовольны, понять так и не удалось. Моя задача заключалась в том, чтобы разъяснить порядок про- ведения митинга, т. е. ввести все действия в законное русло». Журналистам же бастующие говорили, что, помимо официаль- ной арендной платы, с них требовали еще по 800 долл. в год за место. Администрация рынка вновь саму возможность этого ка- тегорически отвергала и считала причиной беспорядков «нервоз- ность» тех торговцев, у которых при очередном перезаключении договоров выявилось «шаткое визовое положение»2. О масштабах теневых поборов ходили самые фантастические слухи. Одна из газет писала: «О баснословных доходах торговцев говорит такой факт: чтобы получить торговое место на «Шан- хае», необходимо заплатить 18 тысяч долларов». Цифра, конечно, запредельная, но само явление властями признавалось. «Что каса- ется других рынков, – комментирует журналист, – то представите- ли муниципалитета заявляют как общеизвестный факт наличие неофициальной арендной платы наряду с официальной. То есть до- полнительные суммы берут с предпринимателей «черным налом»3. Процветали милицейский произвол и вымогательство. По мнению большинства китайских респондентов, иркутские мили- ционеры считают их людьми второго сорта и «дойной коровой». Любой служащий МВД, вплоть до сотрудников ГИБДД и вневе- домственной охраны, в униформе мог проверять документы у китайских торговцев и собирать штрафы. Естественно, без кви- танции. Уникальным событием стал приговор Иркутского обла- стного суда в отношении капитана налоговой полиции, обвинен-
1 Что почем. 1999. 16 дек.; Моск. комсомолец в Иркутске. 1999. 9 дек. 2 Что почем. 1999. 16 дек.; СМ-Номер один. 2001. 1 нояб.; 5 нояб.; 6 нояб.; 12 нояб.; Комсо- мол. правда – Байкал. 2001. 2 нояб.; КоммерсантЪ – Вост. Сибирь. 2001. 3 нояб. 3 Вост.-Сиб. вести. 2003. 27 мая; Иркутск. 2003. 18 апр. 117 ного в грабеже, взяточничестве , вымогательстве и избиении ки- тайских торговцев «Шанхайки». Полицейский, прозванный тор- говцами за свой нрав «Эдиком-собакой», был осужден на восемь лет с конфискацией имущества1. И наконец, проблема нелегальной миграции. Теоретически нелегальных торговцев не должно быть вовсе – арендовать место можно только при верно оформленных документах (с временной регистрацией, визой и свидетельством о предпринимательской деятельности). Практика показывала иное. Сами администраторы рынка признавали, что часть арендаторов обладают весьма со- мнительным правовым статусом. Об этом недвусмысленно гово- рили и результаты регулярных проверок паспортно-визовой и миграционной служб. Местные жители участвовали в жизни рынка не только в ка- честве покупателей. Реально он давно стал интернациональным, что и заставило взять в кавычки словосочетание «китайский ры- нок». Сложился большой слой местных жителей, профессиональ- но обслуживающих рынки или непосредственно на них рабо- тающих в разных качествах. Повседневное общение и сотрудни- чество вели к парадоксальному на первый взгляд результату – уровень межэтнической конфликтности здесь минимален. Хотя, казалось бы, сам акт торговли конфликтен по условию, а когда представители разных этнических групп находятся по разные стороны прилавка, это не может не провоцировать взаимного недовольства и конфликта. Однако преобладало понимание вза- имной полезности и необходимости.
к т е « к » С первых же дней существования рынка было объявлено о его временности. Об этом постоянно заявляли представители го- родских и областных властей, руководители пожарных, правоох- ранительных, санитарных служб. От властей требовали закрыть «эту клоаку», а те охотно обещали это сделать. Но рынок эффек- тивно функционировал тринадцать лет, пережив даже эпидемию атипичной пневмонии в 2003 г. Это был прекрасный повод для атаки. Два вице-губернатора жестко потребовали от мэрии за- крыть рынок по соображениям эпидемиологическим, а также
1 Китайский «синдикат» // Родная земля. 2001. № 10. 26 марта; Богданов Л. Вымогатель в полицейском мундире // Вост.-Сиб. правда. 2001. 12 марта. 118 безопасности и общественного порядка. В очередной раз заявили о необходимости радикально решить проблему депутаты Городской Думы. Заместитель мэра, проинформировав, что стратегическое решение о переносе «Шанхайки» принято еще в 2002 г., заявил, од- нако, что дело это не простое и не быстрое. Рынок дает горожанам 1,5 тысячи рабочих мест и миллионы рублей в городской бюджет. «Популизм, – заявил он, – не метод решения проблем «Шанхая»1. Однако в сентябре 2006 г. городская администрация все же ликвидировала рынок. Это встретило отчаянное сопротивление торговцев: подавались иски в Арбитражный суд, проводились публичные акции (пикеты, перекрытие улиц), подписывались коллективные обращения, распространялись листовки, был орга- низован профсоюз работников рынка, его представители встре- чались с мэром. Дело дошло до телеграммы президенту страны. Городские власти оказались непреклонными. На организованное сопротивление они ответили конфронтационной риторикой, обычно им не свойственной. Единственной уступкой стала от- срочка закрытия рынка до начала 2007 г. По словам представителя мэрии, по новому закону о мест- ном самоуправлении город был обязан к 2009 г. продать все свои коммерческие учреждения2. Не исключено, однако, что причиной решительности и непреклонности стало то, что, как проница- тельно заметила журналистка, «рынок «Шанхай» стал символом целой эпохи»3. Проблема «Шанхайки» переместилась в символи- ческую плоскость. Она олицетворяла «китайскость», трущоб- ность («клоака»), неприкрытую бедность («рынок для бедных»), огромные финансовые потоки и подозрения в том, что городские чиновники используют их не по назначению. Для муниципальной власти рынок был не только источником доходов, но и головной болью. «Шанхайка» была только частью единой торговой площади, на которой расположены еще несколько частных рынков, создаю- щих абсолютно такие же проблемы для города. Та же трущобность, антисанитария, скученность, тр анспортные проблемы, запутанные финансовые и налоговые проблемы, те же китайцы (по некоторым оценкам, до трех тысяч человек)4. Но об их закрытии речь не шла.
1 Иркутск. 2003. 18 апр.; Пятница. 2003. 11 апр.; СМ-Номер один. 2003. 10 апр.; Вост.-Сиб. правда. 2003. 13 мая. 2 Байкал. вести. 2006. № 12. 3 Трифонова Е. Шанхайское «ополчение» // Вост.-Сиб. правда. 2006. 2 нояб. 4 РИА «Сибирские новости». Иркутск. 2006. 1 нояб.; Телеграмма председателя первичной профсоюзной организации «Торговое единство» М. М. Торопова Президенту РФ В. В. Путину (дек. 2006) // Архив авт. 119 «Шанхай» ликвидирован как хозяйствующий субъект, ушел в прошлое как торговая площадь. Означает ли это прекращение деятельности китайского рынка в городе? Показательна реакция китайских торговцев. Чрезвычайно активные, боевитые, органи- зованные, способные на риск во время борьбы за передел ресур- сов рынка, они полностью отстранились от борьбы за его спасе- ние. Это выявилось еще на стадии подспудной борьбы в админи- страции города, в ходе которой и было принято решение о закры- тии. Тогда , в ноябре 2004 г., произошло уникальное для России событие – была создана газета под замечательным названием «Восточно-Сибирский Шанхай». В разговоре с автором его осно- ватель и журналисты подчеркивали, что инициатива и ресурсы исходили от русских торговцев и что главная задача газеты – воз- действовать на общественное мнение иркутян с целью сохране- ния рынка. Газета выходила до лета 2005 г. (около десяти выпус- ков) 20-тысячным тиражом и довольно умело и профессионально боролась за жизнь рынка. Осенью 2006 г. в арьергардных боях также участвовали только русские торговцы. Китайский рынок перерос границы официального «Шанхая», соответствующая инфраструктура переместилась на другие торго- вые площадки города, особенно соседние. Бывший директор «Шанхайки» в частном разговоре с автором отметил, что экономи- ческий смысл закрытия рынка остался ему непонятен. А что каса- ется китайцев, то «когда захожу на соседний, более современный ры- нок «Площадь Павла Чекотова», вижу знакомые лица с «Шанхай- ки». Фактически сформировался «Большой Шанхай». И решение городских властей обрушилось только на символ китайского рынка.
« по ле е т »? Закрытие «Шанхайки» остро поставило вопрос о судьбе ки- тайского бизнеса в условиях радикального снижения экономиче- ской роли открытых рознично-мелкооптовых рынков и мер по их административному выдавливанию. Что будет в этой ситуации с их китайской ипостасью? Каковы перспективы китайских тор- говцев, китайского бизнеса? «Китайские рынки» – «уходящая на- тура»? Феномен, который сыграл свою роль – и роль огромную, – а теперь власть при явном одобрении значительной, возможно даже преобладающей, части общества добивается его ликвидации? Внимание исследователей привлекли только немногие «ки- тайские рынки» страны. Поэтому об общих тенденциях можно 120 говорить только предположительно. С этой важной оговоркой можно констатировать, что если неорганизованный «челночный» бизнес и преобладал, то только на ранних стадиях формирования феномена. Довольно быстро крупные предприниматели или кор- порации установили контроль над деятельностью рынков, ис- пользуя экономические и внеэкономические («патрон – клиент») механизмы подчинения мелких торговцев. Китайский бизнес эф- фективно функционировал, используя труд китайских мигран- тов, но мог обходиться при необходимости и без них или с их ми- нимальным участием, делая упор на китайские товары, капиталы и менеджмент. Ключевой здесь видится функция продвижения китайских товаров. Уверенно же можно говорить о том, что за два прошедших десятилетия китайский капитал, китайские това- ры, труд китайских торговцев стали важным, необходимым и ин- тегральным компонентом принимающей экономики. И важней- шим инструментом этого были «китайские рынки». Потеряв прежние позиции, рынки под открытым небом вряд ли исчезнут окончательно. Будут существовать «блошиные рынки», и на них найдется место новичкам – мигрантам. Поэтому и «китайские рынки» в прежнем формате, скорее всего, останут- ся, хотя и будут оттеснены на окраины городов и периферию экономической жизни. Однако кластеры, «сгустки» китайской торговли, в том числе и розничной, не исчезнут благодаря освое- нию новых торговых форматов. Залогом этого является то, что китайский бизнес в России накопил большие ресурсы (не только капиталы, но знания, опыт и связи). Он продемонстрировал ог- ромную адаптивность к суровым и стремительно меняющимся условиям. Он не откажется и от такого мощного ресурса, как опора на общинность и клановые связи и механизмы. В ответ на правительственные меры по вытеснению ино- странцев с рынков были мгновенно и эффективно задействованы система подставных лиц, маневра ресурсами, механизм смены юридического статуса1. На смену открытых «шанхаев» идут кры- тые пассажи, торговые ряды и супермаркеты с китайскими капи- талами, товарами и рабочей силой. Иркутский «Шанхай» ликви- дирован как юридическое лицо. И тут же расцвел рынок «Мань- чжурия», открыт торговый комплекс «Пекин».
1 Михайлова Е., Тюрюканова Е. Мигранты в розничной торговле: эффект запретов // Но- вое миграционное законодательство Российской Федерации: правоприменительная прак- тика / под ред. Г. Витковской , А . Платон овой, В. Школьникова / МОМ, ФМС России, ОБСЕ. М. : АдамантЪ, 2009. С. 237–265. (Электронная версия: Демоскоп Weekly. 2009. № 367–368. (URL: http://demoscope.ru/weekly/2009/0367/s_map.php). 121 В 2012 г. городские власти резко активизировали борьбу с комплексом из одиннадцати открытых рынков в районе Цен- трального рынка («большим Шанхаем»). Они принадлежат част- ным владельцам, поэтому просто закрыть их (как собственно «Шанхайку», которая была муниципальным предприятием) вла- сти не могут. Аргументация властей та же – антисанитария, тру- щобность, помехи дорожному движению, массовые правонару- шения, «китайскость». Кроме того, с 2014 г. вступают в силу но- вые нормы закона «О розничных рынках», по которым в городах, имеющих численность населения свыше 100 тыс. человек, тор- говля может осуществляться только в капитальных строениях. Мэр Иркутска потребовал от хозяев рынков возвести современ- ные торговые центры с парковками или перебраться из центра города, угрожая в случае неповиновения «навести порядок» с по- мощью интенсивных рейдов и проверок санитарных, пожарных, миграционных служб, Роспотребнадзора и т. д.1. Одновременно при участии городских властей на этой тер- ритории был открыт новый торговый центр «Шанхай-сити молл». Хозяева рынка специально подчеркнули: «Прежнее назва- ние рынка «Шанхай» решили сохранить, потому что это попу- лярное у горожан место, где можно недорого купить любые ве- щи»2. Стремление использовать популярный бренд отражено в заголовках комментариев иркутских СМИ: «Новая «Шанхайка» открылась в Иркутске», «На территории китайского рынка в центре Иркутска открылся современный торговый центр». Под- черкивание символической реинкарнации рынка говорит и о том, что само слово «Шанхай» обрело новые устойчивые коннотации, превратившись из имени собственного в имя нарицательное. Название великого китайского города заметно обогатило словарь русского языка. Еще в XIX в. появилось слово «зашанха- ить» (обманным путем, чаще всего в пьяном виде, заманить на корабль людей для службы матросами; такой вид «вербовки» осо- бенно процветал в Шанхае). В начале ХХ в. многие российские города обзавелись собственными «шанхаями» – трущобными пригородами. «Копай», «самострой», «нахаловка», «Шанхай» ста- ли отечественными синонимами экзотичных зарубежных фавел и бидонвилей, символом Китая и образом чудовищной людской
1 Вост.-Сиб. правда. 2012. 6 нояб.; 11 дек.; СМ-Номер один. 2012. 18 окт.; 15 нояб.; Экс- перт – Сибирь. 2012. № 46 (354). 19 нояб. 2 Иркутск-350 [Электронный ресурс] : город. сайт. URL: http://www.irkutsk-350.ru/news/ city_and_region/ 39795/. 122 скученности и нищеты. Эти значения уже начинают входить и в современные толковые словари. Вот несколько соответствующих словарных статей: Шанхай – 1. Притон. 2. Хаотично застроенная окраина горо- да, поселок. Шанхай, -я, Шанхайчик, -а, м. 1. Пивная (обычно много- людная, без сидячих мест). 2. Трущобы, густонаселенный район. Ср. уг. в зн. притон; от назв. города с многомиллионным на- селением (КНР)1. Глубоко символично, что возникший в начале 1990-х гг. в Иркутске китайский рынок сразу вошел в сознание горожан и их лексикон как «Шанхай» или «Шанхайка». Возможно, в этом, те- перь уже ставшем русским слове слились все накопленные в пре- дыдущую эпоху значения – «китайскость», трущобность, скучен- ность и многолюдство. В 2007 г. на форуме «Городские диалекты» сайта ABBYY Lingvo обсуждается вопрос о том, что слово «Шан- хайка» стало (или становится) нарицательным, со значением «ки- тайский рынок трущобного типа; стихийный рынок вообще»2.
* * * Китайский бизнес пришел в Россию навсегда. Он будет ме- няться, приспосабливаться к экономической и политической конъюнктуре, но не уйдет. Он уже перестал быть чужеродным для экономической и общественной жизни России, стал своим и необходимым. Теперь это неотъемлемая часть российской соци- ально-экономической системы. А обогащение словаря русского языка новыми словами типа «Шанхая» или «Шанхайки» свиде - тельствует о том, что теперь это уже часть культуры.
1 Балдаев Д. С. Словарь блатного воровского жаргона. В 2 т. От Р до Я. М. : Кампана, 1997; Елистратов В. С. Словарь московского арго (материалы 1980–1994 гг.). М. : Рус. словари, 1994. С. 561.URL: http://slovari.gramota.ru/portal_sl.html?d=elistratov&s=шанхай. 2 ABBYY Lingvo. Городские диалекты [Электронный ресурс]. URL: http://forum.lingvo.ru/ actualthread.aspx?tid=109096. 123 «К т к е» к кут к : по к е д о ет
«Этнические» рынки являются неотъемлемой частью не только экономической жизни Иркутска, но и его городского про- странства. Многие настолько вросли в структуру города, что представить его без них становится крайне сложно. Занимая ог- ромные площади, самые крупные образуют целый «кластер» в «сердце» города, формируя тем самым центр не только городской торговли, но и важный узел транспортных развязок, взаимодей- ствий людей и т. д. Даже утрачивая первоначальный облик и пре- вращаясь в «моллы» и «торговые центры», такие объекты остают- ся в сознании горожан именно рынками, определяя отношение жителей города к тем или иным городским локальностям. Представляется важным, что «этнические» рынки достаточ- но широко представлены в городском пространстве. Даже по- верхностное наблюдение показывает, что помимо «главного», наиболее известного рынка «Шанхай»1 в Иркутске действует множество более мелких рынков, маркированных как этниче- ские. На первый взгляд, они хаотично разбросаны по всей терри- тории Иркутска и воспринимаются людьми как неотъемлемая часть того или иного района2. Но, может, это расположение вовсе не случайность? Возможно, на первый взгляд ничем не связанные между собой, они являются элементами какой-то невидимой не- вооруженному глазу системы? Поиск ответа на этот вопрос требует определения подходов к пониманию рынков вообще и «этнических» в особенности. В. В. Радаев, отмечая множество подходов к пониманию рынка и подчеркивая необходимость их соотнесения в ходе исследования, выделяет историческую концепцию3. Именно в ее рамках форми- руется родовое понятие городского рынка, наиболее операцио- нальное для нужд нашего исследования. Это общее понятие нуж-
1 Дятлов В. И. «Китайский» рынок «Шанхай» в Иркутске: роль в жизни городского сооб- щества // Изв. Иркут. гос. ун-та. Сер. Политология. Религиоведение. 2014. Т. 10. С. 103–119. 2 Григоричев К., Пинигина Ю. Н. В. Два мира на Мира, 2: «китайский» рынок в повседнев- ности города // Изв. Иркут. гос. ун-та. Сер. Политология . Религиоведение. 2014. Т. 10. С. 136–153. 3 Радаев В. В. Что такое рынок: экономико-социологический подход. М. : ГУ ВШЭ. 2006. С. 11, 43–44. 124 дается в дополнении, так как нас интересуют не просто рынки, а их специфическая форма, зада нная этнической маркированно- стью его участников. Работы И. О. Пешкова, Е. И. Нестеровой, В. И. Дятлова, Т. Н. Сорокиной помогут определить критерии «эт- ничности» рынков, формы их соответствующего маркирования. Такое маркирование предполагает выделение общих признаков, специфики функционирования, характера взаимодействия его участников, а также его место и значение для города в целом. Главной задачей этой работы является поиск «этнических» рынков в пространстве города Иркутска, а также попытка вы- явить некую взаимосвязь между ними. С этой целью студентами Иркутского государственного университета было проведено практическое исследование. В связи с этим хочу выразить благо- дарность Алине Поповой и Полине Туболушкиной за их большой вклад, терпение и помощь в проведении «полевых работ», кото- рые мы выполняли в феврале–апреле 2015 г. В ходе наблюдений удалось собрать достаточно большой мас- сив первичного материала. Мы использовали разные источники информации, методы сбора данных, различного рода сравнения и сопоставления, о которых более подробно будет сказано ниже. Обработка полученных данных завершается попыткой их осмысления, установления взаимосвязей между обнаруженными рынками и переводом мысленно сконструированной «сетевой модели», представленной в этой статье, в ее визуальную иллюст- рацию, путем переноса выявленных рынков и намеченных связей между ними на карту города.
«Эт е к е» к кут к : оп еделе е о ект п о ледо Прежде чем выходить на поиски, необходимо было опреде- лить, что же такое «этнический» рынок? Вслед за В. В. Радаевым, мы понимаем рынок как «специально организованное место тор- говли»1. С добавлением «этнического» это понятие обрастает но- выми категориями, связанными с этнической идентичностью торговых агентов, продаваемых товаров и т. п. Под «этническим» рынком мы понимаем специально организованное место торгов- ли с доминированием (реальным или стереотипным) представи-
1 Радаев В. В. Указ. соч. С. 12. 125 телей тех или иных этнических групп, где концентрируются «эт- нические» торговые предприятия, а также связанные с этой дея- тельностью городские локальности. Это позволило выделить следующие признаки «этнических» рынков Иркутска: 1. Наличие этнических или понимаемых как этнические акторов в деятельности рынка, т. е. представителей различных этнических групп, участвующих в торговле (торговцы, владельцы торговых павильонов и т. д.). 2. Торговля «этническими» товарами . Происхождение то- варов совпадает (реально или в представлениях потребителей) со странами выхода доминирующей на рынке этнической группы: кто торгует, тот и производит или, во всяком случае, привозит. 3. Наличие элементов этнической инфраструктуры – пред- приятий и заведений, которые каким-либо образом облегчают жизнь и работу занятых на рынке иностранных граждан. 4. Визуальная репрезентация этничности – элементы ди- зайна, вывески с узнаваемыми «этническими» названиями (офи- циальными и неофициальными), объявления, баннеры. Чрезвычайно сложен вопрос о применении этих критериев. Трудно назвать точную долю торговых агентов той или иной эт- нической группы, которая будет свидетельствовать о принадлеж- ности рынка к числу «этнических», особенно учитывая неодно- родность и динамичность состава работающих на рынке. Изме- рить «этничность» визуальных маркеров (например, вывесок) практически невозможно. Однако и игнорировать их нельзя. По- этому соответствие торговых объектов города выделенным кри- териям «этнического» рынка проводилось в ходе наблюдений, «на глазок». Чтобы избежать серьезных погрешностей, к каждому объекту применялся весь набор критериев. Значение каждого из обозначенных признаков для различных объектов сильно раз- нится: например, крупнейший «китайский» рынок города «Шан- хай» может не соответствовать большинству из заявленных кри- териев. Однако по совокупности признаков он все равно отнесен нами к «этническим» рынкам Иркутска. Чтобы выявить «этнические» рынки в пространстве города, было проведено полевое исследование. Целью его было не только найти «этнические» рынки, но и определить, как они восприни- маются иркутянами; как они встроены в жизнь города, взаимо- связаны ли они друг с другом и каким образом.
126 Работа велась поэтапно. Первый этап – поиск рынков – в свою очередь состоял из двух фаз: дистанционной и полевой. Первая проводилась через опрос жителей Иркутска и работу с интерактивными картами. Необходимо было получить наиболее полную информацию об изучаемых объектах. Все-таки рынок не всегда оказывается постоянной, устойчивой структурой: зачастую рынки (особенно формирующиеся, недавно возникшие) не рас- сматриваются как официальные торговые площади, как, напри- мер, торговые центры и моллы, и не учитываются картографиче- скими системами. В этом случае лучший результат дает опрос го- рожан, для которых зачастую рынок оказывается не только ме- стом выгодных покупок, но и точкой пересечения со знакомыми, родственниками, местом обмена новостями. Кроме того, опрос позволил увидеть, как жители города видят «этнические» рынки, зачем они им нужны, осознается ли их значимость для города и др. Были проанализированы данные геоинформационных систем, где предоставлена информация об официально зарегистрированных рынках, прочно вошедших в городское пространство. Оба получен- ных массива информации были сопоставлены между собой, и резуль- таты этой работы стали основой для второй фазы исследования. Полевая фаза работы заключалась в поиске и фиксации «эт- нических» рынков непосредственно в городском пространстве. На основе комплекса выделенных выше критериев мы пытались подтвердить или отвергнуть «этническую принадлежность» най- денных рынков. По результатам полевой фазы список рынков, составленный по результатам первой фазы, был скорректирован. Получившийся перечень «этнических» рынков» стал основой для определения своего рода сети «этнических» рынков Иркутска, невидимой, но пронизывающей город.
пе : д т о ое ледо е Перед тем как искать интересующие нас объекты, мы реши- ли провести «разведку». В первую очередь мы провели неболь- шой опрос жителей Иркутска по составленной нами анкете. Рес- понденты отвечали на вопросы, направленные на получение об- щей информации о торговых точках: о местоположении, наиме- новании, этническом составе торгующих и т. д. Особое внимание уделялось названиям, которые респонденты давали рынкам, так как они являются одним из критериев определения «этнической принадлежности» торговых объектов. 127 Было опрошено 25 человек в возрасте 17–65 лет, проживаю- щих в различных районах города. Результаты опроса показали, что в сознании жителей города Иркутска сложился стереотипный образ об «этнических» рынках. Отвечая на вопрос о том, о каких «этнических» рынках Иркутска им известно, респонденты, в пер- вую очередь, называли крупнейшие рынки (такие как «Шанхай- сити», «Китай-город»), а лишь потом с трудом вспоминали о бо- лее мелких и локальных. Чуть менее половины респондентов на- зывали все известные им рынки, аргументируя это тем, что «пред- ставители различных национальностей и этничностей присут- ствуют, в той или иной степени, на всех торговых рынках». Результаты опроса позволили составить список рынков, ко- торые в представлении населения являются «этническими». Он дал представление о сети «этнических» рынков в первом при- ближении и стал основой дальнейшего поиска. Второй состав- ляющей работы на этом этапе стал анализ карт Иркутска трех крупнейших ресурсов: 2ГИС, «Яндекс.Карты» и «Карты Google». Результатов по поисковому запросу «этнический рынок» получе- но не было, что, вероятно, связано с отсутствием данного поня- тия как в бытовом языке, так и в языке описания города в геоин- формационных системах. Поэтому запрос пришлось упростить и анализировать результаты поиска по запросу «рынок». Были получены следующие результаты: – 2ГИС – 36 результатов; – «Яндекс.Карты» – 19 результатов; – «Карты Google»– более 100 результатов, большая часть из которых, как выяснилось в ходе анализа, не имеет к объекту на- шего поиска никакого отношения. Подходящие для исследования результаты полностью совпали с результатами поиска в двух пре- дыдущих системах, в связи с этим данные «Карты Google» в даль- нейшем не рассматривались. Из полученных 55 результатов поиска с перечнем объектов, составленным в ходе опроса горожан, совпали 14. Связано это с тем, что, во-первых, около половины наименований, полученных в результате поиска, повторялись в обоих ресурсах, а во-вторых, с тем, что в результаты поисковых запросов включались любые ви- ды рынков (продовольственные, автомобильные и т. д.). Более того, наличие лишних результатов обусловлено тем, что некото- рые остановки общественного транспорта имеют в своем назва- нии слово «рынок».
128 Самые крупные и популярные среди горожан рынки (такие как «Шанхайка», «Китай-город», «Маньчжурия» и др.) при поиске в интерактивных геоинформационных системах в результаты не попали. Они, а также некоторые другие «рынки», официально числятся как торговые центры. По итогам данного этапа исследования было составлено два списка «потенциально этнических» рынков, которые на следующем этапе стали объектами непосредственного наблюдения (табл.). л п к ко , о т ле е о о е п ед тел о о ледо Оп о е ео о о те 1. ‐ т (ул. к л к , 1. ок « ол к » (ул. ол к ) о т о к « е т л ок») 2. ок « ок о к » (ул. ел ‐ 2. К т ‐ о од (ул. ел к , 27) к , 27) 3. о о пло д . екото 3. ок « л » (ул. у о , 2/12) (ул. к л к , 1) 4. ок « е дло к » (ул. е е ‐ 4. ок « у » (ул. , 2) ко о , 24) 5. К т к ок « о ту е» 5. ок «К к » (ул. к д, ( до « то до ») 32 ) 6. е т л п одо ол т е 6. о о пло д . екото (ул. ок (ул. е о ) к л к , 1) 7. ок « е о к » (пе е е е е 7. е т л ок (ул. е о , 22) ул. т к о е о ко ) 8. ‐ ок (ул. ле , 42) 8. е «1000 ело е » 9. ок « ло к » (ул. к д, (ул. у е, 16) 2/1) 9. ок « к » (ул. ул 10. К т к ок (о т о к « ‐ ко ) к “ о ”») 10. ок « е о к » ( ‐ е ‐ 11. ок « е к » (ул. к д, о к , ко е о т о к ) 26) 11. ок о т о ке « од т » 12. ок « т е к » (ул. о (Ле к ок у ) е о ко , 2) 12. ок « е к » (ул. ‐ 13. ок « е о к » (пе е е е е ул. к д, 26) т к о е о ко ) 13. ок « ол к » (ул. ол к ) 14. ок « до » (о т о к « од‐ 14. ок «К к » (ул. к д, т », Ле к о ) 32 ) 15. ок « у » (о т о к « ло ») 15. « кек» (ул. е , 18) 16. ок « у » (о т о к « ло »)
Списки получились разными как по количеству рынков, так и по их перечню. Участники опроса не всегда знали о существо- вании некоторых объектов или могли не вспомнить о них. Они часто не учитывали официальных названий, применяя «народ- ные», в результате чего один и тот же рынок может быть отмечен в обоих списках, но под разными названиями. Например, рынок 129 «Удобный» в списке геоинформационных систем в другом списке отмечен как «рынок на остановке «Подстанция». Несоответствие может быть связано и с неточностью интерактивных ресурсов, поскольку некоторые рынки не значатся на карте в силу своего неформального статуса. Дополняя друг друга, списки позволили дополнить и расши- рить границы дальнейших наблюдений. На их основе мы соста- вили общий перечень рынков, которые далее мы наблюдали «на местности». Для удобства список был разделен по администра- тивным округам города: Ленинский округ 1. Рынок «Маньчжурия» (ул. Мира, 2). 2. Рынок «Парус» (остановка «Узловая»). 3. Рынок «Удобный» (остановка «Подстанция»). Октябрьский округ 1. «Шанхай-Сити молл» (ул. Байкальская, остановка «Центральный рынок»). 2. Торговая площадь им. Чекотова (ул. Байкальская, 1). 3. Рынок «Волжский» (ул. Волжская). 4. ТЦ «Бишкек» (ул. Тимирязева, 18). Правобережный округ 1. Рынок «Павловский» (ул. Баррикад, 2/1). 2. Рынок «Казанский» (ул. Баррикад, 32а). 3. Рынок «Матрешинский» (ул. Софьи Перовской, 2). 4. Рынок «Знаменский» (ул. Баррикад, 26). 5. Рынок «Перовский» (пересечение ул. Партизанская и ул. Софьи Перовской). 6. «Китай-город» (ул. Челябинская, 27). 7. Китайский рынок на «Фортуне» (рядом с «Автогра- дом»). 8. Рынок «Покровский» (ул. Челябинская, 27). 9. Универмаг «1000 мелочей» (ул. Фурье, 16). 10. Центральный продовольственный рынок (ул. Чехова). 11. Китайский рынок (остановка «Фабрика “Узоры”»). Свердловский округ 1. Рынок «Синюшка» (ул. Бульвар Рябикова). 2. Рынок «Первомайский» (м-н Первомайский, конечная остановка). 3. Малый рынок (ул. Аргунова, 2/12). 4. Свердловский рынок (ул. Терешковой, 24). 5. Мини-рынок (ул. Юбилейная, 42).
130 Мы сознательно здесь не употребляли определение «этниче- ский» рынок при составлении списка. Одной из основных задач, которую предполагалось решить в ходе следующей фазы исследова- ния, было определение возможности обозначения этих объектов как «этнических». Иными словами, нам необходимо было «отфильтро- вать» те объекты, которые не соответствуют выбранным нами крите- риям, и выделить собственно «этнические» рынки Иркутска.
то : «поле ое» ледо е В течение полутора месяцев мы посещали рынки для того, что- бы подтвердить или опровергнуть их «этнический» статус . В ходе наблюдений наше внимание в первую очередь было обращено на: 1) этнический состав работников данных предприятий; 2) этнический состав посетителей и покупателей рынка; 3) качественный и количественный состав продаваемых то- варов (что именно продается, в каких количествах, каких товаров больше и т. д.); 4) производителя товаров (импортные, отечественные; стра- на-производитель и т. д.); 5) половозрастной состав и экономический статус покупате- лей (оценка внешних признаков); 6) территорию и местоположение объектов (географическое положение; крытый, уличный рынок, наличие или отсутствие специально оборудованных витрин, прилавков и т. д.); 7) рыночную инфраструктуру (автостоянки, места общест- венного питания, гостиницы, почтовые отделения и т. д.); 8) репрезентацию (объявления, баннеры и т. д.). Собрав необходимую информацию, мы сопоставили полу- чившуюся картину с теми признаками, которыми, по нашему мнению, должны обладать «этнические» рынки. Сделать это ока- залось довольно сложно, так как рынки очень разнородны, и многие признаки «этничности» не всегда ярко выражены. Тем не менее по итогам наблюдений нам удалось существенно скоррек- тировать список. Часть рынков, в которых мы не обнаружили необходимых признаков «этничности», были удалены из списка. Проанализировав оставшиеся, нам удалось выявить ряд общих черт в их работе, структуре и т. д.
131
. 1. «К т к е» к . кут к : 1 – е т л упп ; 2 – пе е е (лок л е) к ; 3 – «К ‐ т ‐ о од»
Но прежде несколько замечаний о рынках, исключенных из итогового списка (9 из 32 объектов). Их можно разделить на две группы. Первая – это рынки, которые уже не работают или близ- ки к этому. Это рынок «Парус», где каждую зиму торгуют не- сколько монголов; «Первомайский», от которого остались лишь воспоминания жителей микрорайона; рынок «Синюшка», не вы- державший конкуренции с соседним недавно построенным ТЦ, а также рынок «Матрешинский», некогда располагавшийся в цен- тре города, однако в настоящее время полностью не функциони- рующий. Частично он перенесен на территорию «Маньчжурии» и «Китай-города». Вторая группа отсеяна из-за отсутствия признаков «этниче- ских рынков». Посещая их, мы везде встречали представителей различных национальностей, однако ни на одном из них не до- минировала какая-либо этническая группа. Этническое разнооб- разие, однако, не обязательная черта всех этих рынков, скорее их объединяют специализированные профили деятельности (тор- говля тем или иным видом товаров). Это продовольственные мини-рынок в Юбилейном микрорайоне, Центральный рынок, рынок «Парус»; автомобильные рынки «Знаменский», «Казан- 132 ский», «Павловский»; строительный рынок «Покровский». Мы отсеяли и универмаг «1000 мелочей». В скупке-продаже мобиль- ных устройств здесь заметно преобладают представители иноэт- нических для города групп. Однако по формату это скорее мага- зин, чем рынок. Оставшиеся в списке «этнические» рынки Иркутска можно разделить на две большие группы: центральные и периферийные. Основанием для выделения выступает не столько их пространст- венное расположение в городе, сколько их роль и значение для него и его жителей. Исходя из этого, а также масштабов рынков, вторую группу можно обозначить и как локальные рынки. Выде- ленные группы отличаются не только значимостью и ролью рын- ков, но характером их размещения, размерами, механизмами функционирования, покупательским составом.
е т л упп К центральной группе «этнических» рынков могут быть от- несены торговые центры «Шанхай-Сити молл», «Бишкек», торго- вая площадь имени П. Чекотова и рынок «Перовский». Все они расположены в центре города, рядом с Центральным рынком, и являются близкими «соседями». Они сформировали «кластер» рынков, в рамках которого они выступают как части целостной системы, тесно взаимодействуя между собой. Этот «кластер» формирует центр города, где пролегает множество транспортных, торговых и иных инфраструктурных путей и развязок, обуслав- ливающих высокую интенсивность взаимодействий людей и «проходимость» этой части города. Они, очевидно, тесно связаны и имеют общую инфраструктуру. Для горожан это фактически единое пространство, главной функцией которого является «эт- ническая» торговля. 1. Торговый центр «Шанхай-Сити молл», ул. Байкальская, 8; ул. Софьи Перовской, 17 (2 корпуса). Это «преемник» существовавшего ранее на данной террито- рии открытого рынка «Шанхай». «Шанхай-Сити молл» – это большой комплекс с пестрым этническим составом торгующих. Среди продавцов подавляющее большинство – китайцы, но не- мало и русских продавцов, которые, вероятнее всего, работают на китайских предпринимателей. Встречаются единичные выходцы с Кавказа и Закавказья, казахи, монголы и др. Среди товаров можно найти одежду и обувь любого назначения, для покупателя 133 любого пола и возраста, различные товары для дома: от мелких инструментов и утвари до крупных элементов интерьера и деко- ра; различного рода аксессуары, косметику, парфюмерию и т. д. «Шанхай-Сити молл» является одним из крупнейших «этниче- ских» рынков Иркутска. Он занимает значительное место в структуре торговой сферы города, который трудно представить без этого элемента. 2. Торговый центр «Бишкек», ул. Тимирязева, 18. ТЦ «Бишкек» располагается рядом с «Шанхай-Сити мол- лом». Состав его работников также достаточно пестрый: в основ- ном это выходы с Кавказа и Кыргызстана, реже встречаются ки- тайцы, русские. Среди продавцов очень много женщин, одетых строго в мусульманских традициях. Среди товаров преобладает одежда, чаще женская. Специфичен ассортимент женской одеж- ды: женских брюк практически не продают. Помимо одежды присутствуют различного рода товары для дома. Рынок занимает небольшую территорию и менее популярен, чем «Шанхай-Сити». Но он функционирует достаточно давно, его упоминает боль- шинство респондентов. На наш взгляд, он имеет полное право считаться одной из «центральных» торговых площадей города. 3. Торговая площадь имени Павла Чекотова, ул. Байкальская, 1. Располагается непосредственно на остановке «Центральный рынок». Находясь в самом центре конкурентной среды, рынок не уступает «Шанхайке» в степени разнородности этнических пред- ставителей, разнообразия товаров, количества покупателей и т. д. Рынок носит выраженный «этнический» характер, так как в со- ставе работников рынка преобладают представители Кавказа, торговцы из Китая, Вьетнама и других азиатских стран. Русские торговцы присутствуют, но в значительно меньшем количестве. Определенной структуры у рынка нет. Большинство товаров со- ставляет одежда и обувь, также встречаются павильоны с бижу- терией, сумками и другими аксессуарами. 4. Рынок «Перовский», на пересечении ул. Партизанская и Софьи Перовской. Находится в центре города. Среди продавцов подавляющее большинство – торговцы с Кавказа и из Закавказья, встречаются и китайцы. Русских торговцев не обнаружено. Среди товаров преимущественно представлены женская и детская одежда, муж- ская обувь, товары для дома и дачи, искусственные цветы, кожга- лантерея и аксессуары. Большинство прилавков функционирует, однако треть рынка пустует. На территории этого рынка имеется
134 кафе национальной узбекской кухни, где помимо обычных столов и стульев установлены дастарханы. В целом рынок на первый взгляд выглядит как неприбыльный и разоряющийся. Однако он регулярно работает в летний сезон.
. 2. е т л упп «к т к » ко . кут к * * 1 – о о е т « ‐ т олл», ул. к л к , 8; ул. о е о ко , 17 (2 ко пу ); 2 – о о е т « кек», ул. е , 18; 3 – о о пло д е л екото , ул. к л к , 1; 4 – ок « е о ‐ к », пе е е е ул. т к о е о ко
е е е (лок л е) к Группа периферийных (локальных) рынков заметно отлича- ется от первой. Центральные рынки формируют единое целое и тесно связаны между собой. Периферийные же рынки разброса- ны по разным частям города, обслуживая потребности жителей тех районов, вблизи или внутри которых они располагаются. О них обычно известно тем, кто проживает неподалеку и является их покупателями. Это отдельные объекты, не связанные друг с другом. Каждый их из них индивидуален, имеет свою «аудито- рию», специфику, механизмы торговли и т. д. Зачастую они отли- 135 чаются постоянством состава продавцов и покупателей. Все они занимают сравнительно небольшие территории, имеют схожую структуру. Каждый обслуживает ту или иную часть города или группу покупателей. К этой группе мы относим рынок «Волж- ский», «Китайский» рынок на ул. Октябрьской Революции, рынок на ул. Рабочей, «Малый» рынок на ул. Аргунова, рынок «Сверд- ловский» на ул. Терешковой, «Удобный» в Ленинском округе.
. 3. «К т к е» к Окт ко о ок у . кут к (пе е ‐ упп ): 1 – ок « ол к », о т о к « ол к » ( т пут ); 2 – «К т к » ок, о т о к « к “ о ”» ( т пут по ул. Окт ко е ол ); 3 – «К т к » ок « то д», ул. о
1. Рынок «Волжский», остановка «Волжская» (на трамвай- ных путях). Эффективно функционирует около 20 лет. Основную его территорию занимают продовольственные павильоны. Однако продаются и другие товары, что позволяет рассматривать его как «этнический» – «китайский». Вся непродовольственная торговля полностью находится в руках китайцев. Среди товаров преобла- дают мелкие бытовые товары, одежда, обувь, кожгалантерея и
136 аксессуары и т. д. Рынок существует много лет, его структура чет- ко устоялась с годами, и китайские торговцы стали неотъемлемой его частью. 2. «Китайский» рынок, остановка «Фабрика “Узоры”» (на трамвайных путях по ул. Октябрьской Революции). Рынок удалось обнаружить благодаря интерактивным ресур- сам. Он расположен прямо у трамвайной остановки. Китайские ряды составляют основную его часть. Оправдывая название, здесь торгуют в основном китайцы, но встречаются и русские. Среди товаров большую часть занимают ковры, женская одежда и това- ры для дома и дачи. Можно условно разделить рынок на отдель- ные сегменты, объединенные по продаваемым товарам. Он имеет локальное значение и популярен среди жителей окрестных улиц. Никто из наших респондентов из других частей города о нем не упоминал. 3. «Китайский» рынок «Автоград», ул. Рабочая. Это два торговых ряда напротив торгового комплекса «Фор- туна». «Автоградом» его называют по имени одного из первых торговых заведений. «Китайский» рынок торгует самыми разно- образными товарами, так или иначе связанными с автомобилями и активным отдыхом. В первую очередь, это аксессуары и ком- плектующие для автомобилей, однако, если пройти далее по ря- дам, можно обнаружить товары для дома и садового участка, не- которые инструменты для ремонта, а также несколько прилавков с товарами для туризма и активного отдыха. В целом ассортимент соответствует профилю торгового центра и может быть опреде- лен как сопутствующая торговля. Торгуют в большинстве своем китайцы, присутствуют и русские. Среди торговцев мало жен- щин, что связано со спецификой товаров. Его особенность в том, что он действует на территории крупного торгового центра. Это обеспечивает ему популярность среди автолюбителей и устойчи- вое функционирование. 4. Малый рынок, ул. Аргунова, 2/12. Расположен рядом с автобусной остановкой, через дорогу от одного из крупнейших торгово-развлекательных центров города. Среди работников мы встретили китайцев и узбеков. Рынок ни- чем особенно не примечателен, имеет «локальный характер» и не составляет серьезной конкуренции находящемуся рядом ТРЦ «JamMoll».
137 5. Рынок «Свердловский», ул. Терешковой, 24. Его условно можно разделить на две части: вещевой и про- довольственный. В вещевом отделе торговлю ведут преимущест- венно китайцы, небольшой ряд занимают монголы. Это позволя- ет определить этот рынок как «этнический». Ассортимент това- ров обширен: женская, мужская и детская одежда любого назна- чения – домашняя, повседневная, походная, верхняя и т. д. Обувь продают преимущественно монголы. Это унты, зимние ботинки и т. д. На рынке можно приобрести все, что может пригодиться в домашнем хозяйстве: от мелкой утвари, до инструментов.
. 4. «К т к е» к Ле ко о ок у (пе е упп ): 1 – ок « до » Ле ко ок у е; 2 – е е о л опто о‐ о то о е т « у », ул. , 2
6. Рынок «Удобный» в Ленинском округе. Торгуют преимущественно китайцы, присутствует незначи- тельное количество русских. Ассортимент – мужская, женская, детская одежда, обувь, мелкие товары для дома и быта, детские игрушками. 7. Межрегиональный оптово-розничный торговый центр «Маньчжурия», ул. Мира, 2. Работают в основном китайцы, очень мало русских. Пред- ставители других национальностей насчитываются единицами, даже в «бишкекских» рядах. Торговля ведется достаточно ожив- 138 ленно. Среди товаров наблюдается огромное разнообразие: от мелких аксессуаров до товаров для отдыха и туризма. Большое место отведено торговле одеждой. Много павильонов с обувью, верхней одеждой, автомобильными товарами и т. д. Все товары преимущественно китайского производства. Это крупный торго- вый центр (как указывают в интерактивных картах) «китайской» торговли, расположенный под открытым небом. Здесь хорошо заметен «этнический» характер рынка, а его популярность у насе- ления и статус «межрегионального ТЦ» сближает его с централь- ной группой.
«К т ‐ о од» Особняком среди «этнических» рынков Иркутска стоит не- давно возникший «Китай-город». Он представляет собой круп- нейший торговый «этнический» комплекс, образовавшийся в ре- зультате частичного переноса «Шанхайки». Расположенный на периферии города, рынок занимает обширную территорию. Фак- тически здесь находится два крытых «китайских» рынка, к кото- рым прилегают уличная торговая площадь и павильон «Бишкек- ские ряды». В помещениях продаются товары разного предназна- чения – одежда и обувь, косметика, парфюмерия, аксессуары, то- вары для дома, дачного участка и т. д. Таким образом, «Китай- город», действительно, как следует из его названия, напоминает целый город с отдельными кварталами и улицами. Отнести его к той или иной выделенной нами группе доста- точно сложно, так как по расположению и удаленности он явля- ется периферийным. Но он занимает огромную площадь, пред- ставляет собой целый торговый комплекс, что говорит о том, что его можно считать частью центральной группы. Особенно учи- тывая то, что он связан с центром с помощью специально создан- ного маршрута, позволяющего покупателям добраться до рынка прямо из центра и удаленных районов города. При ликвидации рынка «Шанхай» часть его торговцев перекочевала в «Молл», а некоторым пришлось переехать в «Китай-город», о чем свиде- тельствуют баннеры, украшающие пустующие павильоны на цен- тральных рынках. То есть часть центрального «кластера» была вынесена за его пределы, сохранив свои функции. Возможно, это переходное состояние, и со временем станет ясно, чем станет для Иркутска «Китай-город» – сохранит ли он свою связь с централь- ной группой или станет частью «семьи» локальных рынков. 139 Пример «Китай-города» позволяет предложить более слож- ное описание комплекса этнических рынков Иркутска, чем следу- ет из первоначального деления. С одной стороны, территориаль- ное деление очевидно: центральная группа образовала собой плотное сосредоточение рынков, вокруг которого хаотично рас- сыпались локальные рынки. Центральная группа имеет общего- родское значение, периферийная – локальное. С другой стороны, не все периферийные «этнические» рынки имеют значение только для прилегающего района. Некоторые из них могут быть значимы- ми для города в целом. Вместе они образуют сложную сеть, невиди- мую для горожан, но составляющую важную часть их жизни.
*** И в заключение. Поиск этнических рынков оказался ярким приключением. Приключением интеллектуальным, так как надо было понять, чего же мы ищем. Посещая рынки, мы сравнивали представления наших респондентов с собственными ощущения- ми и оценками, с заранее сформулированными критериями. Ув- лекательными были как исследование рынков изнутри, примерка на себя роли их потенциальных клиентов, так и сам процесс по- иска этих рынков в городском пространстве. Мы ощутили на се- бе, как неудобно добираться до «Китай-города» в февральский мороз, не владея личным транспортом и не зная о существовании специального маршрута для покупателей из центра города. Или как странно было приехать в совершенно незнакомую часть горо- да и обнаружить пустошь вместо ожидаемого рынка. Тревожно было ловить на себе подозрительные взгляды продавцов, когда мы проходили по торговым рядам с блокнотом и ручкой, стара- ясь зарисовать план территории. А некоторые, наоборот, интере- совались, что мы делаем, и даже предлагали помощь! Словом, исследование оказалось не просто познавательным, но и интересным и занимательным. Удалось узнать много нового не только о рынках, но и о городе в целом, выйти за рамки учеб- ных предметов и погрузиться с головой в исследовательскую сре- ду, получить незаменимый опыт в проведении практических ис- следований.
140 Э ол к т к ко : пе е о к «к т ко т » отк т е « к т » лок л о те
о о О Ко т т О
Оптово-розничные рынки в России, маркируемые как «эт- нические», представляют собой чрезвычайно интересный объект для миграционных исследований. Этот интерес связан не только, а может, и не столько с описанием внутренних механизмов дея- тельности рынка, его включенности в мигрантскую экономику, сколько с выявлением новых механизмов и результатов взаимо- действия мигрантов и принимающего общества. «Этнические» рынки все отчетливее выступают точками пересечения интересов местных жителей и мигрантов. Это продемонстрировали беспо- рядки в Бирюлево на юге Москвы (октябрь 2013 г.), связанные с обвинением «мигранта» в убийстве этнического русского. Не ме- нее показательна деятельность муниципальных и региональных властей по удалению «этнических» рынков за пределы централь- ных районов городов. Власти Москвы почти полностью решили эту задачу. Китайские и центрально-азиатские торговцы с Черки- зовского рынка, закрытого в 2009 г. под предлогом борьбы с кон- трабандой, переместились на рынки на юго-западных окраинах столицы (Люблино). Важнейшим инструментом, создающим основу для такой политики городских властей, становятся негативные образы эт- нических мигрантов. Формируемые и поддерживаемые СМИ, они в значительной степени разделяются местными жителями1. Соче- тание подобных представлений о мигрантах в своем городе и об- щих стереотипов в отношении трансграничных мигрантов2, при- водит к формированию устойчивого взгляда местных жителей на «этнические» рынки, как на пространство, «присвоенное» приез-
1 Опросы общественного мнения после закрытия Черкизовского рынка показали, что 67 % местных респондентов поддерживают эти действия. См.: Москвичи: «Черкизон» закрыли из-за мигрантов [Электронный ресурс] // Росбалт. URL: http://m.rosbalt.ru/moscow/2009/ 07/20/656488.html. 2 Дятлов В. И. Трансграничные мигранты в современной России: динамика формирования стереотипов // Миграции и диаспоры в социокультурном, политическом и экономическом пространстве Сибири. Рубежи XIX–XX и XX–XXI вв. / науч . ред. В. И. Дятлов. Иркутск, 2010. С. 451–484. 141 жими, и вследствие этого исключенное из «своего» пространства города. В результате «этнические» рынки как городские локаль- ности, во многом формирующие город1, становятся «оспаривае- мым» пространством , а этничность (реальная или приписанная) становится важнейшим маркером такого статуса. Такой взгляд на «этнические» рынки ставит комплекс взаи- мосвязанных вопросов об их месте в городском пространстве. С одной стороны, этническое маркирование оспариваемых город- ских локальностей подталкивает к определению содержания и функций этничности как символа спорного пространства. Оста- ется ли этничность «этнических» рынков символом доминирова- ния той или иной группы мигрантов в пространстве и деятельно- сти рынков? Является ли «этнический» статус рынка отражением преобладания тех или иных товарных потоков, определяемых по стране происхождения товаров? С другой стороны, «исключенное» положение «этнических» рынков как мигрантских локальностей ставит вопрос о степени их закрытости для городского сообщества. Как сочетаются ме- дийные образы и массовые представления о мигрантских локаль- ностях, как о закрытых изолированных пространствах и сообще- ствах, с коммуникативными функциями рынка2? Наконец, оста- ются ли неизменными содержание этничности и степень «закры- тости» этнических рынков как городских локальностей в совре- менном российском городе? Изменяются ли они в рамках про- странственного движения рынков в связи с действиями город- ских властей и позицией городских сообществ? Эти вопросы мы попытаемся рассмотреть на материалах Иркутска, где этнические рынки традиционно маркируются как «китайские». Мы попытаемся проследить, что меняется в пози- ционировании этих рынков в городе в последние два десятилетия и как это сказывается на определении их «китайскости». Мы по- пытаемся показать, как соотносится представление о закрытости «китайских» рынков с их функциями коммуникации мигрантов и городских сообществ. Статья основана на материалах полевых наблюдений 2014 г., а также на нескольких более ранних интервью с мигрантами в российских и центрально-азиатских городах. Описание медийных
1 Глазычев В. Л. Город на все времена [Электронный ресурс]. URL: http://www.glazychev.ru/ habitations&cities/1998_gorod_na_vse_vremena.htm. 2 Geertz C. The Bazaar Economy: Information and Search in Peasant Marketing // The American Economic Review. 1978. Vol. 68, N 2. P. 29. 142 образов «этнических рынков» осно вывается на анализе централь- ных и региональных печатных и электронных изданий. Мы привле- каем также опубликованные данные массовых опросов населения, посвященных мигрантам и этническим рынкам. Влияние новых за- конов, принятых в 2015 г. и изменяющих положение трудовых ми- грантов, в статье не рассматривается, хотя они могли добавить неко- торые новые штрихи к ситуации на «китайских» рынках.
«Эт е к е» к т о : кл е е п о т т ? Исключенное положение «этнических» рынков в городском пространстве имеет как минимум две стороны. Это не только ог- раничение возможностей для рынка, как локальности и системы социальных взаимодействий, распространяться по территории города. Такая функция физических и визуальных границ рынка чрезвычайно важна для местных сообществ и власти. Но для ра- ботников рынка, мигрантов исключенное положение этих локаль- ностей является, скорее, средством защиты от внешних угроз, носи- телем которых выступает город. Мигранты зачастую селятся до- вольно компактно и нередко живут там, где работают1 – на рынках и стройках, где, как правило, имеются помещения для жилья. Ворота и заборы рынков и строек не только ограничивают расширение ми- грантских локальностей, но и охраняют пространство мигрантов для жизни и труда. Они зачастую помогают им избежать злоупот- реблений со стороны полиции и местных жителей. Один из инфор- мантов в Москве – трудовой мигрант из Таджикистана: «Я старюсь особо не выходить с территории рынка, тут нас никто не трогает, а если вышел за территорию, тебя может пой- мать милиция, тогда придется отдавать деньги, хочешь ты или не хочешь. Они не смотрят на документы, забирают все деньги, что есть при себе. Особо проблем нет, если не выезжаешь в город»2.
1 Рязанцев C. О языковой интеграции мигрантов как новом ориентире миграционной политики России // Социол. исслед. 2014. № 9. С. 26. 2 Эти интервью взяты в Москве в период с января по февраль 2009. Результаты исследова- ния публиковались в Японии (Horie N. Gendai Chuo-Ajia Roshia Imin-ron (Contemporary Migration Issues in Central Asia and Russia). Minerva Shobo LTD, 2010), России (Рязанцев С., Хорие Н. Моделирование потоков трудовой миграции из стран Центральной Азии в Рос- сию: экономико-социологическое исследование. М. : Науч. мир, 2011), и частично на анг- лийском (Horie N., Ryazantsev S. Central Asian Migrant Workers in Moscow: Realities Revealed by their own Words // Sociology, Economics and Politics of Central Asian Migrants in Russia, HIER Discussion Paper Series (B). The Institute of Economic Research, Hitotsubashi University. 2011. N 39. P. 1–26). 143 Безопасность, наряду с экономическими мотивами, это при- чина, по которой предпочитают селиться на рынках или строй- ках, где они работают под началом иностранных же работников. Информант из Киргизии, работающий на стройке в Москве, го- ворит: «Проблем с милицией никаких нет. Тут за всем смотрит начальник, и нас никто не обижает. Да мы отсюда особо и не вы- ходим, если только до банка или в магазин за продуктами, но тут все под боком». Результатом компактного расселения становится концен- трация мигрантов по этническому признаку. Информант из Тад- жикистана, часто работающий в Ханты-Мансийске: «Да, вот, один знакомый... Я с ним поехал. Так до сих пор едем с ним... Мы все родственники, среди нас чужих нет. Мой родной братишка едет со мной. (Пауза.) У нас бригада впятером. Мы каждый год едем. И каждый год обратно все вместе»1. Такое расселение этнических мигрантов часто описывается как «мигрантские гетто» или «этнические анклавы». Не останав- ливаясь на дискуссии о справедливости таких определений, кон- статируем, что они базируются на физическом и/или символиче- ском отделении пространства мигрантов от принимающего об- щества. Мигранты из Центральной Азии и Кавказа нередко обра- зуют такие замкнутые локальности, отграниченные в городском пространстве, с помощью ворот и заборов рынков и строек. Подобное расселение может быть определено как «закрытое проживание» (gated lives)2. Живущие здесь минимально взаимо- действуют с местными жителями и/или иными этническими группами, а их мобильность ограничена территорией закрытого пространства. Такое «закрытое проживание» может быть опреде- лено как жизнь в сжатом и ограниченном пространстве за реаль- ными стенами, воротами и заборами. Его обитатели живут «отде- лившись», чтобы сохранить определенную «социальную и специ- альную» дистанцию от живущих по другую сторону или за преде- лами заборов, стен и ворот. Им присуще «закрытое мышление», предполагающее наличие «предрассудков, жестких стереотипов, болезненного и непримиримого исключения себя из других в связи с их образом жизни, этничностью, сексуальными предпоч- тениями, религиозными практиками или цветом кожи». Жесткое отграничение своего пространства приводит к заключению его
1 Рабочий на стройке в Худжанде, Таджикистане, декабрь 2011 г. 2 Brunn S. Gated Minds and Gated Lives as worlds of Exclusion and Fear // GeoJournal. 2006. Vol. 66. P. 5–13. 144 жителей в таких «закрытых» пространствах, когда защищающие стены становятся стенами тюремными. При всех отличиях анализируемых Стэнли Брюнном закры- тых сообществ от мигранских локальностей, нам представляется, что концепты «закрытого проживания» (gated lives) и «закрытого мышления» (gated minds) могут быть весьма полезны для иссле- дования рынков в России как «оспариваемого пространства». Ог- рады и ворота рынков, вместе с символическими границами, воз- двигаемыми медиа и общественным мнением, выполняют здесь сходные функции. Ограждая мигрантов – работников «этниче- ских» рынков от посягательств со стороны принимающего сооб- щества (включая нелегитимные действия полицейских и предста- вителей контролирующих структур), такие границы формируют специфические образ жизни и мышления, производными от ко- торых становятся и специфические способы взаимодействия ми- грантов и принимающего общества. При таком взгляде рынки оказываются узлом важного про- тиворечия. Играя роль инфраструктуры проживания и безопас- ности для работающих здесь мигрантов, они одновременно яв- ляются и местом их прямого контакта с горожанами. Логика раз- вития «закрытого проживания» и обособленного (исключенного) пространства требует фиксации дистанции между мигрантами и принимающим сообществом, тогда как функции рынка подталки- вают к сближению и взаимодействию. Иными словами, «этнический» рынок оказывается между стремлением к «закрытию» и необходимо- стью «открытия» его пространства как городской локальности. Такое противоречие имеет множество граней, поскольку деятельность «этнических» рынков в России строится на стыке интересов множества акторов и заинтересованных сторон. На пересечении интересов и деятельности таких акторов, локальных, кросс-региональных и трансграничных сетей происходит местная «сборка» рынка, воплощенная в той или иной форме и организа- ции, специфике его жизнедеятельности1. Поскольку «точка сбор- ки» всегда погружена в локальную систему взаимодействий и специфических условий, как показывают Барнес и Хайтер, учет такой «чувствительности к местному контексту» локальных мо- делей «сборки» позволяет уйти от обобщенных моделей и откры- вает широкие перспективы для определения возможных путей
1 Sheppard E. Thinking through the Pilbara // Australian Geographer. 2013. Vol. 44, N 3. P. 268. 145 развития1. В этом смысле исследование «этнических рынков» в контексте переселенческого общества востока России открывает перспективу сравнительного анализа взаимодействия мигрантов и принимающих сообществ на востоке и западе страны. Действительно, помимо торговцев и покупателей акторами, формирующими рынок, оказываются мигранты и местные жите- ли, занятые в инфраструктуре рынка, представители власти и контролирующих органов. Местные или иностранные владельцы или администраторы рынков; мелкооптовые и розничные тор- говцы; персонал , обслуживающий работников и посетителей рынка; местные власти, контролирующие или администрирую- щие деятельность рынка и реализующие институциональные рамки деятельности рынков и миграции через риторику, полити- ку, управленческие практики – все они важные стейкхолдеры рынка. Их деятельность активно позиционирует рынок в город- ском пространстве и, как следствие, определяет положение пред- ставителей этнических групп, занятых на рынке. Даже местные жители, не пользующиеся услугами рынков, выступают важными участниками взаимоотношений с ними. Стереотипы и поведение таких «сторонних зрителей» в значи- тельной мере определяют позиционирование рынка прежде все- го, через формирование массовых стереотипов и социальных практик, в том числе практик избегания. Последние, связанные со стремлением избежать компрометации2 вследствие посещения рынка и зачастую основанные не столько на реальном опыте, сколько на массовых представлениях, оказываются мощным ин- струментом строительства символических стен вокруг рынков. Горожане, не посещающие рынок и не являющиеся в строгом смысле одним из его стейкхолдеров, тем не менее весьма эффек- тивно позиционируют его как исключенную, «закрытую» город- скую локальность. Следствием такого позиционирования рынков в городском пространстве (физическом и символическом) становится переоп- ределение главного признака, маркирующего такие рынки как «закрытые» локальности – этничности.
1 Barnes T., Hayter R. No “Greek-Letter Writing”: Local Models of Resource Economies // Growth and Change. 2005. Vol. 36, N 4. P. 454. 2 Гофман И. Ритуал взаимодействия: Очерки поведения лицом к лицу. М. : Смысл, 2009. 319 с. 146 к т е еко т ук к т ко о к кут ке «Этнические» рынки в российских городах часто описыва- ются исследователями как «китайские»1. Однако есть заметная разница в представлении о китайскости в Москве и в сибирских городах. Открытые рынки в Москве довольно часто описываются как «китайские»2, однако ни один из них не называется «Китай- ским рынком» или аналогичным образом, дающим представление о его «китайскости». В медиа они нередко описываются как места, где трудятся множество мигрантов из Китая и/или продаются китайские товары, но более типичным является их описание как места, где преобладают рабочие и торговцы из Центральной Азии и Кавказа. Показательна трагедия на Басманном рынке, где 23 февраля 2006 г. из-за большого количества снега и некачествен- ного строительства рухнула крыша. Погибло 66 человек, из кото- рых 45 были гражданами Азербайджана, восемь – из Грузии, пять из Таджикистана и трое из Узбекистана. Все они находились в России как трудовые мигранты. Этнические рынки Иркутска, в противоположность москов- ским, часто описываются именно как китайские рынки, и мест- ные жители в повседневной жизни называют их именно так. На- звания «Шанхай» и «Китай-город» отчетливо отсылают нас к их «китайскости» и связанным с этим образам и представлениям. Визуальные образы, используемые в оформлении рынков (соче- тание красного и золотого цвета, стилизация шрифтов вывесок под иероглифическое письмо, образы драконов и т. п.), хорошо дополняют «говорящие» названия. Логично предположение, что маркированное столь очевидным образом пространство должно определяться через бытующие в российском обществе чрезвы- чайно упрощенные стереотипы о китайских рабочих и бизнесе, о связанным с ними экспансионизме, эксплуатации и преступно-
1 См. напр.: Бурнасов А. Китайский рынок как логистический центр: на примере рынка «Таганский ряд» в Екатеринбурге // Мигранты и диаcпоры на Востоке России: практики взаимодействия с обществом и государством. М. ; Иркутск : Наталис, 2007. С. 68–80; Дят- лов В. И. «Китайские рынки» российских городов – «уходящая натура»? // Изв. Иркут. гос. ун-та. Сер. Политология. Религиоведение. 2008. № 1. С. 20–30; Трансграничные миграции и принимающее общество: меха низмы и практики взаимной адаптации / науч. ред . В. И. Дятлов. Екатеринбург : Изд-во Урал. ун-та, 2009. 396 с.; Рыжова Н. П. Трансгранич- ный рынок в Благовещенске: формирование новой реальности деловыми сетями «челно- ков» // Экон. социология. 2003. Т. 4, № 5. С. 54–71. 2 «Москва» превратилась в китайский рынок [Электронный ресурс] // Вести.ru. 2009. 15 июля. URL: http://www.vesti.ru/doc.html?id=302018. 147 сти1. Понимаемая таким образом «китайскость», манифестируе- мая через названия и визуальные образы, вполне укладывается в идею этнического рынка как пространства «закрытого прожива- ния», исключенной локальности. Однако насколько реальное по- зиционирование «китайских» рынков Иркутска соответствует медийным образам и массовым стереотипам? Подтверждается ли «китайскость» составом торговцев и структурой товаров? Иными словами, являются ли идентичными «китайскость» медийного дискурса и «китайскость» практик? Важным контекстом является специфика Иркутска как важ- нейшего узла постсоветских трансграничных миграций. В качест- ве крупного перекрестка автомобильных дорог и железнодорож- ной Транссибирской магистрали (Транссиб) Иркутск выступает важным узлом наземных трансграничных потоков товаров как из Центральной Азии, так и Китая. В 2013 г. в Иркутской области было зарегистрировано 42,2 тыс. иностранных рабочих. В преде- лах Сибирского федерального округа она более привлекательна для иностранцев, чем, например, Новосибирская и Омская облас- ти, где численность населения заметно выше. Китайский рынок появился в центре Иркутска в октябре 1992 г. и получил название «Шанхай» («Шанхайка»). В момент появления он занимал площадь около 5 тыс. м2, но мере роста его площадь увеличилась в два раза. Городские власти несколько раз пытались ужесточить регулирование деятельности рынка, чтобы уменьшить его площадь. Это было довольно сложно, поскольку принадлежащий муниципалитету рынок составлял лишь часть огромной рыночной площади в центре города, а остальные его составляющие принадлежали большому числу различных вла- дельцев. В 2002 г. городское управление пожарной охраны вре- менно закрыло рынок, ссылаясь на чрезмерное количество торго- вых точек, число которых явно превышало возможности безо- пасной торговли. В 2000 г. на рынке площадью около 10 тыс. м2 насчитывалось около 2,5 тыс. торговых точек. В 2003 г. их коли- чество сократилось до 1 300, включая 982 «контейнера». Заметно сократилось и число работающих на рынке. В 2002 году в их со- ставе было более 3 тысяч китайцев и корейцев (из Китая), более 300 вьетнамцев, около 150 казахов и более 600 русских , а также около 200 представителей других национальностей. В 2003 г . в связи с сокращением рынка на нем осталось лишь 495 китайцев и
1 Дятлов В. И. Указ. соч. С. 451–484. 148 485 русских1. В 2004 г. городская администрация заявила, что ры- нок будет закрыт не позднее 2007 г. Однако этот процесс затянул- ся до 2014 г., когда рынок «Шанхай» был окончательно закрыт. Рост рынка «Шанхай» происходил за счет поглощения иных, прилегающих к нему рынков и торговых пространств. Точно оп- ределить его границы чрезвычайно трудно, они весьма размыты. Полевые работы позволяют определить границы «начального», юридически оформленного как муниципальное предприятие, «Шанхая» в пределах молла «Шанхай-Сити» и прилегающей к не- му территории. «Большой Шанхай» (территория этого рынка в момент максимального развития, в которой муниципальный предприятие занимало лишь небольшую часть) включает не- сколько соседних рынков и прилегающее к ним пространство и занимает территорию между улицей Тимирязева и Центральным парком культуры и отдыха – ЦПКиО (серая зона на схеме, рис. 1). Площадь «Большого Шанхая» составляет примерно 278 тыс. м2 (для сравнения площадь ЦПКиО около 260 тыс. м2). Часть терри- тории «Шанхая» сегодня занимает «Шанхай-Сити молл», откры- тый в 2011 г. Через дорогу расположен крытый торговый центр «Площадь Павла Чекотова», где ведется фактически та же дея- тельность, что и на ликвидированном китайском рынке. В качестве альтернативы «Шанхаю» летом 2014 г. был открыт новый большой китайский рынок на окраине Иркутска. Он соз- давался во многом для того, чтобы переместить туда торговлю и торговцев с закрытого «Шанхая». И действующий молл «Шанхай- Сити», и новый китайский рынок управляются компанией «Фор- туна», основанной на местном капитале. То есть индивидуальные китайские торговцы действуют в юридическом смысле в рамках единой местной компании, а их деятельность администрируют местные управляющие. Тесная связь «нового» и «старого» рынков видна и в том, как управляющая компания преодолевает транс- портную удаленность «Китай-города», запустив к нему регуляр- ные бесплатные автобусы от молла «Шанхай-Сити»2.
1 Дятлов В. И., Кузнецов Р. Э. «Шанхай» в центре Иркутска. Экология китайского рынка // Экон. социология. 2004. Т. 5, № 4. С. 56–71. 2 См. подробнее об этом статью Григоричева К. «Базар и город…». 149
. 1. ол о « » е т е кут к ( е )
До закрытия рынок «Шанхай» находился под управлением «Муниципального учреждения по управлению муниципальными торговыми имущественными комплексами Кировского района города Иркутска» – структуры, тесно аффилированной с мэрией Иркутска. Городской бюджет получал значительные финансовые поступления от аренды земли на территории рынка, которые только в 2002 г. составили 30 млн руб.1 Возникает вопрос: почему же тогда город постоянно ужесточал надзор за деятельностью рынка и в конечном итоге закрыл его? Для этого были две главные причины. Первая их них связана с противоречивой ролью рынка в жизни города. В начале 1990-х гг. региональные потребительские рынки еще не преодолели послед- ствий дефицитной экономики. Товарные потоки разрушились
1 Дятлов В. И., Кузнецов Р. Э. «Шанхай» в центре Иркутска … 150 вместе с распадом Советского Союза, а местное производство стагнировало. Сложился острый дефицит товаров повседневного спроса. Особенно серьезной ситуация была в Сибири и на Даль- нем Востоке России. В советский период товары народного по- требления поставлялись из других регионов страны, поскольку граница с Китаем была закрыта. Переход к рыночной экономике и разрушение прежних хозяйственных связей привели к домини- рованию китайских товаров на потребительском рынке. Это вы- звало не только насыщение и диверсификацию рынка, но и его расслоение. Китайский рынок, где продавались товары невысоко- го качества по низким ценам, предоставил возможность выбора для малоимущих слоев населения, доля которых в России быстро росла в 90-е. В этом смысле китайские рынки играли важнейшую роль в рыночных механизмах, удовлетворяя потребности нижних социальных слоев россиян. В результате «Шанхай» процветал. Однако его расположение в центральной исторической части го- рода, являющейся своего рода фасадом и рекламой города, стано- вилось головной болью городской администрации. Вторая причина связана с представлением о доминировании на «Шанхае» иностранных мигрантов, преимущественно из Ки- тая, и о рынке как о центре нелегальной экономики. Подобные представления формировали образ исключенной локальности в центре города, занятой «закрытым» сообществом, что объектив- но стимулировало участие власти в оспаривании этой части го- родского пространства. Многочисленные собственники частей «Большого Шанхая» (включая городскую администрацию) не смогли, да и не пытались изменить негативный образ «Шанхая» как китайского рынка. Сложный баланс интересов, переплетен - ных на рынке, фактически исключал возможность простого за- крытия «Шанхая» и подталкивал к компромиссному решению – вытеснению «закрытой» локальности на периферию города. Как и в случае закрытия Черкизовского рынка в Москве, городские вла- сти в качестве инструмента давления и повода для закры- тия/переноса рынка использовали результаты проверок его сани- тарного состояния и законности деятельности иностранных ра- бочих. Хотя при этом артикулировалось стремление ограничить нерегулируемую рыночную торговлю иностранных граждан и устранить нарушения законодательства, но реальные причины лежали, видимо, глубже. Перенос «Большого Шанхая» летом 2014 г. оказался не про- стым пространственным перемещением устоявшихся форм тор- говли, сложившихся сообществ и системы отношений на перифе- 151 рию города. Устранение риска геттоизации китайской диаспоры в центре Иркутска в пределах «закрытой» локальности «Шанхая» не привело к появлению аналогичной угрозы для окраинного района, где находится «Китай-город». При переносе крупнейшего городского «китайского» рынка была изменена система его управления: теперь она полностью основана на местном капитале компании «Фортуна» и не связана с муниципальными организа- циями. Изменились и состав торгующих, и структура товаров. Определение «китайский» в названии рынка уже не означает до- минирования китайских товаров и торговцев и даже их ведущую роль. Несмотря на обилие визуальных символов «китайскости», жители и городские власти не связывают его с негативными об- разами «китайского», подтверждением чего, отчасти , служит официальное название нового рынка – «Китай-город»1. Таким образом, «китайскость» нового китайского рынка, как часть мировоззрения жителей сибирского города, становится , скорее, символом нового пространства, предполагающего этниче- ское многообразие, а не традиционного рынка с доминированием определенной этнической группы2.
Э ол к т ко о к Китайские товары по-прежнему остаются основой деятель- ности «китайских» рынков в Иркутске, однако они все больше дополняются продукций российских и белорусских производите- лей. Это позволяет говорить о том, что спектр товаров, продаю- щихся на рынке, диверсифицируется за счет «некитайской» про- дукции, цена и качество которой соответствуют товарам из Ки- тая. Можно предположить, что торговля на «китайских» рынках все больше опирается не только на прямые оптовые поставки из Китая, но и на более широкие торговые сети. Вопреки названию, на рынке заняты не только китайцы. По сравнению с прошлым, участие китайцев в деятельности «китайских» рынков в Сибири и на Дальнем Востоке России заметно снизилось. Заметнее стали российские продавцы и торговцы из Центральной Азии. В нема-
1 Здесь следует оговориться, что «большой «Шанхай» никогда не имел такого официально- го названия. Название «Шанхай-Сити молл» появляется лишь после ликвидации собст- венно китайского рынка. Кроме того, название нового рынка «Китай-город» отсылает к историческому торговому району Москвы с одноименным названием, что символически закрепляет право города и его сообщества на эту локальность. 2 Дятлов В. И., Григоричев К. В. Сибирь: динамика этнизации городского пространства переселенческого общества // Изв. Иркут. гос. ун-та. Сер. Политология. Религиоведение. 2014. Т. 10. С. 17. 152 лой степени это результат запрета в 2007 г. для иностранных ра- ботников торговать на открытых рынках. Это повлияло и на по- зиционирование «китайских» рынков, которые уже не являются собственно китайским бизнесом. Такая ситуация характерна не только для Иркутска, но и других городов востока России, например Благовещенска. После изменений 2007 г . в российском законодательстве китайские компании в городе для продолжения бизнеса перерегистрируют- ся на имя российских граждан. В 2011 г. в центре Благовещенска можно было наблюдать не менее 300–350 торговцев из Китая, при этом численность иностранных работников, легально занятых в качестве продавцов, не превышает 50 человек1. Представляется, что такая трансформация статуса китайско- го рынка в сибирских и дальневосточных городах находится в тесной взаимосвязи с более общими процессами на востоке Рос- сии. Некоторые эксперты утверждают, что адаптация Сибири и Дальнего Востока к тесному взаимодействию с Китаем привела к появлению гибридных культурных моделей2. Восприятие китай- цев местным населением в приграничных регионах существенно меняется. Традиционный стереотип китайских мигрантов как низкоквалифицированных рабочих, не говорящих по-русски, сме- няется новым восприятием, сформированным через контакты с ки- тайскими бизнесменами и торговцами, знающими русский язык и культуру и адаптированными к российской деловой практике3. Взаимная миграция через китайско-российскую границу все более входит в повседневную жизнь4. До 2007 г. Китай возглавлял список стран выезда из России. Среди целей поездок в Китай рос- сийских граждан преобладали туризм и деловые. В 2013 г. около 2,06 млн россиян посетили Китай, в том числе 1 070 тыс. с туристически- ми и 260 тыс . – с деловыми целями. За этот же период около 1,07 млн граждан Китая посетили Россию, из которых 370 тыс. въезжали с целью туризма, и около 300 тыс. – с деловыми целями (табл. 1).
1 Переселенческое общество Азиатской России: миграции, пространства , сообщества. Иркутск : Оттиск, 2013. С. 169–170. 2 Бляхер Л. Е. Восточный поворот России (возникновение и выживание естественного порядка в малых городах Дальнего Востока России). Иркутск : Оттиск, 2013. 90 с. 3 Дятлова Е. В. Историческая динамика представлений о китайских торговцах, предпри- нимательстве и деловой культуре в позднеимперской и современной России. Иркутск : Изд-во ИГУ, 2013. 185 с. 4 Зайончковская Ж. Россия перед лицом иммиграции // Pro-et-Contra. 2005. № 3. С. 85. 153
. 2. Кол е т о е до о К т , ел. ( о т. по т т. д еде . е т т по ту у ‐ кул ту )
л 1 ло о т д , е о по т , ло о к д , е Япо , К т е пу л ку Ко е 2013*
Кол е т о ол от Кол е т о ол от т ел е е е е о , ел. К т , % о , ел. К т , % е 1 071 515 100 2 057 810 100 К т у 372 314 100 1 067 542 100 е 295 203 100 259 223 100 е 107 942 10,1 211 258 10,3 Ко е у 52 114 14,0 107 055 10,0 е 22 681 7,7 28 930 11,2 е 102 408 9,6 87 952 4,3 по у 55 092 14,8 33 414 3,1 е 30 459 10,3 8 161 3,1 * о т. по т т. д еде . е т т по ту у ‐ кул ту .
154 В противоположность устоявшемуся мнению, россияне больше посещают Китай, чем китайцы – Россию. Взаимный ми- грационный обмен особенно значим для приграничных регионов России. Значительная часть их жителей имеет опыт поездок в Ки- тай и приобретения там товаров повседневного спроса. Это рас- сматривается как неотъемлемая часть повседневной жизни. На - пример, половина студентов-старшекурсников в Благовещенске (Амурская область) имеет опыт работы в Китае или с китайскими бизнесменами. Каждый третий житель Приморского края хотя бы один раз в жизни бывал в Китае1. Столь масштабный опыт миграционного взаимодействия с Китаем, безусловно, не мог не сказаться на восприятии китайцев, их присутствия и деловой ак- тивности в сибирских и дальневосточных городах. В чем же основное отличие современного «китайского» рынка Иркутска от прежнего «Шанхая»? Прежде китайские рынки были местом, где впервые после распада Советского Союза стали замет- ны иностранцы. Теперь для жителей Сибири и Дальнего Востока присутствие китайцев является привычным элементом местных сообществ. В сочетании с обширными торговыми сетями, охваты- вающими Китай и Центральную Азию, «китайский» рынок теперь определяется как мультиэтническое рыночное пространство, вы- строенное вокруг китайских и близких к ним по качеству и цене товаров. На таком рынке можно увидеть не только русские кафе и китайские рестораны, но и предприятия с этнической кухней цен- тральноазиатских народов, включая узбекскую, таджикскую, кир- гизскую. Встречаются и халяльные продуктовые магазины. Иными словами, современная «китайскость» китайских рынков Иркутска подразумевает мультикультурное и полиэтничное пространство. Вовлечение торговцев и торговых сетей из Кыргызстана также становится важным фактором эволюции китайских рын- ков в Иркутске. Их включение обеспечило разнообразие и диф- ференциацию «китайскости» на рынках. Кроме того, это предос- тавило рынкам рабочие руки, что не могло обеспечиться мигра- цией из Китая вследствие ограничений в получении визы и раз- решения на работу. Продающиеся на рынке киргизские товары позиционируются как продукция более высокого качества, чем китайские2. Но фактически киргизское участие в китайском рын-
1 Зайончковская Ж. Указ. соч. С. 85. 2 Зачастую «киргизские» товары оказываются частью реэкспорта продукции, ввозимой в Кыргызстан из западного Китая, так что фактически противопоставляется качество това- ров из западного («кыргызские») и северовосточного («китайские») Китая. (См. подроб- нее: Пешков И. О. Базар и вещи. Репрезентации товарно-вещевых рынков в перспективе материалистического поворота // Изв. Иркут. гос. ун-та. Сер. Политология. Религиоведе- ние. 2014. Т. 10. С. 187). Это, однако, лишь подчеркивает манифестацию «киргизского», в которой символ оказывается важнее содержания. 155 ке манифестируется еще более заметно. Рядом с территорией бывшего рынка «Шанхай» расположен торговый центр «Бишкек». Он возник как логичное завершение роста специфического сег- мента китайского рынка, называвшегося «Бишкекские ряды». Начавшись (самое позднее после 2010 г.) как небольшая часть «Шанхайки», киргизский сегмент постепенно превратился в за- метную часть рынка, а затем перерос в современный формат тор- гового центра. Помимо торговых прилавков здесь расположены и кафе, которые довольно часто посещают работающие в центре киргизы. Важной частью нового китайского рынка «Китай-город» является магазин «Бишкекский рынок». Предприниматели и работники из Кыргызстана могут въез- жать в Россию без визы. Это дает им заметное преимущество для работы в сфере торговли перед мигрантами из Китая, которым тре- буется виза для въезда и разрешение или патент для легальной (или квазилегальной) работы. Причем разрешение на работу рабо- чие из Китая должны получать до въезда в Россию. Как следствие на «китайских» рынках работает множество киргизов, что объяс- няет появление здесь киргизских кафе. На новом «китайском» рынке Иркутска в его собственно «китайской» части, а не в упомя- нутом выше магазине «Бишкекский рынок», встречаются объявле- ния о поиске продавцов-киргизов. Такие продавцы востребованы благодаря как представлению о более высоком качестве товаров из Кыргызстана, так и более свободному владению русским языком. «Киргизские» предприятия питания вместе с торговцами и ра- ботниками из Кыргызстана маркируют полиэтническую структуру «китайского» рынка, для которой киргизский элемент становится неотъемлемой частью «китайскости». Это приводит к переопреде- лению «китайскости» в рамках китайского рынка и как следствие, изменению позиции «китайских» рынков в городском пространстве.
од Изменение места и роли «китайского» рынка в Иркутске дает очень интересный пример пространственного и социального движения, что, в свою очередь, позволяет сделать более общие наблюдения. На первый взгляд, вытеснение «китайского» рынка как «закрытой» локальности из центра на окраину города должно было стать переносом оспариваемого пространства из централь- ной части (своего рода авансцены городской жизни) на город- скую периферию. Это отнюдь не означало устранения самой воз- можности капсулирования (геттоизации) китайской общины в 156 городе и развития рынка по типу «закрытого» проживания, а лишь предполагало перенос «закрытого» пространства за преде- лы центральной (презентационной) зоны города. Иными слова- ми, это была скорее попытка выноса на окраину города потенци- ального чайнатауна, возможность появления которого составляет одну из распространенных фобий в современной России1. Более того, перенос китайского рынка на окраину города, жизнь кото- рой традиционно менее тщательно контролируется городскими властями, потенциально создавала даже большие возможности для «закрытого» проживания и фиксации границы между рын- ком, как мигрантской локальности, и городом. Однако вместе с изменением местоположения крупнейшего в городе китайского рынка фактически произошла институциа- лизация его нового статуса. Городская локальность и сегмент го- родской экономики, в котором доминировала одна этническая группа, превратился в мультикультурное и полиэтничное про- странство. Вместе с китайскими мигрантами здесь присутствуют торговцы и рабочие из других стран и горожане. Такая диверси- фикация структуры «китайского» рынка привела к тому, что «за- крытое» пространство быстро «открывается», а дистанция между ним и городом заметно сокращается. Разумеется, размывание мо- ноэтнической структуры работников «китайского» рынка нача- лось до его переноса из центра на окраину города – это подтвер- ждает появление «бишкекских рядов» на рынке «Шанхай» еще до его закрытия. Однако перемещение «китайского» рынка заметно ускорило этот процесс, в результате которого рынок оказался не ис- ключенным и оспариваемым пространством, а местом конструктив- ного взаимодействия мигрантов и принимающего сообщества. Как показывает Иркутск, «китайские» рынки в городах Си- бири и Дальнего Востока больше не являются местами, где только торговцы из Китая продают исключительно китайские товары. Напротив, такие рынки обеспечивают возможность для совмест- ной предпринимательской деятельности и работы по найму для местных предприятий, горожан и представителей различных эт- нических групп. Китайские рынки по-прежнему рассматриваются местными жителями преимущественно как специфический сег- мент торговли, характеризующийся низкими ценами и невысо- ким качеством товаров. Именно в этом заключается причина их устойчивости, поскольку как и ранее «китайские» рынки предла-
1 Дятлов В. И. Россия: в предчувствии чайнатаунов // Этногр. обозрение. 2008. № 4. С. 6–16. 157 гают важный вариант для местных потребителей. Они лучше дру- гих сегментов и форм торговли удовлетворяют потребности лю- дей с низким уровнем доходов. Это особенно важно для регио- нов, где цены выше из-за более высоких транспортных издержек в силу географической удаленности от европейской части России. Китайские рынки здесь не являются сейчас ни китайскими анклавами, ни «закрытыми» общинами, ни мигрантскими гетто, образованными одной или несколькими этническими группами. Ворота и ограды рынков не подразумевают поддержание жесткой социальной дистанции между работающими там мигрантами и «внешним» пространством. В этом смысле китайские рынки, ко- торые мы наблюдали в Иркутске, получили различные контексты по сравнению, например, с рынками Москвы. Возможно, это результат расширения личных контактов ме- жду населением востока России и Китаем. Характер этих контак- тов заметно изменился количественно и качественно. В прошлом контакты были однослойными и однонаправленными. Они кон- центрировались на «китайских» рынках, где горожане сталкива- лись исключительно с китайскими торговцами и рабочими. Это определяло и содержание «китайскости», позиционирование их как «закрытого» (исключенного) и оспариваемого городского пространства. Теперь контакты в пределах китайского рынка ста- ли гораздо более многослойны и разносторонни, включают ши- рокий спектр разнообразных этнических и мигрантских групп, а взаимодействие заинтересованных сторон прочно вошло в повсе- дневную жизнь. Новые контексты, в противовес устоявшимся стереотипам и медийным образам, существенно меняют содержа- ние «китайскости» китайских рынков сибирских и дальневосточ- ных городов, превращая ее из признака «закрытой» локальности в маркер специфического пространства, открытого для выработ- ки новых практик социальных взаимодействий. Безусловно, наши наблюдения не позволяют дать общую ха- рактеристику «китайских» рынков в Сибири и на Дальнем Восто- ке России. Это, скорее, попытка предложить вариант интерпре- тации трансформации статуса и функций «китайского» рынка через изменение и усложнение «китайскости» как ключевого маркера специфической локальности и способа социальных взаимодействий. Вместе с тем представляется, что иркутский кейс дает хорошие возможности для анализа других этнических рын- ков и мигрантских локальностей, определения региональных и локальных контекстов их трансформации.
158 « у к » ок е т е ек 1
Современные информационные и глобализационные про- цессы стремительно меняют конъюнктуру, формы организации и механизмы работы современных товарных рынков. Однако без них по-прежнему невозможно представить жизнь современного города. Сегодняшний рынок – уже не просто «физическая кон- центрация продавцов вместе с их товарами и покупателей с их деньгами в одно время в одном месте для заключения и осущест- вления сделок»2. Это еще и сложный, многогранный социальный организм, живущий и функционирующий по собственным зако- нам и правилам. Обширная инфраструктура, неизбежная вокруг торговых площадей различного формата, разветвленная сеть формальных и неформальных практик взаимодействия по линии продавец- покупатель превращают каждый отдельно взятый рынок в уни- кальный, специфический хозяйственный объект, в рамках кото- рого нередко происходит встреча самых различных националь- ных культур. Формат рынка позволяет обеспечить работой массу приезжих, ищущих заработка за границей. И в этом случае рынки становятся не только ключевой точкой концентрации мигрантов, сферой приложения их деловой активности, но еще и «удобной» площадкой для их адаптации. Окружающими такие рынки этни- чески маркируются. Феномен этнических рынков лишь относительно недавно стал привлекать внимание исследователей3. Между тем это чрез- вычайно важная и занимательная исследовательская проблема,
1 Журнальная версия этой статьи осуществлена в тематическом номере журнала «Извес- тия Иркутского государственного университета. Серия: Политология. Религиоведение», подготовленного в рамках Программы стратегического развития ИГУ на 2012–2016 гг. проекты Р222-МИ-003, Р 222-ОУ-037 (Гузей Я. С. «Раша-таун» в центре Пекина: россий- ская этнизация восточного рынка // Изв. Иркут. гос. ун-та. Сер. Политология. Религиове- дение. 2014. Т. 10. С. 154–165). 2 Радаев В. В. Что такое рынок: экономико-социологический подход. М., 2006. С. 12. 3 См.: Дятлов В. И., Кузнецов С. И. «Шанхай» в центре Иркутска. Экология китайского рынка // Байкальская Сибирь: из чего складывается стабильность? М. ; Иркутск, 2005. С. 166–187; Журавская Т. Китайский торговый центр: эффекты запрета // Местные сооб- щества, местная власть и мигранты в Сибири на рубежах XIX–XX и XX–XXI вв. Иркутск, 2012. С. 294–314; «Китайские рынки» российских городов – «уходящая натура»? // Транс- граничные миграции и принимающее общество: механизмы и практики взаимной адапта- ции : монография. Екатеринбург, 2009. С. 249–289. 159 позволяющая поставить массу интересных вопросов. В частности, вопрос о механизмах этнизации рыночного пространства. Как и с помощью каких средств этничность манифестируется на торго- вых площадях? Какие основания лежат в основе восприятия того или иного рынка в качестве этнического? Какие маркеры пре- вращают отдельно взятый рынок в объект для этнически окра- шенных ассоциаций? Исключительно интересную исследовательскую площадку представляет крупнейший оптово-розничный рынок Пекина – «Ябаолу» (雅宝路). Это один из тех примеров, где этническое на- чало не только присутствует в публичном пространстве, но и ак- тивно манифестируется. Ориентированный исключительно на международную торговлю и обслуживание интересов иностран- ных покупателей, рынок выступает местом постоянного шопинга для туристов, приезжающих в Китай из самых различных стран мира. Между тем, несмотря на значительную разнородность на- ционального состава его покупателей, за ним прочно закрепилась слава «русского рынка». Именно так его воспринимают приезжие и сами китайцы1. Это дает прекрасную возможность поразмышлять на конкретном примере над вопросом о том, как конструируется «рыночная этничность» и чем она маркируется в публичном про- странстве. Небольшая, ничем не примечательная улица Ябао сегодня известна далеко за пределами КНР. Русскоговорящие туристы, приезжающие в Китай, привыкли именовать ее по-разному: «Ябаолу», «Ябалу», «Яболу», «Ябалоу», «Я-лу»2. Однако какой бы из этих терминов ни звучал в устной речи, для большей части приезжих становится понятно, что речь идет о популярнейшем среди русских рынке Пекина. История рынка на улице Ябао, расположенной в Чаоянском районе на востоке Пекина, началась еще в 1988 г. Тогда для реше- ния проблем безработных, инвалидов и уволенных по сокраще- нию лиц, управление улицы Чаовай разместило 150 торговых па- латок по обе стороны улицы Ябао3. Небольшой придорожный рынок, удовлетворяющий по- требности преимущественно местных покупателей в бытовой
1 Курто О. И. Русский мир в Китае: исторический и культурный опыт взаимодействия русских и китайцев. М. : Наука – Вост. лит., 2013. С. 58. 2 Согласно правилам транслитерации китайского языка правильнее использовать термин «Ябаолу». 3 Сунь Хуэйцзюнь. Китайско-российская народная торговля на примере рынка Ябаолу // Проблемы Дальнего Востока. 2002. № 1. С. 92. 160 технике, одежде и других товарах повседневного спроса, доволь- но быстро увеличился в размерах, чему в немалой степени спо- собствовала его близость к Посольскому кварталу Пекина, обра- тившая на него внимание иностранцев. Для приезжавших рынок на Ябао давал удобную возможность приобрести китайские това- ры по самым низким ценам. Особый интерес к дешевым китайским товарам в 1990-х гг. проявили выходцы из СССР и стран бывшего социалистического лагеря. Вступившая в полосу затянувшегося экономического кризи- са советская промышленность была не в состоянии насытить внут- ренний рынок. Острый дефицит потребительских товаров предо- пределил и большой спрос на продукцию активно развивающейся китайской экономики. Радикально либерализировался режим гра- ницы между Россией и КНР, стимулировав рост межгосударствен- ного товарного обмена. Введенный на первых порах безвизовый режим чрезвычайно усилил миграционные потоки, заложив основу для формирования прочных российско-китайских деловых связей1. С открытием границы в Россию хлынул поток дешевых ки- тайских пуховиков, калькуляторов, магнитофонов, кожаных пальто и других изделий китайской промышленности. Для значи- тельной части российских семей, измученных затянувшимся эко- номическим кризисом, дешевые товары оказались едва ли не единственной возможностью пережить «трудные» 90-е гг. Спрос способствовал появлению массы российских «челноков», готовых привезти из соседней страны то, что востребовано. Для многих «челночный бизнес» стал не столько возможностью заработать капитал, сколько средством существования. В этот стихийный, стремительный процесс формирования российско-китайского совместного бизнеса оказался втянут и «Ябаолу». Россиян и выходцев из бывших социалистических стран Восточной Европы (большей частью из Польши) привлека- ла возможность не только купить, но и выменять товар. Для на- чинающих предпринимателей это была прекрасная возможность начать свое дело. Советские фотоаппараты, бинокли, техника, военное обмундирование легко обменивались на куртки, пухови- ки, обувь. Интерес зарубежных, преимущественно российских, пред- принимателей к товарам с Ябао обеспечил быстрый подъем и
1 См.: Гельбрас В. Г. Россия в условиях глобальной китайской миграции. М. : Муравей , 2004. 203 с.; Ларин А. Г. Китайские мигранты в России. История и современность. М. : Вост. кн., 2009. 512 с. 161 развитие рынка. По сведениям китайского исследователя Сунь Хуэйцзюня, к августу 1993 г. количество прилавков увеличилось до 600 и продолжало стремительно расти. В 1999 г. разрозненные палатки было решено перевести под крышу1. Рынок не только стремительно разрастался, но и обзаводился разветвленной ин- фраструктурой: под оптовые склады, заведения общественного питания, фирмы по доставке товаров, гостиницы и развлекатель- ные заведения постепенно задействовали близлежащие здания. Особую роль в подъеме и развитии «Ябаолу» сыграло и по- явление в начале 1990-х гг. в Москве крупнейшего центра опто- вой торговли китайских товаров – «Черкизовского рынка», или «Черкизона». Созданный по инициативе известного предприни- мателя Тельмана Исмаилова «Черкизон» с самого начала был прочно связан с «Ябаолу». Успешная инициатива Тельмана Ис- маилова, предложившего китайским предпринимателям посред- нические услуги в провозе товаров через границу, создании круп- нейшего «перевалочного» пункта китайских товаров и продаже их оптом и в розницу в российских городах и странах СНГ, обес- печила стремительный расцвет «Ябаолу»2. В результате к началу 2000 г. это был уже довольно обширный рынок, с развитой ин- фраструктурой, включавшей в себя помимо уличных палаток, не- сколько крупных торговых центров, административные здания, около 7-8 гостиниц, более 50 пунктов по упаковке товаров, несколь- ко парикмахерских и салонов красоты, а также с десяток кафе и рес- торанов3. Сегодня под «Ябаолу» понимаются уже не только торговые площади и павильоны, расположенные по обе стороны улицы Ябао, а обширный район в центре Пекина вокруг парка Житань с множеством магазинов и развлекательных центров. По данным китайских исследователей, современный «Ябаолу» занимает пло- щадь, равную 220 тыс. кв. м. Под его торговыми помещениями и инфраструктурой задействованы уже более 20 многоэтажных строений4. Но даже эти цифры мало отражают действительность. В реальности пространственный ареал рынка выходит далеко за пределы его физических границ. В его непосредственной близо- сти располагаются более 20 международных логистических ком- паний и гостиниц, 4 банка, больница, 2 крупных супермаркета,
1 Сунь Хуэйцзюнь. Указ. соч. С. 93. 2 Курто О. И. Указ. соч. С. 59. 3 Сунь Хуэйцзюнь. Указ. соч. С. 94–95. 4雅宝路 // 时代经经。2011 年。№ 8月。48 页。 162 8 отелей различного класса. Все они обслуживают покупателей и продавцов рынка1. «Ябаолу» сегодня стал одним из самых при- быльных объектов Пекина, годовой оборот которого по самым скромным подсчетам превышает 5 млрд долл. США2. За двадцать лет небольшой местный рынок превратился в крупный центр международной торговли, где можно купить практически все: от дешевых китайских ботинок, пуховиков, шуб до редких коллекционных предметов искусства. Ассортимент рынка настолько разнообразен, что включает в себя более 1 000 наименований3. Условно принято делить рынок на «старый» и «новый». Пер- вый специализируется в большей степени на оптовой торговле с Россией и странами СНГ, второй ориентирован на розничную торговлю и обслуживание многочисленных туристов и иностран- цев, пребывающих в Пекине. Преобладание среди покупателей «Ябаолу» бизнесменов и туристов из России уже в конце 90-х гг. XX в. определило общую направленность рынка, сделав его «своим» для русских. «Официальный» язык «Ябаолу» – русский: на нем осуществ- ляется большая часть торговых операций. Предприниматели «Ябаолу», в большинстве своем выходцы из южных провинций Китая, за двадцать лет работы рынка смогли освоить невероятно сложный язык «местных» покупателей. Знание русского здесь не просто прихоть, а острая необходимость, выступающая залогом ус- пешного бизнеса. При наличии серьезной конкуренции, существую- щей среди торговцев, хорошее владение русским языком становится дополнительным плюсом, способным привлечь новых клиентов. Последнее обстоятельство позволяет объяснить и огромное число различных рекламных объявлений на кириллице, раскле- енных на фасадах отдельных магазинов и бутиков. Смешные вы- вески вроде «Внутри есть распродажа!» или «Большая скидка в продаже» – это не просто объявления, которые призваны пригла- сить посетителей рынка заглянуть в ту или иную торговую точку, но и своего рода знаки, несущие информацию покупателям. Ос- новная их функция – рассказать потенциальным клиентам о том, что торговец владеет русским языком и может на нем объясняться. Русский язык выступает и основной системой означивания пространства: большая часть магазинов, кафе, ресторанов и раз-
1雅宝路 [Электронный ресурс]. URL: http://baike.baidu.com/subview/1930274/11002520.htm. 2雅宝路 // 时代经经。2011 年。№ 8月。48 页。 3 Сунь Хуэйцзюнь. Указ. соч. С. 94. 163 влекательных заведений, расположенных в районе рынка, имеет исключительно русские названия. Известно, что средства языка, используемые в заглавиях, задают определенные семантические коды, которые характеризуют пространство и накладывают серь- езный отпечаток на его восприятие1. Так и русский язык выпол- няет на «Ябаолу» не только коммуникативную функцию, но и формирует знаковое, информационное поле рынка, определяю- щее его восприятие в качестве «русского». В топонимике «Ябаолу» наблюдается два возможных спосо- ба присвоения русских названий хозяйственным объектам: при помощи простой транслитерации на русский язык китайских за- главий (например, торговые центры «Ябао Даша»2, «Гоя», «Цзи Ли» или рынок одежды «Гуосинь») или же посредством исполь- зования русских терминов. Вторая группа топонимов, безуслов- но, имеет гораздо больший интерес для исследователя. Она пред- ставлена в основном русскими именами, названием российских достопримечательностей или городов России. В этом нет ничего удивительного, поскольку такие названия основываются на весьма ограниченных, зачастую сильно стереотипизированных знаниях китайских торговцев о России. Отсюда появляются и торговый центр «Ябао Красная площадь», и ресторан «Черный медведь» и вы- деляющийся своим «русским» фасадом «Moscow Restaurant». Способный показаться на первый взгляд весьма произволь- ным такой выбор названий нельзя, однако, считать всецело слу- чайным или отражающим исключительно стереотипное пред- ставление китайцев о культуре соседней страны. Вряд ли можно считать простым стечением обстоятельств, что ресторан русской кухни на первом этаже торгового центра «Ябао Даша» был назван «Сибирью», равно как и расположенная неподалеку от торгового центра фирма по перевозке грузов получила название «Байкал». «Ябао Даша» – это крупный торговый центр, специализирую- щийся на оптовой продаже зимней меховой одежды. Основной контингент его покупателей состоит по большей части из бизнес- менов, проживающих преимущественно в районах Сибири и Дальнего Востока, где для большинства россиян шуба или дуб- ленка является непременным атрибутом холодного сезона года.
1 Голомидова М. В. Образ пространства и пространственные образы в названиях старого Екатеринбурга // Изв. Урал. ун-та. Гуманитар. науки. 2001. № 20. С. 20. 2 Слово «Даша» в данном контексте означает не популярное русское имя, а русскую транс- литерацию китайского слова «大厦» – дословно означающего «многоэтажное строение», «центр». 164 Очевидно, что выбор названий в обоих случаях явно был анга- жирован клиентской базой торгового центра. И в данном случае название выступает уже частью коммерческой стратегии торговцев, которые стремятся вызвать у потенциального покупателя носталь- гические чувства и обратить его внимание на свое заведение. Непросто обстоит дело и с русскими именами, которые ук- рашают вывески многочисленных бутиков и павильонов. Необы- чайно популярная среди китайских бизнесменов, работающих с русскими клиентами, тенденция использовать в качестве назва- ний для своих магазинов русские имена во многом объясняется их предельной лаконичностью. Состоящие нередко всего лишь из двух слогов, они легко запоминаются, компактны и не доставля- ют больших хлопот во время печати вывески. По этой же причи- не китайцы предпочитают использовать не полные, а краткие формы русских имен, называя свой магазин не «Александр», а «Саша», не «Арсений», а «Сеня». Часть таких названий не только дань эстетике, но еще и определенный знак собственности, несу- щий информацию о владельце. К примеру, популярный магазин, ресторан и аптека под общим названием «Сеня» принадлежат ки- тайцу Сене, который еще в 90-е гг. стал торговать русскими продук- тами на «Ябаолу» и представлялся этим именем своим клиентам1. Русскоязычные названия выступают частью общей, чрезвы- чайно развитой, системы маркетинговой коммуникации рынка, которая также завязана на использовании русского языка. На- ружная и внутренняя реклама на Ябао ведется как на китайском, так и на русском языке. Большая часть рекламных плакатов, бан- неров, выполненных на кириллице, грешат множеством самых различных орфографических, синтаксических и пунктуационных ошибок. При современном развитии средств коммуникации и значительном числе носителей русского языка, работающих на рынке, ошибок не только вполне можно было бы избежать, но при желании легко исправить уже совершенные. Между тем на- печатанные плакаты обычно сохраняют в неизменном виде и в этом, безусловно, есть своя логика. Менять нелепые билборды и вывески весьма затратно, а вот извлечь из них определенную вы- году вполне возможно: анекдотические рекламные вывески «Ябаолу» давно уже стали визитной карточкой этого места и за-
1 См.: Крокс О., Марамыгин А., Гулькин С. «Русская» улица Ябаолу [Электронный ресурс]. URL: http://rutube.ru/video/b554119f29743dc44e619af8c3c0f430; Ябаолу слезам не верит. Разная болтовня об особенностях данного места [Электронный ресурс] // Вост. полуша- рие : офиц. сайт. URL: http://polusharie.com/index.php?topic=19302.25. 165 частую вызывают искренний восторг покупателей. Так, в аптеке у «Сени» аннотации к лекарствам составлены явно с учетом «вку- сов» и в угоду русскоязычной публике: «Попе плохо: геморой [орфография источника сохранена]», «Таблетка выпил через 10 минут – секс хочу для женщин», «Мужская потенция: 1 таблет- ка = 3 дня: стоит не падает!»1. Русскоязычная публика обычно не в состоянии сдержать улыбку также и перед указателями рынка, которые отсылают ее к бутикам с «башмаками», «ширпотребом» и «финтифлюшками». И такие указатели весьма успешно выполняют свою основную рек- ламную функцию, поскольку нередко формируют непреодолимое желание заглянуть в павильон с «финтифлюшками» хотя бы и из простого любопытства. «Русский» колорит рынка особенно подчеркивают визуаль- ная реклама и отдельные элементы декора хозяйственных объек- тов. Креолизованные тексты рекламы неизменно сопровождают- ся здесь фотографиями русских или, по крайней мере, тех, кто обладает европеоидными чертами лица. Это влияние стереотип- ных установок, поскольку в качестве моделей в большинстве слу- чаев выбираются девушки и юноши, обладающие типично «рус- ской внешностью» – светлыми волосами и голубыми глазами. Одной из последних тенденций можно считать и активное стремление использовать российскую символику в оформлении рыночного пространства, что отчетливо просматривается в объ- ектах «Нового Ябаолу». Рынок обзавелся «собственным Крем- лем» – внушительных размеров картонная инсталляция кремлев- ских курантов украсила фасад ресторана «Москва», а на первом этаже одного из новых торговых центров появился даже своего рода «собор Василия Блаженного». Декоративная конструкция, представляющая собой три беседки, увенчанные куполами луко- вичной формы, где два из них отдаленно напоминают маковки со- бора на Красной площади, разместилась в ресторанном дворике крупного торгового молла. И хотя импровизированный храм оказался больше китайским без крестов и внутренних покоев, даже в таком виде он представляет собой маркер, явно отсылающий к России. Стремление китайцев сделать ставку «на православие» как на один из знаковых символов «русскости» отчетливо прослежива- ется и в визуальной рекламе рынка. На рекламных плакатах тури- стических фирм, предлагающих приобрести авиабилеты, также
1 Крокс О., Марамыгин А., Гулькин С. «Русская» улица Ябаолу … 166 нередко встречаются изображения российских православных со- боров. Православие обретает здесь особую символичность, по- зволяющую китайским дизайнерам, архитекторам, художникам подчеркнуть особую связь рынка с российской культурой, ее ду- ховным и материальным достоянием. «Русскость» «Ябаолу» подчеркивается постоянным присут- ствием здесь значительной массы русскоязычной публики. Соз- дававшийся изначально как площадка для осуществления торго- вых операций, «Ябаолу» благополучно перерос формат рынка, превратившись в огромный развлекательный центр, ориентиро- ванный в основном на русскоговорящую аудиторию. Спектр его услуг достаточно обширен – от недорогих парик- махерских и салонов красоты до элитных клиник китайской тра- диционной медицины и ночных клубов. И, хотя подобные заве- дения, безусловно, можно найти и в других районах Пекина, здесь они обладают тем преимуществом, что собраны воедино в преде- лах ограниченного рыночного пространства. Не случайно район «Ябаолу» в обязательном порядке указывается практически во всех русскоязычных путеводителях по Пекину. Посетители полу- чают прекрасную возможность совместить приятное с полезным: совершить покупки и отдохнуть после изнурительного шопинга. Для русскоязычного туриста «Ябаолу» оказывается вдвойне привлекательным еще и потому, что здесь его всегда поймут и сделают все возможное, чтоб угодить его вкусам и потребностям. Безраздельно главенствующий на рынке русский язык сводит к минимуму проблемы языкового характера. Это, в свою очередь, выступает самым мощным аргументом при выборе развлекатель- ных заведений «Ябаолу» в качестве основного места времяпре- провождения в Пекине для тех, кто не владеет китайским и анг- лийским языками. Инфраструктура «Ябаолу» фактически форми- рует закрытый анклав, где любой приехавший из России ощущает себя абсолютно комфортно, имея возможность говорить только на русском, покупать русские продукты, обедать в русских ресто- ранах и даже смотреть российские телеканалы в отелях. Согласно данным исследователей, в 2012 г . 24 из 38 кафе и ресторанов русской кухни Пекина располагались в районе Ябаолу и его окрестностях1. Как известно, спрос рождает предложение, а на «Ябаолу» русская кухня востребована как ни в одном другом месте Пекина: далеко не каждый, приезжающий в КНР, способен
1 Maiorova E. Пельмени or jiazi? // Dietary Acculturation among Russian Immigrants in Beijing. Lund University, 2012. P. 7. 167 разделить вкусовые предпочтения китайцев, и в этом случае кста- ти оказываются «русские» рестораны с русской кухней. Концентрация большого числа ресторанов русской кухни, лавочек, где можно найти русские продукты, сделало этот район особенно значимым в жизни русской диаспоры в Пекине. Для русских, постоянно проживающих в Пекине, а таких по разным оценкам насчитывается от 3 500 до 7 000 человек1, «Ябаолу» вы - ступает как площадкой реализации профессиональных навыков, так и символическим пространством, воплощающим в себе осо- бую связь с Россией. Неслучайно, что тема «Ябаолу слезам не ве- рит! Разная болтовня об особенностях этого места», открытая на весьма популярном среди русских в Китае интернет-форуме «Восточное полушарие» и поддерживаемая русским клубом в Пе- кине, активно обсуждается уже более 10 лет (открыта в августе 2005). Последнее обстоятельство служит самым красноречивым свидетельством ее высокой актуальности2. Как признаются сами представители русской диаспоры Пе- кина, на Ябаолу они приезжают обычно для того, чтобы приобре- сти русские продукты, отсутствующие в китайских магазинах: «Я туда ездила в магазины с русскими товарами за сыром, черным хлебом, свеклой и селедкой», «Я на Ябале бываю редко: в магазин за русским майонезом могу заскочить…», «селедку покупаю в ма- газине «Юра»«3. Спрос на русские продукты стимулировал появ- ление на «Ябаолу» массы соответствующих магазинов. Фактиче- ски только здесь можно найти сметану, творог, сыр, копченую и соленую рыбу, полностью исключенные из ежедневного рациона китайского населения. Русские приезжают на «Ябаолу» и для того, чтобы пообедать в ресторанах русской кухни. Как отмечает одна из постоянных жительниц Пекина: «Я на Ябаолу бываю, когда заскучаю по рус- ской кухне, вот тогда я иду в ресторан «Сеня», там шведский стол, русская кухня»4. И это скорее типичный пример, чем исключение. Для постоянно проживающих в КНР выходцев из России русская кухня становится уже не просто данью вкусовым привычкам, но еще и определенной формой ностальгии по родной стране и культуре. В результате русские рестораны на Ябаолу, часть кото- рых выполняют функции баров и ночных клубов, оказываются местом постоянных встреч, «русских тусовок», куда люди приез-
1 Maiorova E. Пельмени or jiazi? ... 2 Ябаолу слезам не верит … 3 Там же. 4 Там же. 168 жают «посидеть» «со всего Пекина», «потому что удобно, хоро- шая кухня, музыка и... девушки , пускай определенного промыс- ла... но на них и посмотреть приятно»1. Завсегдатаи «Ябаолу» ха- рактеризуют его как совершенно необычное, уникальное место: «Что дневной житель может знать о Ябаолу? Может ли он предста- вить ночные гонки на рикшах, с перестрелками из водяных писто- летов? А песню раненого оленя мог бы он услышать, если не зане- сла б его тяжелая судьба на ночной Ябаолу?»2. Для определенной части русских Пекина этот район служит местом проведения досу- га, где можно увидеться с друзьями, встретить Новый год с салатом оливье, выпить российской водки, потанцевать в русском ночном клубе «Шоколад» или даже найти спутника жизни. «Ябаолу – это место, где люди пашут…<…> Да, здесь работают, и да, здесь отдыха- ют. <…> и романтики здесь немало... люди встречаются, влюбляются, женятся...», – пишет одна из постоянных жительниц Пекина. В этом отношении «Ябаолу» выступает своего рода местом поддержания «российской» идентичности, обеспечивая русских ми- грантов площадкой для общения, сферой поддержания старых и формирования новых контактов. Он служит им «маленькой Росси- ей», которая позволяет легче адаптироваться в новой языковой и культурной среде, сохраняя при этом российскую идентичность. Значительное число русскоязычной публики, обилие специ- фически российских визуальных, риторических знаков и образов в оформлении рынка диктуют восприятие «Ябаолу» в качестве особого символически «русского» пространства. При этом заложни- ками вложенных смыслов оказываются как покупатели, на которых ориентирована рыночная семантика, так и сами продавцы. По отзы- вам посетителей «Ябаолу», «абсолютно все китайцы там просто уве- рены, что ты русская, даже если ты и француженка или немка»3. Между тем «русский рынок» в центре Пекина отнюдь не единственное место, представляющее российское символическое поле в Китае. Локусы подобной «китайской России» возникли также и в ряде других китайских областей. Говоря о районах се- веро-восточного Китая, вообще можно вести речь о складывании здесь как минимум трех русско-ориентированных китайских цен- тров, пространственно-символическое поле которых разительно напоминает «Ябаолу». В расположенных на границе с Россией Маньчжурии, Хэйхэ и Суйфэньхэ китайские торговцы говорят на русском, называют свои магазины русскими именами, печатают
1 Ябаолу слезам не верит … 2 Там же. 3 Там же. 169 рекламные баннеры на кириллице и всячески стремятся подчерк- нуть особую связь городского пространства с Россией. Наравне с ними «Ябаолу» несомненно представляет феномен одного поряд- ка – искусственно созданное символически русское пространство, конечной целью которого является материальная выгода. Однако вместе с тем, в отличие от последних, он выходит далеко за гра- ницы только экономического и туристического анклава, оказы- ваясь также и площадкой адаптации русских мигрантов в иноэт- ничной культурной среде. Совокупность знаков визуализации формирует информаци- онное поле рынка и определяет его восприятие в качестве специ- фически русского хозяйственного объекта. «Русскость» «Ябаолу» особенно оттеняет тот факт, что вписан он в совершенно иной историко-культурный городской ландшафт. Маркируется он в качестве «этнического» не на основании доминирующей нацио- нальной принадлежности торговцев (что характерно для значи- тельной части «этнических» рынков в России1), а на основании отождествления его с преобладающей национальной группой по- купателей. И хотя маркирование рынка во многом основано на стереотипных представлениях китайцев о России, этничность здесь играет серьезную роль и формируется скорее целенаправ- ленно, чем стихийно. И в данном случае весьма справедливо вы- сказывание И. Пешкова, сделанное им в отношении «российских» локусов северо-восточного Китая о том, что здесь «мы имеем де- ло с абсолютно фантомной формой русификации городского пространства», единственной своей целью имеющей превращение этого места «в мощнейший и торговый и туристический центр»2. Русификация «Ябаолу» не опирается на события исторического про- шлого и формируется исключительно в коммерческих интересах. Для продавцов с «Ябаолу» «этничность» выступает товаром. Оформляя и рекламируя рынок в качестве «русского», админист- рация рынка надеется привлечь как можно больше покупателей. Именно торговые интересы заставляют маркировать пространство в русском стиле, а потому «этнический ореол» «Ябаолу» не просто су- ществует, он целенаправленно поддерживается и «продается».
1 См.: Трансграничные миграции и принимающее общество: механизмы и практики вза- имной адаптации : монография / науч. ред. В. И. Дятлов. Екатеринбург : Изд-во Урал. ун- та, 2009. С. 249–289; Дятлов В. И., Кузнецов С. И. «Шанхай» в центре Иркутска. Экология китайского рынка // Байкальская Сибирь: из чего складывается стабильность? М. ; Ир - кутск, 2005. С. 166–187. 2 Пешков И. Следы российской Маньчжурии: ре-актуализация. Избранные социальные и материальные аспекты российского (сибирского) символического поля в Северном Ки- тае // Переселенческое общество Азиатской России: миграции, пространства, сообщества. Рубежи XIX–XXI вв. Иркутск, 2013. С. 196. 170 К т к о еп т п о е е т о од ко о п о т т ( п е е кут к )1
ле ЛО
Этнический общепит – уже давно привычная и важная часть городского пространства во всем мире. В любом крупном городе есть сейчас китайские, японские, корейские, турецкие и т. д. кафе, ресторанчики, забегаловки. Под этническим общепитом понима- ются предприятия общественного питания, представляющие на- циональные кухни, культуру, традиции, как правило, в инокуль- турном пространстве. В постсоветскую эпоху рестораны, пред- ставляющие национальные кухни, стали широко распространять- ся и в России. Этнический общепит стал важной частью форми- рующейся рыночной экономики, элементом потребительского рынка. Это одновременно и важная часть городского пространст- ва, представляющая иные культуры. Рестораны с этнической кух- ней являются не только предприятиями общественного питания, но и местом контакта различных культур, где с помощью различных этнических элементов (кухня, оформление зала, особенности серви- са и т. д.) посетители могут познакомиться с другой культурой. Осо- бенно важно, что это часть повседневности, место массового, обы- денного контакта представителей самых разных слоев населения с элементами «Иного», механизм восприятия «Иного» как нормы. В задачу этой статьи входит обзор отечественных исследова- ний по этой чрезвычайно важной и интересной проблеме, а так- же анализ и попытка типологизации китайского общепита на примере Иркутска. Китайский общепит важен как пример обще- мирового феномена, а Иркутск интересен как город с традиционно развитой обслуживающей экономикой, в котором, однако, совет- ская эпоха почти полностью ликвидировала традиции высокой ку- линарии и этнического представительства в общепите. Поэтому есть чрезвычайно важная возможность изучать процесс становления феномена в динамике, практически с самых первых его стадий.
1 Первая публикация этой статьи осуществлена в тематическом номере журнала «Известия Иркутского государственного университета. Серия: Политология. Религиоведение», под- готовленного в рамках Программы стратегического развития ИГУ на 2012–2016 гг. проек- ты Р222-МИ-003, Р222-ОУ-037 (Дятлова Е. В. Китайский общепит в процессе этнизации городского пространства (на примере Иркутска) // Изв. Иркут. гос. ун-та. Сер. Политоло- гия. Религиоведение. 2014. Т. 10. С. 166–179). 171 В России отдельные элементы этнического общепита при- сутствовали и в советскую эпоху (начиная от элитного москов- ского ресторана «Арагви» и заканчивая демократичными шаш- лычными и чебуречными). Но настоящий расцвет феномена мы можем наблюдать только сейчас. Он получил очень широкое рас- пространение. Можно сказать, что это стало модным трендом в сфере общественного питания. И коль скоро феномен возник, то само его существование ставит вопросы, актуальные для нашего общества. Ответ на них может иметь и прикладное значение для решения конкретных маркетинговых задач. Важнее же то, что здесь возникают вопро- сы, имеющие важное научное, общекультурное значение. Явля- ются ли эти предприятия однородными по мотивам выбора стра- тегии этнической репрезентации, в одинаковом ли объеме и каче- стве представлены в них этнические элементы, какие средства репрезентации используются, имеются ли отличия в таргетинго- вой политике этих предприятий? С другой стороны – что ищут в китайских, японских, грузинских или узбекских кафе, ресторанах, забегаловках потребители? Возможность вкусно и по возможно- сти дешево поесть? Хорошо «посидеть» – и насытиться впечатле- ниями от иной культуры? Эти вопросы, на наш взгляд, нуждают- ся в рассмотрении. Как ответ на возникновение феномена возникает и историо- графическая традиция вопроса. Она, естественно, опирается на более старую, развитую зарубежную традицию. Наиболее развито здесь изучение культуры еды и процесса питания, соответствую- щая исследовательская традиция начинается еще в ХIХ в. В со- временных работах продолжаетмся исследование еды как куль- турного феномена1. Если говорить о современной отечественной традиции, то ее мощные и оригинальные основы были заложены в работах Виль-
1 Коннер М., Армитейдж К. Дж. Социальная психология пищи. Харьков : Гуманит. центр, 2012; Appadurai A. How to Make a National Cuisine: Cookbooks in Contemporary India // Comparative Studies in Society and History. 1988. Vol. 30, N 1. P. 3–24. URL: http://www.jstor.org/stable/179020; Jakob A. Klein. Redefining Cantonese Cuisine in Post-Mao Guangzhou // Bulletin of the School of Oriental and African Studies, University of London. 2007. Vol. 70, N 3. P. 511–537. URL: http://www.jstor.org/stable/40378937; Phillips L. Food and Glob- alization // Annual Review of Anthropology. 2006. Vol. 35. P. 37–57. URL: http://www.jstor.org/ stable/25064913; Sidney W. Mintz and Christine M. Du Bois. The Anthropology of Food and EatingAuthor(s) // Annual Review of Anthropology. 2002. Vol. 31. P. 99–119. URL: http://www.jstor.org/stable/4132873; Wilk Richard R. “Real Belizean Food”: Building Local Iden- tity in the Transnational Caribbean // American Anthropologist, New Series. 1999. Vol. 101, N 2. P. 244–255. URL: http://www.jstor.org/stable/683199. 172 яма Похлебкина. Наибольшую известность он приобрёл как ис- следователь и популяризатор кулинарии, занимаясь гастрономи- ческой историей, семиотикой кухни и кулинарной антропологи- ей1. Есть и другие интересные работы, посвященные еде как куль- турному феномену2. Спиртные напитки как феномен культуры тоже не обошлись без внимания исследователей и публицистов3. Да и знаменитые «Москва – Петушки» В. Ерофеева могут рассматриваться не толь- ко как гимн, но и как исследование национальной культуры по- требления алкогольных напитков4. Однако только сейчас отечественные исследователи начали обращаться к изучению кафе и ресторанов (в том числе и этниче- ской кухни) как к культурному, социальному феномену, как части городского пространства. Соответствующих работ крайне мало – и уже одно это делает необходимым их краткий обзор. М. Ю. Тимофеев изучает российские концептуальные заве- дения общественного питания, тематически связанные с феноме- ном советскости. В своих статьях он излагает результаты полевых исследований 2006–2012 гг., а также мониторинга интернет- ресурсов5. Он рассматривает псевдосоветский общепит как им- перию знаков об общепите и об образе жизни не столь уж дале- кого прошлого, предназначенную, в большой степени, для тех посетителей, кто по разным причинам ностальгирует по «совет- скости». А также, отмечает М. Ю. Тимофеев, «новая советскость» нередко позиционируется как элемент модного потребления. Чистота стиля, отсылающая к той или иной эпохе истории СССР, встречается достаточно редко. Обычно советскость репрезенти- руется в предельно широком временном промежутке – это доста-
1 Похлёбкин В. В. Тайны хорошей кухни . М. : Мол. гвардия, 1985. 191 с.; Он же. История водки. М. : Центрполиграф, 2005. 160 с. 2 Бурт В. Мы, советские колбасы, широко проникли в массы... [Электронный ресурс]. URL: http://www.bbqmag.ru/archive.html?article=561#.U4qvK3aP_Q8; Глущенко И. В. Общепит. Микоян и советская кухня. М. : Издат. дом ГУ ВШЭ, 2010. 354 с. 3 Прыжов И. Г. История кабаков в России в связи с историей русского народа. 2-е изд. Казань : Молодыя силы, 1914; Курукин И. В. «Государево кабацкое дело»: Очерки полити- ки и традиций в России. М. : АСТ: ЛЮКС, 2005. 382 с. 4 Ерофеев В. В. Москва – Петушки. М. : Вагриус, 2002. 320 с. 5 Тимофеев М. Ю. Псевдосоветский общепит как империя знаков: системно- семиотический анализ. Ч. 1. Артефакты // Лабиринт : журн. соц.-гуманит. исслед . 2012. № 4. С. 39–51. URL: http://journal-labirint.com/wp-content/uploads/2012/11/timofeev02.pdf; Тимофеев М. Ю. Псевдосоветский общепит как империя знаков. Ч. 2. Нарративы // Лаби- ринт : журн. соц.-гуманит. исслед. 2012. № 5. URL: http://journal-labirint.com/wp- content/uploads/2013/01/timofeev.pdf. 173 точно условный сталинский, хрущевский, брежневский стиль или же просто эклектичный «стиль СССР». Меморативные ностальгические практики ориентированы на игру в прошлое, на восприятие истории как развлечения, ат- тракциона. Концептуальные ресторанные проекты предполагают определенную целостность замысла и его реализации от струк- турной организации различных уровней системы до мелочей, от- дельных деталей. Проводниками в «дивный советский мир» яв- ляются два типа знаков: 1) аутентичные тексты и объекты культуры советского вре- мени. Аутентичные артефакты часто теряют в этом случае свою функциональность и приобретают функцию знака. 2) тексты и объекты, создаваемые в настоящее время, ими- тирующие символы и реалии времён СССР. Идея советскости задается в визуальных атрибутах советско- сти (внешний облик и внутреннее убранство ресторанов, кафе, баров, оформление вывесок, меню и т. п.) и нарративных практи- ках – рекламных текстов, наименований самих объектов, а также предлагаемых в них блюд и напитков. Блюда советской кухни, если и воспроизводятся в ресторанах, то выборочно, присутствуя в меню в большей степени как знаки советского прошлого. Псевдосоветский «новодел» лишь выполняет знаковую функ- цию, представляя ценность не сам по себе, а лишь в отношении к советской реальности… Согласно семиотической теории Ч. Мор- риса, нечто есть знак только потому, что оно интерпретируется как знак чего-либо некоторым интерпретатором1. Поэтому для марки- ровки заведений неосоветского общепита используются знаки, наиболее доступные для интерпретации в рамках кодов советскости. В Иркутске такой проект представлен рестораном «Рассольник». А. А. Пустарнакова рассматривает этнические рестораны и кафе как пример визуализации этнического «Другого» в про- странстве города. В современном обществе этнические рестораны и кафе являются распространенными и значимыми агентами в процессе поддержания и представления символической, «вообра- жаемой» этничности в пространстве города. Этнический ресторан или кафе – это часть городского пространства, обладающая своими характерными особенностями, которые можно, прежде всего, «увидеть». Все такие пространства неодинаковы и различаются не
1 Тимофеев М. Ю. Псевдосоветский общепит … Ч. 1. 174 только «видом» предлагаемой «этничности», но и расположением в городе и способами репрезентации этнических «Других». Для того чтобы выяснить, какие этнические «Другие» репре- зентируются в городском пространстве, А. А. Пустарнакова обра- тилась к исследованию этнических ресторанов и кафе. На приме- ре Самары автор выделяет три типа этнических ресторанов и ка- фе, описывает средства визуализации и практики репрезентации этнических «Других»1. Рестораны и кафе «1-го типа» рассчитаны на массового по- требителя, находятся в «видимом центре», легко отличаются от других объектов за счет широкого использования визуальных средств как во внешнем оформлении, так и во внутреннем. Этни- ческий «Другой» репрезентируется с помощью вывесок с назва- ниями ресторанов, табличек с меню, которые можно «рассмот- реть с улицы», а также тарелок, кальянов, ваз в «этническом» сти- ле, которые хорошо видны с улицы благодаря прозрачным окнам. Внутреннее оформление помещений продолжает репрезентацию этнических «Других» с помощью интерьера, мебели, настенных , напольных украшений, внешнего вида персонала и т. д. Особую роль в создании образа этнического «Другого» играет этническая кухня. В меню ресторанов этого типа либо сделан акцент на кон- кретной «национальной» кухне, либо представлен «собиратель- ный» образ, где сочетаются блюда из разных кухонь. Ассортимент и «доступные» цены рассчитаны на массового потребителя. Раз- влекательная программа практически отсутствует, только играет фоновая музыка, причем чаще всего популярная. Этнический «Другой» там, скорее, репрезентируется с помощью разнообраз- ных визуальных средств, где «этничность» сочетается с другими параметрами и не является единственным, что привлекает клиен- тов. Многие информанты указывают на функциональное потреб- ление (посещение этнических ресторанов), например, посещать такие рестораны можно из-за привлекательности цен, меню, удобства его месторасположения. Рестораны и кафе «2-го типа» имеют богатый внутренний «этнический» антураж, располагаются в центре города, но с ули- цы мало заметны и рассчитаны на узкий круг «состоятельных по- сетителей». Их можно «найти» благодаря целой системе опозна-
1 Пустарнакова А. А. Репрезентация этнических «Других» в городском пространстве // Вестн. Самар. гос. ун-та. 2007. № 1 (51). С. 41–49; Пустарнакова А. А. Этнический «Другой» как коммуникативный субъект: анализ репрезентаций «другости» в этнических рестора- нах // Вестн. Саратов. гос. техн. ун-та. 2008. № 2 (32). Вып. 1. С. 253–259. 175 вательных знаков, специальных символов, отсылающих к ним, – это рекламные объявления, афиши, сообщающие о выступлении специально приглашенного в ресторан гостя, визитки, стрелочки- указатели и т. д. Внешнее оформление у этих ресторанов обяза- тельно присутствует, есть вывески с названиями ресторанов, со- блюдается определенный стиль, но именно за счет внутреннего интерьера, богатого и даже роскошного, создается необычный, этнический или какой-либо «экзотический» образ пространства. Пристальное внимание уделяется и подбору персонала, который специально обучается и одевается. Важное место отводится раз- влекательной программе, а следовательно, подбору «артистов» (музыкантов, танцоров, певцов и др.), исполняющих этнические «номера». Эксклюзивная кухня – это «гордость» ресторанов 2-го типа, она, как правило, «авторская», такая, какую «нигде в городе больше не попробуешь», или в точности такая, «какую готовят на «этнической Родине» (из интервью с работниками рестора- нов). В некоторых местах, правда, присутствует выбор: дополни- тельно предлагаются блюда из русской или европейской кухни или вообще кухня «фьюжн». Большое внимание уделяется само- му оформлению меню, они, как правило, красочные, с картинка- ми и описаниями блюд, а также нередко с фотографиями и леген- дами. По данным этого исследования, большую часть «состоятель- ных» горожан привлекает не «истинная» (аутентичная) этничность, а «переделанная» с учетом их потребностей, когда, приходя в такие рестораны, посетители отвлекаются от повседневной суеты, при- общаются к истории, традициям разных народов. Рестораны и кафе «3-го типа» предназначены в первую оче- редь для «этнических» «своих» (чаще всего мигрантов) и находят- ся на окраинах или в отдаленных, «малозаметных» городских пространствах. В таких местах клиентов привлекают не с помо- щью богатой «этнической» обстановки, широкого использования визуальных средств, а за счет кухни и круга общения; здесь «эт- ническая культура» практически не визуализируется. Внешнее оформление зданий – это только вывески с названиями, говоря- щими об их «этнической» специфике. В ресторанах и кафе этого типа самыми важными средствами, создающими образы этниче- ских «Других», выступают этническая кухня и сам «круг посети- телей». В меню сделан акцент на конкретном виде кухни. Среди посетителей много этнических «своих», которые идут сюда, чтобы услышать «свою» речь, национальную музыку и т. д. Посещая та- кие рестораны или кафе, мигранты могут пообщаться с друзьями,
176 людьми с такой же этнической принадлежностью: «сюда я прихо- жу почти каждый день, чтобы, в первую очередь, пообщаться со своими друзьями, с такими же армянами, как и я…», а остальные самарские жители (не мигранты), приходят сюда из-за качествен- ного недорого обслуживания или любви к конкретному «виду» этнической кухни. Исследование этнических кафе в контексте изучения про- блемы адаптации мигрантов, организации мигрантского сообще- ства Москвы, было осуществлено в рамках исследовательского проекта Московской высшей школы социальных и экономиче- ских наук «Сообщества мигрантов в Москве: взгляд через «этни- ческие кафе». Его результаты представил научный сотрудник ла- боратории сравнительных социальных исследований НИУ ВШЭ Евгений Варшавер1. Объектом исследования стали моно- и полиэтнические со- общества мигрантов из Средней Азии, Северного Кавказа и За- кавказья. Сообщества обеспечивают обмен информацией, пред- ставляют собой механизм социального контроля и канала дове- рия, кроме этого они поддерживают и создают ценности, нормы и смыслы. Потребность в таком общении и группе у приезжих ощущается острее, а отсутствие укорененных социальных связей способствует созданию или использованию публичных заведений для их формирования. При этом кафе через кухню и атмосферу поддерживают культурные традиции мигрантов, а значит, фор- мируют для них центры притяжения. Этнические кафе выступи- ли в качестве площадки для исследования. Как пишет автор, «ис- следование этнических кафе позволяет найти сообщества ми- грантов, понять механизмы их формирования и функционирова- ния, изучить их внутреннюю структуру, а главное – выявить смыслы и ценности, которые они несут». Сообщество в кафе представляет собой группа постоянных посетителей, знакомых между собой, с официантами и владель- цами заведения. Атмосфера заведения определяется тем, что по- сетители знают друг друга лично – здороваются за руку с офици- антами и другими гостями, общаются «через стол». Кафе исполь- зуется не только, как место, где едят, но и как место встречи, кон- тактов, связей. Среди работников присутствуют visible minorities – люди, чья внешность указывает на отличное от славянского этни-
1 Этнические кафе являются центром притяжения мигрантов [Электронный ресурс] // ОПЕК.ру : эксперт. сайт Высш. шк. экономики. URL: http://opec.ru/1600313.html. 177 ческое происхождение. Среди посетителей также не менее поло- вины составляют представители visible minorities. Авторами предложена классификация этнических кафе в Москве по типам сообществ, концентрирующихся вокруг них. 1. Исламские полиэтнические сообщества, сформированные вокруг мечетей и мест питания около них. В самих кафе могут размещаться места для молитвы. Данные заведения отличает ха- ляльная кухня. Сообщество таких кафе является для мигрантов биржей труда, сетью сбора и распределения ресурсов. 2. Земляческие сообщества. Яркой иллюстрацией данного тезиса является сообщество самаркандцев. 3. В третью группу входят «корпоративные» сообщества, сформированные вокруг мест питания рядом с рабочими местами. 4. В четвертую группу выделяются сообщества на базе азер- байджанского бизнеса. Эти заведения фактически являются ме- стом регулярных неформальных встреч партнеров по бизнесу. 5. Это параллельное киргизское общество. По мнению авто- ра исследования, настоящим сообществом данное объединение не является, так как основывается не на личных связях1. Свою классификацию этнических кафе в Москве дает писа- тель-краевед А. Митрофанов2. Он делит их на три типа. 1. Первый, наименее распространенный – привлечение лю- дей с определенными гастрономическими ограничениями по ре- лигиозным мотивам. Типичный представитель – открытая совсем недавно кошерная «Шоколадница». 2. Второй тип – средней распространенности – заведения- аттракционы. По словам автора, «в подобных заведениях, к при- меру, вовсе не деликатесной белорусской кухни примитивные драники позиционируются как некая невидаль и стоят около че- тырехсот рублей, а персонал обряжен в противоестественные карнавальные костюмы. В подобных местах подлинное нацио- нальное начало сведено к яркому эрзацу, к арбатской матрешке». 3. И третий тип – «аутентичные национальные кафе для сво- их, которые находятся на рынках, в общежитиях, в недрах торго- вых центров и в прочих местах диаспорной концентрации. Там китайцы готовят для китайцев китайское, меню на китайском, и официанты в полной мере говорят лишь на китайском. Вместо
1 Этнические кафе являются ... 2 Митрофанов А. Г. Этнические кафе и рестораны становятся своего рода территорией толерантности // Известия. 2011. 18 нояб. URL: http://izvestia.ru/news/506978. 178 слова «Китай» смело подставляем «Вьетнам», «Азербайджан», «Таджикистан», «Бурятия» – не ошибемся». А. Митрофанов считает, что в условиях обострения нацио- нального вопроса этнические заведения общепита становятся своего рода территорией толерантности, местами, где не принято, условно говоря, хвататься за оружие. Во многом этот феномен определяется ценовой политикой этнических кафе. Все три типологии не исключают друг друга, более того, при всех различиях они во многом совпадают. Это дает возможность их инструментарного применения для изучения китайского об- щепита в Иркутске. Развернутый обзор этого феномена содер- жится в нашем предыдущем исследовании, что дает возможность здесь сократить до минимума описательную часть, сосредото- чившись на проблеме типологизации1. История китайского общепита в Иркутске берет свое начало в 90-х гг. XX в . Начало 90-х гг. – первый китайский ресторан «Дракон» на ул. 5-й Армии. Это был успешный ресторан, распо- ложенный в центре города, с довольно высокими ценами, что да- вало основания позиционировать его как элитный. Но его про- цветанию пришел конец в 1995 г., когда возник конфликт между владельцами и собственниками здания, где он располагался. В середине 90-х появляются китайские рестораны при гостиницах (например, ресторан «Дружба-Ангара-Бихай» при гостинице «Ангара»). В дальнейшие годы, несмотря на периодически слу- чающиеся в нашей стране экономические кризисы, число китай- ских ресторанов увеличивается и к настоящему времени состав- ляет несколько десятков. Эти рестораны расположены в основ- ном в центральной части города. Попробуем выделить типы предприятий китайского общепита по целевой аудитории и мар- кетинговой политике. К первому типу заведений китайского общепита можно от- нести рестораны, которые не позиционируют себя как китайские, но включают в свое меню блюда различных традиций (в том чис- ле и китайской). Китайская кухня здесь – лишь способ разнообра- зить меню. Таких заведений довольно много, и их наличие за- трудняет всякие количественные подсчеты. Включать их в общее число китайских ресторанов не приходится, но и игнорировать при анализе не стоит.
1 Дятлова Е. В. Китайский общепит Иркутска: присутствие в публичном пространстве города // Переселенческое общество Азиатской России: миграции, пространства, сообще- ства / науч. ред. В. И. Дятлов, К. В. Григоричев. Иркутск : Оттиск, 2013. С. 284–296. 179 Второй тип заведений – это рестораны, которые каким-либо образом целенаправленно позиционируют, маркируют себя как китайские. Их отличает широкое использование различных визу- альных средств как во внешнем оформлении, так и во внутрен- нем. Элементы этнического маркирования могут присутствовать в названии, дизайне вывески и зала, в музыкальном оформлении, в одежде или этнической принадлежности персонала и, конечно, в меню. Ресторанов такого типа достаточно много. Среди них есть как крупные, так и мелкие, как самостоятельно функциони- рующие, так и состоящие в составе гостиничных комплексов и бизнес-центров. Они рассчитаны на массового потребителя, в основном россиян. Название ресторана, кафе выбирается часто с китайской спе- цификой, например «Китайский иероглиф», «Пекинская утка» и др. На вывеске надписи часто сделаны стилизованными буквами, присутствуют рисунки с традиционными символами китайской культуры. Например, на приведенной ниже вывеске логотип рес- торана «Китайский иероглиф» сделан в виде китайского письма. Русским разношрифтовым текстом написано вертикально слово «ие-ро-гл-иф», но за счет линии, разделяющей между собой пары букв и соприкасающейся с некоторыми из них, создается имита- ция китайских иероглифов. В оформлении бланков меню тоже ис- пользуются подобные приемы. Меню пишет- ся на русском языке. Часто, но не всегда, при- сутствуют рисунки или фотографии блюд. Внутреннее убранство ресторанов тоже изобилует традиционными китайскими эле- ментами: изображения драконов, китайские орнаменты, иероглифы, обилие красного цве- та в декоре. В оформлении используются бамбук, китайские дере- вянные светильники с красными кисточками, фарфоровые вазы, различные статуэтки и т. д. Официанты ресторанов часто носят униформу, стилизован- ную под китайский костюм. Иногда, но не везде, на китайскую тему намекает и азиатская внешность официантов (хотя настоя- щих китайцев чаще всего среди них нет). Граждане Китая часто работают в подобных ресторанах в качестве поваров, хотя шеф- повара в основном русские. В данном типе ресторанов намеренно демонстрируется, подчер- кивается китайское влияние. Транслируется такой стереотипный, да-
180 же где-то лубочный, образ китайской культуры, который понятен, привычен для российских посетителей. Это «Китай для русских». Крупные рестораны китайской кухни активно используют такой канал для коммуникации с клиентами, как собственный интернет-сайт. На сайте можно найти как чисто прагматичную информацию (контакты, месторасположение, анонсы программ, меню, информацию о службе доставки), так и небольшие попу- лярные статьи о китайской кухне, традициях. Кроме того, сайт часто является средством знакомства посетителей с теми сотруд- никами, которые не присутствуют в зале, но являются важным звеном в создании этнической специализации заведения – с по- варами. Представление может быть с разной степенью подробно- сти: от простой фотографии и лаконичного резюме до видеоро- лика с рассказом о себе. Третий тип заведений – так называемые чифаньки. Существительное чифанька происходит от глагола чифа- нить. Этот глагол пришел в русский язык из китайского языка и является производной китайского слова 吃饭 (Chīfàn), перевод которого означает: есть, кушать (в значении «принимать пищу, употреблять в пищу»). Обычно глагол чифанить применяется в повседневной раз- говорной речи русскоязычного населения, находящегося на тер- ритории Китая или в приграничных регионах. Такое пояснение термину дает словарь ABBYY Lingvo1 : Чифанька (чефанька, чифанка, чуфанька, чуханька). Ударение: на второй слог. Значение: китайское кафе, закусочная, ресторанчик; вообще заведение общественного питания с дальневосточной кухней (ко- рейской, таиландской и т. п.). Регион: Новосибирск; Иркутская обл., Якутия (?), Амурская обл., Еврейская АО, Хабаровский край, Приморский край. Примечание: тж. среди русских, живущих в Китае. Вот что пишет об этом типе заведений один блогер на своем интернет-сайте, посвященном Китаю: «Чифанька – небольшое кафе в Китае, в котором можно дешево и вкусно поесть разнооб- разные блюда китайской кухни. Среди жителей приграничных с Китаем районов также употребляются некоторые вариации этого слова – чефанька, чуфанька, чуханька , чифанка. Этот термин в основном используется русскоговорящими, живущими в Китае
1 ABBYY Lingvo [Электронный ресурс] : сайт. URL: http://forum.lingvo.ru/ actu- althread.aspx?tid=109096. 181 или около него, для обозначения практически любого заведения общественного питания, в котором готовят китайскую кухню. Как правило, такие заведения не отличаются кристальной чисто- той и соблюдением всех санитарно-гигиенических требований. Однако еда в них на удивление вкусная, по утверждениям неко- торых, исключительно из-за добавления «вкусовой добавки» (глутамата натрия). Направляясь в чифаньку, не ожидайте уви- деть стены из белого мрамора и статуи драконов, а также офици- анток в шелковых платьях. Максимум – деревянные столы и пла- стиковые стулья, старенький вентилятор и упитанная китайская «мадама» преклонных лет с поясной сумкой, набитой деньгами. Чифаньки всегда забиты посетителями. И не только потому, что дешево. Среди посетителей – самый разнообразный люд: студен- ты, рабочие и водители, сотрудники близлежащих банков и мага- зинов, обеспеченные китайцы на дорогих машинах и т. д.»1. А вот впечатления уже иркутского любителя китайской кух- ни: «В последнее время удивительной популярностью среди мо- лодежи и людей творческих профессий стали пользоваться неле- гальные китайские заведения «чифаньки». У «едальни», которую сами посетители прозвали «Синие ворота» или «Изба», есть чему поучиться даже самым крутым рестораторам города. Это заведе- ние находится на нелицеприятной улице Подгорная вблизи ки- тайских кварталов, за синим забором антисанитарные и лишен- ные малейшего комфорта условия – «бомжеватый» деревянный домик, желтые обои в убогих комнатках, туалет и умывальник во дворе, тут же носятся многочисленные кошки и собаки. У места, естественно, отсутствует самая примитивная реклама, здесь нет даже вывески. Но молва «сарафановки» распространилась в го- роде и за его пределами настолько мощно, что эта «чифанька» стала уже местной легендой. В пятничный вечер здесь аншлаг: заняты абсолютно все круглые покрытые дешевой клеенкой сто- лы; несколько компаний располагаются на самодельных лавках прямо во дворе. Чем место приглянулось иркутянам, наверное, так и останется коммерческой тайной этого заведения, но , как многие отмечают, готовят китайскую еду здесь действительно за- предельно вкусно. Правда, цены не меньше, чем и в «нормаль- ном» общепите – 100–200 руб. за блюдо. Несмотря на то что весь персонал «чифаньки» – это китайцы с не самым идеальным зна- нием русского языка, посещают это заведение практически ис-
1 Чифанька – небольшое заведение с китайской едой [Электронный ресурс] // Daostory : сайт. URL: http://daostory.com/chifanka/. 182 ключительно наши соотечественники, представителей Поднебес- ной среди постояльцев не наблюдалось. В «чифаньку» часто заходят и иностранцы, особенно те, ко- торые не любят посещать традиционные достопримечательности. По необъяснимым причинам, он и мгновенно влюбляются в ко- лорит этого места. Несмотря на то что «Синие ворота» – нелегальное заведение, ему можно пророчить еще долгую жизнь. Здесь очень скрупулез- но подходят к своей собственной безопасности: у неприглядного домика с высокими воротами всегда закрыты ставни. Над входом висит камера наблюдения, посетителей впускают только после того, как их разглядят в телеэкран»1. Итак, «чифаньки» в России – это нелегальные китайские ка- фе, изначально создаваемые «только для своих». Подобные заве- дения располагаются в основном в местах компактного прожива- ния китайских мигрантов или в районе китайских рынков (на- пример, «Шанхайки» в Иркутске). Их отличает минимум наруж- ной рекламы, своеобразный «фейс-контроль» (попасть туда мож- но по рекомендации завсегдатаев или в компании с ними). «С улицы их идентифицировать невозможно – это обычная частная усадьба в сплошном частоколе. В лучшем случае на воротах будет намалевано несколько иероглифов, полустершихся от неумолимого времени, дрянной погоды и никчемного качества краски. В частном доме количество залов равно количеству жилых комнат, и даже представлять себе не хочется, где же находится собственно кухня»2. Обстановка достаточно убогая: располагаются в частных до- мах, удобства часто находятся на улице. Оформление помещения минимальное, мебель и посуда дешевые и незамысловатые. Час- тый элемент оформления – картинки блюд на стене с названиями, что свидетельствует о том, что целевая аудитория подобных заве- дений включает в себя и русскоязычных посетителей. Часто персонал подобных заведений находится на террито- рии России с нарушениями миграционного законодательства. Сотрудники миграционной службы проводят периодические проверки с целью выявления подобных случаев3. Вот как отзывается о таком заведении еще один блогер: «Чи- фанька – это самое беспонтовое место в Иркутске. Потому что
1 Елизарова А. Ресторанные контрасты Иркутска [Электронный ресурс] // Вост. формат. URL: http://kommersant-irk.com/restorannye-kontrasty-irkutska/. 2 Корк Б. О низменном // Вост.-Сиб. правда. 2013. 11 марта. 3 Рютина К. А был ли мальчик Ся Оха? // СМ-Номер один. 2011. 26 мая. № 20. С. 14. 183 там не важны понты, не важны предрассудки, не нужны золочё- ные столовые приборы и сервировка. Там просто едят. Такой су- ровый китайско-русский гастрономический экшн. Я не изобре- таю велосипед и порох, просто вербализирую вещи, которые лю- ди думают. Не все, но многие. Чифанька со средним чеком в 300 руб. – противовес ресторану, в котором за шедевральный пле- вочек на бескрайней тарелке надо заплатить в 10 раз больше. Больше – за аренду, локацию, сервис, ремонт , атмосферу. Зачем мне атмосфера, в которой я опасаюсь сделать что-нибудь не так, выглядеть недостаточно модно или заказать слишком плебейское блюдо? Атмосфера – в диалоге с теми, кто сидит со мной за одним столом. Всё остальное – суета сует. И пусть местами чифанька противоречит здравому смыслу, иногда еда – это просто еда»1. Хозяева «чифанек» не стремятся, по всей видимости, к при- влечению большого числа посетителей, так как размеры помеще- ния и небольшой штат сотрудников (часто поварами и официан- тами работают члены одной семьи) не позволяют расширять биз- нес. Первоначально подобные заведения были рассчитаны ис- ключительно на китайских граждан. Теперь же едва ли не боль- шинство посетителей – россияне. Их привлекают в подобных за- кусочных аутентичная китайская кухня, относительная дешевиз- на и экзотика. Частенько они становятся местом проведения встреч различного рода неформальных групп: реальные встречи участников виртуальных сообществ, местных хипстеров2 и т. д. У хозяев этих заведений не было цели репрезентировать китайскую этничность в качестве маркетингового средства, так как изна- чально они создавались для «своих». Но, тем не менее, их присут- ствие в городской среде для местного населения заметно. Они тоже, намеренно не прикладывая усилий к этому, репрезентиру- ют этнического «Другого». Основными средствами репрезента- ции выступают этническая кухня и китайский персонал. Подводя итог, еще раз отметим, что этнические рестораны или кафе, которые становятся привычным элементом городского пространства российских городов, – это не просто заведения об-
1 URL: http://kjara-corso.livejournal.com/397744.html. 2 Хипстер́ , хипстеры (инди-киды) – появившийся в США в 1940-х гг. термин, образован- ный от жаргонного «to be hip», что переводится приблизительно как «быть в теме». Слово это первоначально означало представителя особой субкультуры, сформировавшейся в среде поклонников джазовой музыки; в наше время обычно употребляется в смысле «обеспеченная городская молодёжь, интересующаяся элитарной зарубежной культурой и искусством, модой, альтернативной музыкой и инди-роком, артхаусным кино, современ- ной литературой и т. п.» [Электронный ресурс] // Википедия. URL: https://ru.wikipedia.org. 184 щественного ПИТАНИЯ, но и элемент городского пространства, «место встречи» разных культур. Они различаются по целевой аудитории, маркетинговой политике, а отсюда, соответственно, по средствам визуальной репрезентации их этничного характера. По словам иркутского ресторатора И. Розенрауха, рестораны высокой кухни, куда приходят исключительно ради того, чтобы отведать произведения кулинарного искусства, в Иркутске имеют ограниченный спрос. В основном местную публику «по-прежнему отличает упрощенный подход к еде, для посетителей решающее значение имеют интерьер, общая атмосфера заведения…»1 Степень аутентичности еды, декора, атмосферы и т. д. зави- сит от целевой аудитории. Для широкой публики порой важна не столько аутентичность, сколько доступность для восприятия, «понятность» того образа культуры, который транслируется с помощью различных вербальных и невербальных средств. Наро- читость оформления и симулятивность ценятся в этом выше, чем аутентичность2. Атрибуты оформления могут утрачивать свою первоначальную функциональность, символику и становятся знаками, намекающими на определенную культуру, эпоху. Это связано отчасти с тем, что в этом случае важнее узнаваемость культуры, соответствие ожиданиям, часто имеющим расплывча- тый, стереотипный характер. Знак приобретает значение в ком- муникации только тогда, когда он читаем. А потому оформление заведений, рассчитанных на широкую публику, часто приобрета- ет немного лубочный оттенок. Таким образом, вслед за появляющимся феноменом этниче- ского общепита начинают формироваться и исследовательские подходы к его анализу. Однако это только начало пути изучения, осмысления этого культурного явления. На этом пути требуется как большая работа по описанию и первичной классификации этого динамично меняющегося феномена, так и его теоретическое осмысление в качестве значимых этнических анклавов городско- го пространства, площадки, на которой встречаются и вступают в тесный контакт представители и знаки различных культур.
1 Мода есть // Вост.-Сиб. правда. 2011. 1 сент. С. 5. 2 Тимофеев М. Ю. Псевдосоветский общепит ... Ч. 1. 185 ед е т к е « т е к е» к е о к : т к т укту о од ко п о т т е
е КО
По данным международной маркетинговой компании Euromonitor International, в 2012 г. в России работало около 86 тыс. коммерческих заведений общественного питания, почти по- ловину которых составляли кафе и рестораны быстрого питания1. Несмотря на впечатляющие цифры, этот рынок не является на- сыщенным (например, в 2013 г. в Санкт-Петербурге обеспечен- ность предприятиями общественного питания на тысячу человек составляла 90 мест, а в Париже – 159)2. Однако он достаточно разнообразен с точки зрения представления различной этниче- ской кухни. Это в первую очередь характерно для столичных го- родов. Московские ресторанные гиды предлагают довольно длинный список грузинских, японских, итальянских, украинских и других кафе и ресторанов. Однако в нем, как правило, не упо- минаются кафе, ориентированные в первую очередь на мигран- тов из Средней Азии, хотя история их насчитывает практически столько же лет, сколько и сама международная трудовая мигра- ция в современной России. Мигранты постсоветского периода представляют собой со- общества, гетерогенные по своим потребностям, истории пересе- ления, миграционным сценариям и, наконец, по степени инкор- порации в российское общество. Для решения своих многочис- ленных и очень сложных проблем мигранты избирают различ- ные стратегии самоорганизации. В результате возникают новые экономические ниши и мигрантоориентированная инфраструк- тура, особенно в сфере потребительских и посреднических ус- луг. Очень быстро развивается в последние годы такой элемент
1 Какой русский не любит быстрой еды. Рынок общественного питания в России [Элек- тронный ресурс] // Исслед. компании Euromonitor International. 2013. № 5. URL: http://www.foodmarket.spb.ru. 2 Анализ и перспективы развития рынка общественного питания в региональных услови- ях / Л. А. Маюрникова, Т. В. Крапива, Н . И. Давыденко, К. В. Самойленко // Техника и технология пищевых производств. 2015. Вып. № 1 (36). С. 141. 186 этой инфраструктуры, как кафе, ориентированные на мигрантов, или «этнические» кафе. Это не новое явление. Классические примеры развития ми- грантской инфраструктуры, в частности этнических кафе, дают Соединенные Штаты Америки и другие иммиграционные госу- дарства. В США на смену первым мигрантам из Старого Света (евреям, итальянцам, грекам, немцам), принесшим с собой кухню разных европейских государств, приходит новая волна мигран- тов, китайских и мексиканских, со своими пищевыми привычка- ми и со своей кухней1. В процессе эволюции этнические «кафе для своих» трансформировались в места, где экзотические этнические блюда могут дегустировать и все желающие2. Этническая кухня, как метко заметили Гвион Лиора и Тростлер Наоми, стала спосо- бом включения иммигрантов в американскую культуру через ка- питализацию их традиций, и шире – частью процесса трансфор- мации Америки в мультикультурное общество3. Этническая кухня весьма популярна и в странах Европы. В Великобритании насчитывается около 9 тыс. ресторанов и служб доставки еды на дом, управл яемых иммигрантами из Южной Азии и их потомками. Посещение индийского ресторана является частью британской социальной, экономической и культурной жизни, а «карри» стало истинным британским национальным блюдом4. По данным 2008 г., примерно 70 % всего рынка этниче- ской еды в Великобритании составляла китайская и индийская кухня, причем среди потребителей этнической еды преобладают мужчины и жители Лондона5. Многие среднеазиатские кафе в Москве ориентированы на всех жителей города. При этом они являются важным институ- том мигрантской инфраструктуры. В этой связи возникает мно- жество вопросов. Как «этнические» кафе позиционируются в со- циальном и географическом ландшафте Москвы? Какую роль они
1 Diner Hasia R. Hungering for America: Italian, Irish, and Jewish Foodways in the Age of Migra- tion. Cambridge, Mass., 2001; Gabaccia Donna R. We Are What We Eat: Ethnic Food and the Making of Americans. Cambridge Mass., 1998. 2 Zanger Jules. Food and Beer // Immigrant Community Society. 1996. July/August. Р. 61–63. 3 Gvion Liora, Trostler Naomi. From Spaghetti and Meatballs through Hawaiian Pizza to Sushi: The Changing Nature of Ethnicity American Restaurants // The Journal of Popular Culture. 2008. Vol. 41, N 6. P. 950–974. 4 Buettner Elizabeth. “Going for an Indian”: South Asian Restaurants and the Limits of Multicul- turalism in Britain // The Journal of Modern History. 2008. Vol. 80. Dec. P. 865–901. 5 Leung G. Ethnic foods in the UK British // Nutrition Foundation Nutrition Bulletin. 2010. Vol. 35. Issue 3. P. 226–234. 187 играют в повседневной жизни мигрантов и немигрантов? Какие складываются типичные практики взаимодействия между посе- тителями, между посетителями и персоналом. В какой степени «этнические» кафе, как часть мигрантоориентированной инфра- структуры, могут выступать агентами инкорпорации мигрантов в социальное пространство Москвы, а в какой – способствовать их изоляции и сегрегации? В данной статье предпринимается попытка ответить на эти вопросы. Под мигрантоориентированными кафе понимаются за- ведения, предназначенные для мигрантов из Средней Азии, из которых состоит и их персонал и управление. Статья основана на материалах двух исследовательских проектов. Первый, пилотный, был проведен в 2012-м г.1 и состоял из включенного наблюдения в кафе, расположенных в районах мелкооптовых московских рын- ков. Он послужил трамплином для разработки проекта, результаты которого представлены в статье2. В его рамках была проведена се- рия включенных наблюдений в мигрантоориентированных кафе по следующим их характеристикам: расположение, доступность, график работы, организация внутреннего пространства, наличие этнических/культурных символов в оформлении, меню (в том числе, наличие или отсутствие алкоголя), персонал, а также ос- новные группы посетителей и типы посещения. Кроме этого ана- лизировались публикации в СМИ, были проведены глубинные интервью с управляющими и работниками кафе (20 интервью), опрос (210 анкет) и глубинные интервью с посетителями кафе (20 интервью). Были собраны и обобщены данные примерно о 65 различных мигрантоориентированных среднеазиатских кафе. На этой основе условно выделены две основные категории «этнических» кафе в Москве: кафе-клубы для мигрантов из Кир- гизии и чайханы, ориентирова нные на более широкую целевую группу (в первую очередь на приверженцев мусульманской тра- диции в питании), но также и на представителей других религи- озных и этнических групп.
1 Участники пилотного исследования В. М. Пешкова и А. Л . Рочева (младший научный сотрудник Институт социологии РАН). 2 Проект «Инфраструктура миграционных сообществ как потенциал интеграции мигран- тов и трансформации городских пространств (на примере этнических кафе в Москве)», поддержан грантом РГНФ № 13-33-01032, год выполнения – 2013, руководитель – В. М. Пешкова, исполнитель – А. Чекалина. 188 то по ле Во второй половине 1990-х и в 2000-е гг. на больших москов- ских оптовых и строительных рынках функционировали кафе, которые ориентировались преимущественно на их сотрудников и отдельных посетителей. История многих современных «этниче- ских» кафе, точнее их владельцев, ведет происхождение от таких именитых вещевых рынков, как Черкизовский. В 2010-е гг. неко- торые вышли за пределы рынков и спальных районов города, а часть переопределили свою деятельность преимущественно на немигрантов. Например, известная сеть ресторанов «Чайхана № 1» начиналась с небольшого заведения на окраине, открытого во второй половине 1990-х гг. двумя партнерами из Узбекистана. В этот период идет постоянное увеличение числа «этнических» кафе, среди которых наметилась определенная специализация. Так, за 2012–2013 гг., по различным экспертным оценкам, число «киргизских» кафе выросло с 30–40 до минимум 60. Примерно столько же, если не больше, насчитывалось «чайхан». Таким образом, часть ныне существующих среднеазиатских кафе берет начало в рыночных кафе, часть из них модернизиро- вались, расширились, но большинство были открыты людьми практически без опыта работы в области организации и управле- ния общественным питанием, на заемные деньги, с призрачными перспективами иногда даже на самоокупаемость. Однако, судя по интервью с хозяевами кафе, они довольно быстро совершенству- ются. Появляется все больше профессионалов: часть хозяев (арендаторов) кафе с менеджерским опытом работы, имеют ку- линарное образование или приехали в Россию не позднее начала 2000-х гг., уже хорошо интегрированы в столичное общество и знакомы с правилами ведения малого бизнеса. Например, поиск помещений под кафе происходит не только по знакомым или се- тям, но и через агентства недвижимости. По словам одного из организаторов «киргизского» кафе, им «было рассмотрено 3-4 варианта, в том числе на Кутузовской и на Ленинском проспек- те. Здесь дешевле и место, подходящее для клуба: этажом выше помещение нежилое, охрана и пожарная безопасностью обеспечи- ваются Заводом. Аренда дорогая, чтобы открыться, потребовал- ся миллион рублей, из этой суммы нужно было за два месяца впе- ред отдать арендную». Наиболее распространена субаренда. Кафе открываются там, где легче арендовать помещение и где имеются потенциальные 189 клиенты. Поэтому они часто располагаются в бывших промыш- ленных зонах, рядом с железнодорожными вокзалами, оптовыми и розничными рынками, иногда и непосредственно на их терри- тории. Большая часть «киргизских» кафе-клубов располагается в помещениях, где и до этого были кафе или ночные клубы. Они открыты также при посольстве, торговом представительстве и даже при киргизском медицинском центре. Большая их часть располагается в пешей доступности от метро, но их нельзя обна- ружить, если не знать о них заранее, поскольку в списках москов- ского ресторанного гида они отсутствуют. Чайхана находится в еще более скрытых местах, о которых могут знать только «свои». Но они чаще располагаются внутри и возле рынков, а значит, доступны не только «своим», но и посе- тителям рынка. Кафе обычно размещаются на первых этажах двухэтажных рыночных строений, в таких же помещениях, как торговые павильоны. Чайханы открылись и в центре столицы, например возле железнодорожных вокзалов. Другими словами, в более доступных местах. Каждый пятый опрошенный нами посе- титель чайханы впервые обнаружил ее, просто «проходя мимо». Свои кафе имеют несколько московских мечетей, но их условно можно отнести скорее к чайхане, чем к столовой. Некоторые чай- ханы строят тандырную зону, где готовятся лепешки и другая среднеазиатская выпечка.
к от Большая часть обследованных «киргизских» кафе открыва- ется в семь-восемь вечера и закрывается в шесть утра, т. е. откры- ты всю ночь. Посетители, работающие допоздна, приходят после работы и, поскольку добираются домой на метро, часто остаются на ночь. Как объяснила управляющая одного из заведений: «кафе работает ночью так, чтобы посетители могли остаться до ут- ра, а потом с открытием метро, когда уже светло, спокойно идут домой. А зимой еще лучше. Тут тепло, отопление… прихо- дят в час ночи и остаются до самого начала рабочего дня. Ос- тальные приходят в ночь, потому что у них выходной, а рабо- тают они преимущественно в ночные смены во всяких магазинах и на разгрузках». Некоторые кафе работают и днем: либо обслу- живают коллективные заявки (банкеты, дни рождения, свадьбы и т. п.), либо соответственно режиму работы учреждения (кафе при посольстве или торговом представительстве). 190 Время работы чайханы в значительной степени определяется ее местонахождением. Если оптовый рынок открывается рано утром и закрывается в шесть-семь вечера, то и кафе работает в это время. Можно выделить три режима работы чайханы: кругло- суточно, с шести утра до шести-семи вечера и с десяти утра до десяти вечера. В районе железнодорожных вокзалов чайханы ра- ботают круглосуточно, «потому что простой народ работает и ночью, тем более, у вокзала. Кому некуда идти – тоже к нам. Это Москва, здесь все 24 часа» (администратор чайханы). Круглосу- точная работа «этнических» кафе актуальна для тех мусульман, кто соблюдает пост и для кого прием пищи допускается только после захода солнца. «В 3 утра люди приходят, чтобы «открыть рот»; после 20:00 – чтобы «закрыть рот» (администратор чайханы).
ут е ее о о ле е: т е к /кул ту ол к о о е Кафе-клубы, как правило, наследуют дизайн арендуемого помещения, которое просто переоборудуется по принципу ми- нимизации затрат. Всего несколько обследованных «киргизских» кафе (на ВДНХ при Торговом доме «Кыргызстан», при Посольст- ве Кыргызстана) открывались с нуля, и их внутреннее оформле- ние содержит этнические элементы (узоры на ткани, которой обита мебель; картины на стенах). Обычно оформление отличает- ся минимализмом и простотой, иногда на грани со стилем столо- вой. Этнический колорит зачастую проявляется в названии: «Уз- ген», «Джалал-Абад», «Кыргызстан», «Кел-Кел», «Нур-Бишкек». Иногда имеется два названия – русское и киргизское, реже назва- ние, унаследованное от предыдущего кафе. Другой этнический маркер – киргизская музыка: в музыкальном репертуаре более половины песен на киргизском языке. Поскольку в вечернее вре- мя кафе работает как ночной клуб, практически во всех есть бар- ная стойка, место для эстрады и для танцев. В крупные кафе- клубы иногда приглашаются диджеи и исполнители из Кыргыз- стана. В одном кафе посетители уже при входе видят на стене фо- тографии киргизских артистов. В чайханах меньше функциональных зон. Даже если и есть барная стойка, оставшаяся от прежних владельцев, она часто ис- пользуется как прилавок. Нет зоны для танцев и для диджея с ап- паратурой. Хотя посетители обычно общаются в тесной компа- 191 нии, дистанция между столиками – небольшая. В некоторых чай- ханах топчаны вместо лавок или стульев, так что за столом мож- но полулежать, как это принято в странах Средней Азии. Часто встречаются такие декоративные элементы, как текстильные из- делия на стенах, национальная керамика и чеканка, фотографии и картины с изображением традиционных архитектурных элемен- тов, орнаментальные панно, виноградная лоза на потолке или стенах в одном кафе как реминисценция улиц Ферганы, где, по рассказам земляков, «вьется виноград над головой». В отличие от кафе-клубов, большинство чайхан имеют отдельную комнату для молитвы, причем не только для посетителей кафе, но и для любо- го мусульманина.
е Названия блюд в меню можно отнести к очевидным этно- культурным маркерам. Хотя везде название блюд даются на рус- ском языке, часто встречается аутентичное название, без описа- ния. Подразумевается, что посетитель знает, что это за блюдо и из чего оно состоит. Меню кафе-клубов и чайхан в большей части одинаковое. Единственное очевидное различие состоит в том, что в крупных кафе-клубах меню более разнообразное и в нем при- сутствует больший выбор салатов, всегда есть алкоголь. Практи- чески во всех кафе-клубах клиентам разрешается приносить с со- бой продукты, если им захочется разнообразить меню (например, торт). При заказе на проведение дня рождения или другого собы- тия, кухня может приготовить и то, чего нет в меню. Иногда учи- тываются специфические потребности клиентов: например, в ка- фе при «киргизском» медицинском центре меню включает также диетические блюда. Иногда в меню есть свинина, но подавляющее большинство кафе предлагают только говядину, баранину или курицу. В последние несколько лет можно отметить определен- ную дифференциацию среди кафе-клубов, которая проявляется и в графике работы и в ценовой политике. Иными словами, можно отметить тенденцию к ценовому сегментированию: есть бюджет- ные, а есть и более затратные варианты посещения. В чайхане даже если при входе не будет вывески «халял», в меню это указывается обязательно. Это означает, что не будет свинины и алкоголя, даже пива. Минимальное число чайхан ос- тавляет в продаже алкоголь. По словам управляющих, приходит- ся приспосабливаться под правила городского московского об- 192 щепита, «иначе разоришься». Но и там останавливают продажу алкоголя на время поста и следуют этому очень строго. Большин- ство кафе, расположенных в районах рынков, практикуют дос- тавку блюд, и иногда не только на территории рынка, но и в близлежащих районах.
е о л Принцип халяльности является основополагающим не толь- ко для составления меню, но и при организации всей работы чай- ханы. Это выражается и в запрете на громкие развлечения, и в подборе персонала. В чайхане чаще, чем в кафе-клубах, официан- тами работают мужчины родом из Узбекистана, Кыргызстана, иногда из Таджикистана. В кафе-клубах весь персонал, кроме по- варов, которыми часто бывают узбеки, составляют мигранты из Кыргызстана. Персонал кафе-клуба, как правило, немногочис- ленный и состоит из администратора, повара, мангальщика, ох- раны, иногда диджея и нескольких официантов, среди которых преобладают девушки. Часть персонала кафе без опыта работы в заведениях сферы питания, часть работали ранее в других кафе (не обязательно «киргизских» или «узбекских»). Для приготовле- ния плова часто нанимают одного повара, а для шашлыков – дру- гого. В основе подбора персонала заложен сетевой принцип, дру- гими словами, на работу ищут земляков, по знакомству. Во многих кафе-клубах хозяин часто не имеет отношения к киргизской миграции, но управляющий – всегда киргиз. Вот как, по словам сына хозяина, было открыто их кафе в декабре 2011 г.: «Помещение кафе арендуется моим отцом и его приятелем, у ко- торого были связи и киргизские клиенты. Он раньше работал с киргизами. Они стали первыми клиентами этого кафе. Первый раз попал в киргизское кафе «Трактир» с отцом. У друга отца было маленькое киргизское кафе. Он на нем хорошо поднялся, за- работал, взял в аренду другое кафе, решили открыть еще киргиз- ские кафе. Просто киргизов много, они хорошо платят, любят отдыхать, искали, как «киргизов» пристроить».
о ет тел одел по е е Посетители «этнических» кафе могут быть жителями разных районов Москвы и Подмосковья. Они специально приезжают в определенное заведение, иногда через всю Москву. По данным 193 нашего исследования, родным языком 87 % посетителей кафе- клуба является киргизский язык, 72 % являются гражданами Кыргызстана и пятая часть – гражданами России. Другими сло- вами, большинство посетителей кафе-клубов составляют кирги- зы. Приходят, как правило, компаниями от нескольких до десяти и больше человек (почти 80 % по данным опроса), которыми в основном являются одноклассники, родственники и друзья. В 13 % случаев приходят с супругом/супругой. До 85 % клиентов – это молодые люди до 30 лет. Гендерный состав посетителей прак- тически равнозначный: 45 % – мужчины и 52 % – женщины (в 3 % анкет нет ответа на этот вопрос). Формально кафе-клуб открыто для всех желающих, однако есть набор неписаных правил, согласно которым большую часть посетителей составляют преимущественно кыргызы или их кол- леги и знакомые. Во многих кафе есть «фейс-контроль» по отно- шению к узбекам. Есть несколько каналов распространения информация о ка- фе-клубе. Самый популярный – это «сарафанное радио» (почти 80 % опрошенных впервые узнали о кафе от друзей и знакомых или родственников); посетителям или у ближайшего метро раз- даются визитки; практикуется реклама в печатных киргизских диаспорных изданиях и на интернет-форумах. Через несколько месяцев информация, переданная по сетям, собирает постоянных клиентов: практически каждый седьмой посетитель кафе, в кото- ром проводилось обследование, приходит в него хотя бы раз в неделю. Из тех, кто посещает и другие кафе, до 40 % предпочита- ют также киргизские. Мотивы для посещения «своего» кафе в по- рядке убывания: национальные блюда, общение с друзьями, на- циональная музыка, привычная атмосфера и привычное обслу- живание (на родном языке). Анализ внутренней организации пространства кафе позво- ляет дополнить данные включенного наблюдения и интервью о типичных моделях посещения. Большая часть столов кафе- клубов рассчитана на 6 человек и больше, маленьких столиков (на 2–4 человека) практически нет. Средняя наполняемость залов – 100–150 человек, иногда это число доходит до 200–300. Следова- тельно, кафе рассчитаны на большую пропускную способность, но не за счет быстрого оборота посетителей, а путем приема больших групп клиентов: друзей, знакомых, родственников, часто по торжественным поводам. Это подтверждают данные опроса: треть посетителей приходит в кафе-клуб просто провести время; 194 каждый пятый, чтобы отметить день рождения или юбилей; каж- дый седьмой просто встретиться с друзьями и одноклассниками или коллегами, например, по сетевому маркетингу. Среди трудо- вых мигрантов из Кыргызстана вообще очень популярны встречи одноклассников и торжественное проведение выпускных встреч. Поскольку одновременно в Москве может находиться почти весь класс (один из посетителей кафе рассказал, что в настоящее время в Москве работает 11 его одноклассников, не считая одноклассниц), можно представить, что подобные встречи оказываются много- численными и шумными. В кафе-клубах часто организуются встречи участников «фонд-банкета» – своего рода кассы взаимопомощи. Эта практи- ка, судя по беседам с посетителями кафе, распространена только среди мигрантов из Кыргызстана. Она заключается в ежемесяч- ной встрече соотечественников и/или одноклассников, во время которой земляки одного года рождения собирают деньги, кото- рые сдаются «старшему» на общие нужды (оказать помощь зем- ляку в Москве, например, в случае болезни, срочной поездки на родину, или на общинные нужды села). Чаще всего на такие встречи собирается несколько десятков человек, но иногда может быть и до 80–100 человек. В кафе-клубах регулярно проходят специальные семейные мероприятия: половина ответивших праздновали там хотя бы раз день рождения или юбилей; каждый десятый устраивал свадьбу. По словам некоторых информантов, в России отпраздновать свадьбу дешевле, чем в Кыргызстане. Иными словами, все семей- ные события можно отпраздновать в «своем» месте. Таким обра- зом, кафе-клуб является публичной площадкой, которая позволя- ет кыргызам сохранять различные социальные связи, но замыка- ет их на самих себе. Из-за роста конкуренции, а также из-за социальной диффе- ренциации рынок киргизских кафе сегментируется. Сегментация идет по цене, в зависимости от ориентации на тот или иной соци- альный слой: более дорогие кафе-клубы ориентированы на «золо- тую» молодежь, часть – на хорошо зарабатывающих соотечест- венников, которые живут в Москве больше 5–7 лет и имеют гра- жданство; а часть – на тех, кто в миграции недавно. Часть клиен- тов переходят в другое кафе вслед за арендатором или субаренда- тором. То есть они скорее завязаны не на конкретном месте, а на круге общения или контактах.
195 Состав посетителей чайханы намного разнообразнее, чем у киргизских кафе-клубов. Среди них клиенты из всех среднеазиат- ских республик (25 % родом из Узбекистана, около 18 % из Кыр- гызстана, почти 15 % – из Таджикистана), а также 20 % из Моск- вы и других российских городов и около 14 % из республик Се- верного Кавказа, а также татары. Иными словами, это преимуще- ственно представители всех этнических групп, исповедующих ислам, для кого принцип халяльности пищи и места приема пищи играет роль как в силу религии, так и в силу культурных пред- ставлений, а также те, кому нравится среднеазиатская кухня. В отличие от кафе-клубов, среди посетителей чайхан преобладают мужчины (немногим более 80 %). В чайханах около железнодорожных вокзалов посетителя- ми являются не только мигранты, но пассажиры и сотрудники ближайших офисов, которых привлекает среднеазиатский «биз- нес-ланч» из -за невысоких цен и быстроты обслуживания. По данным нашего обследования, треть посетителей чайханы при- ходит туда на обед и еще чуть более трети плотно поесть «хоро- шего размера порции за достаточно невысокую цену». По словам администратора чайханы, «ходят русские тоже, и далеко не только знакомые. Шашлыки такие, что мы ими гордимся – как и тем, что их у нас покупают». В кафе у Павелецкого вокзала часть клиентов являются при- хожанами близлежащей мечети. Как рассказал один из посетите- лей, он вместе с однокурсником ходит в мечеть, «а потом сразу сюда – ужинать, это у нас уже как привычка. И потом, здесь по- дают только халяль, это очень важно для нас». Ночью во время поста – среди посетителей те, кто постятся, и таксисты разного этнического происхождения. Местами притяжения для едино- верцев чайхана становится также во время мусульманских рели- гиозных праздников (около 8 % посетителей «чайханы» ответили, что хотя бы раз отмечали в ней религиозные праздники). В неко- торых чайханах бывают молельные комнаты, где любой мусуль- манин может совершить молитву. Среди клиентов чайхан на территории крупных рынков (на- пример, у метро «Люблино» или «Теплый стан»), хотя и преоблада- ют работники и посетители рынка, довольно много мигрантов, ко- торые приезжают сюда и из других районов Москвы. Мотивы: воз- можность заказать национальные блюда, доступные цены, привыч- ная атмосфера, национальная музыка и обслуживание, не создающее дискомфорта (например, можно сделать заказ на родном языке). 196 В отличие от кафе-клубов, чайханы практически не исполь- зуются для проведения праздников. Если же мероприятие и про- водится, то обычно это свадьба (5 % в отличие от 12 % для кафе- клубов) или дни рождения (23 % в отличие 50 % для кафе- клубов), но помещение, как правило, не бронируется заранее. В некоторых «чайханах» это объясняется их месторасположением (на рынках), в других же – это является политикой хозяев кафе. Как пояснил управляющий одной из чайхан: «Мы не устраиваем дискотеки. Терпеть не могу дискотеки. Да и если мы что-то та- кое устроим, то обязательно прилетят девушки легкого поведе- ния, в конце концов начнутся драки-мраки». Московские чайханы продолжают, насколько это возможно в условиях мегаполиса, традицию чайных Средней Азии. А там большую часть года стоит жаркая погода и не принято заказы- вать спиртные напитки. Чайхана является центром локальных сообществ, местом, где можно решить многие личные и соци- альные вопросы. Стремление поддержать такую традицию ярко выразил управляющий: «чайхана – это отдельная культура. Какие угодно люди могут зайти с вокзала в «Чайхана24», мы для простых людей сделали».
у к « т е к » к е ол ко по то Взаимопомощь. Кафе, ориентированные на мигрантов, яв- ляются не только местом для приема пищи и проведения досуга (танцы, прослушивание «своей» музыки), встреч с друзьями и родственниками. Это место, где можно получить помощь у со- отечественников: от бесплатной еды или обеда в долг до решения жилищных вопросов и проблем с трудоустройством. Это проис- ходит как напрямую в кафе, так и через сформировавшиеся там сети. Управляющий одной из чайхан: «В какую «Шоколадницу» мог бы прийти малоимущий старичок и попросить горячего супа? А к нам приходит один. И старушка одна. Просто русская, не уз- бечка и не из Самарканда. Знают, что тут, на рынке, есть такое кафе, где не откажут. Мы всем помогаем. Иначе зачем держать такое место? Мы за своих всегда постоим». Поддержание существующих и создание новых сетевых со- обществ. Киргизские кафе-клубы и узбекские чайханы являются публичным городским пространством, в котором трудовые ми- гранты имеют комфортную возможность для поддержания суще- 197 ствующих родственных и земляческих связей, для их расшире- ния, а также для создания новых сообществ в виде сетей по рабо- те и организации досуга. Киргизские кафе-клубы, например, яв- ляются площадкой для всевозможных семейных праздников и корпоративных встреч. Здесь могут встречаться, например, со- трудники Amway. Проводятся «фонд-банкеты», любой член кото- рых (а иногда и просто земляки) может рассчитывать на опреде- ленную финансовую помощь. Другими словами, собрания членов фонд-банкетов в этническом кафе представляют собой не просто регулярные встречи земляков. Они ритуализируют практики взаимопомощи, служат механизмом поддержания связей со стра- ной исхода. Собранные средства могут быть потрачены как на родине, так и на нужды земляков в Москве (например, управ - ляющий одного киргизского кафе позаимствовал деньги на арен- ду помещения у своего «фонда-банкета»). Развитие мигрантского предпринимательства. Киргизские кафе-клубы и узбекские чайханы являются классическим приме- ром этномигрантского предпринимательства, хотя бы потому, что их управляющие и большинство персонала составляют ми- гранты. Предоставляя рабочие места соотечественникам, они служат своеобразным каналом социальной мобильности, некото- рым помогают начать свой бизнес. «Этнические» кафе способст- вуют усложнению структуры занятости мигрантов, включению некоторых из них в сферу малого бизнеса. «Этнические» кафе являются частью сложной мигрантской инфраструктуры, которая включает также такие социальные ин- ституции, как «этнические» объединения и этномигрантские ас- социации, различные посреднические фирмы (агентства по про- даже авиабилетов, агентства недвижимости, оформление доку- ментов и т. п.), этнические СМИ, медицинские кабинеты и цен- тры. Многие эти институции связаны одними и теми же ми- грантскими сетями. Например, некоторые кыргызские кафе имеют деловые связи с кыргызским культурным и торговым центром (ВВЦ, павильон «Кыргызстан»), с частными предпри- ятиями (медицинские клиники, полиграфические конторы, службы такси, печатные издания и сайты), с агентами по арен- де бюджетного жилья и т. д. Визитные карточки и рекламные проспекты партнеров доступны на стойках и столиках в кафе. Деловые сети и знакомства земляков взаимно дополняют друг друга, интенсифицируя общение.
198 Элемент глокализации. В современном мире экономические, политические и культурные глобальные и локальные тенденции дополняют и проникают друг в друга. На мой взгляд, «этниче- ские» кафе являются ярким примером глокализации или взаимо- действия глобальной культуры московского мегаполиса и этниче- ской культуры мигрантов из Средней Азии в сфере питания, ор- ганизации досуга и практик взаимодействия. Это симбиоз вос- точных ценностей обслуживания, минимальной социальной дис- танции, привнесенных мигрантами, и ценности мегаполиса, где одним из главных является принцип экономической выгоды. С другой стороны, «этнические» кафе – это зеркало всего культур- ного, этнического и религиозного разнообразия столицы. Это площадка, где пересекаются представители разных социальных и этнокультурных слоев города. Администратор чайханы: «Мы ино- гда работаем в минус, потому что кормить нужно всех, причем 24 часа в сутки, потому что люди работают постоянно – кама- зистами, частными водителями, уборщиками, кем угодно. Мы подаем «мужскую еду», высококалорийные блюда из баранины, которые разгоняют кровь и дают много сил. Эту еду любят все русские, которые жили в Средней Азии. Эту еду знают в Москве, потому что Москва была столицей СССР, нашей общей столи- цей для всех, для тех, кто сейчас живет в Ташкенте и Бишкеке, для всех, кто из дальних кишлаков. Мы учили русский с детства, и нам говорили, что Москва – столица. И она такая же наша, как Ташкент или Бишкек, или Душанбе. И поэтому сюда приезжают узбеки, кыргызы, таджики. И куда они идут от вокзала? К нам, по- тому что у нас такая еда, к которой они привыкли. И даже, видите, резьба такая же, как дома. Мы знаем, что нужно, – и мы даем это». Удовлетворение чувства ностальгии. Этнические кафе по- пулярны, так как удовлетворяют потребность в общении с сооте- чественниками в привычной атмосфере. Почти две трети опро- шенных посетителей кафе-клубов и чайхан (за исключением тех, кто родом не из этих государств) находят их похожими на кафе на родине. Здесь «можно встретить своих знакомых, можно даже родственников своих увидеть. И блюда очень хорошие. Можно почувствовать себя как дома» (посетитель кафе), потому что «каждый приехавший в другую страну все равно среди чужих лю- дей, и хотя бы на какое-то маленькое время он хочет оказаться у себя, среди своих, кушать свои блюда, общаться на своем языке» (администратор киргизского кафе).
199 кл е е Среднеазиатские этнические кафе, ориентированные пре- имущественно на мигрантов, представлены условно двумя иде- альными типами: чайханой и кафе-клубом. Кафе-клуб ориенти- ровано в первую очередь на мигрантов из Кыргызстана, для ко- торых это комфортное место досуга: для свиданий, встреч друзей и одноклассников, а также для проведения мероприятий по по- воду практически всех жизненно важных событий (день рожде- ния, свадьба, праздники для детей). Чайханы отличаются от них принципом халяльности, что сужает их возможности для прове- дения больших мероприятий. Однако принцип халяльности по- зволяет чайхане привлекать широкую целевую группу, в первую очередь приверженцев мусульманской традиции. Так что их по- сетителями являются как мигранты из всех среднеазиатских госу- дарств, так и жители разных российских регионов, объединенные практиками потребления халяльных блюд. Несмотря на различия в режиме работы, в основном составе работников и клиентов, в моделях посещения, эти две категории кафе выполняют похожие функции. Чайхана и кафе-клуб – это доступные формы публичной активности в условиях дефицита и средств, и времени. Это заведения, в которых восточное и запад- ное представлено в неразделимом смешении. «Этнические» кафе привлекают возможностью совмещать привычные практики (на- пример, слушать свою музыку, заказывать национальные блюда, говорить на родном языке) и практики, усвоенные в Москве (по- требление пищи в режиме фастфуд, вечеринки с алкоголем, сви- дания вслепую и т. п.). «Этнические» кафе или кафе, ориентированные на мигран- тов, играют роль и объединяющего, и обособляющего социально- го пространства. С одной стороны, они могут служить созданию «параллельной» сферы социальных услуг в Москве. С другой, они являются индикатором инкорпорации мигрантов в социальном пространстве Москвы не только потому, что являются публич- ными городскими площадками, где складываются сети, помо- гающие в адаптации, но и потому, что для организации таких структур необходимо обладать навыками жизни в принимающем обществе, знать его «правила игры». В результате подобные кафе вполне гармонично вписаны в этнокультурное разнообразие мо- сковского мегаполиса.
200
оп о ко‐к т ко е: к , пе о т о т о п т е « е »
т л О т К
Год 1988. Первые российские туристы из приграничного российского Благовещенска отправляются в соседний китайский город Хэйхэ… Представители «большого брата» удивлены, но вместе с тем и удовлетворены увиденным у «брата малого»: тру- щобами, нищетой, отсутствием света, дорог и вообще города как города. Трансграничный шопинг на российско-китайской грани- це этого времени сложно сравнить с тем, что имел место в Поль- ше. Однако в условиях тотального дефицита любой отличающий- ся продукт (будь то бусы из речного жемчуга или собачья шуба с бесконечно обсыпающимся мехом) становится предметом же- ланного обмена (на сковороду или военную шинель) и непремен- ного, хотя и не очень привычного торга. Год 1998. Российские и китайские туристы, а также присое- динившиеся или выделившиеся «челноки» активно пересекают Амур. Они делают это не только в рамках краткосрочных шоп- туров. Китайские торговцы присутствуют на благовещенских рынках, а россияне не только выезжают за покупками, но и обес- печивают неформальный ввоз китайского товара. Представители «великой державы» продолжают верить в свое превосходство, хотя у некоторых и закрадывается недоумение и даже раздраже- ние по поводу скорости изменений на «том берегу». Возникает разделяемое в обывательском и даже экспертном дискурсе зна- ние, что китайцы как прирожденные торговцы «строят город на наших костях», где хитростью, где настоящим обманом получая большие эффекты от приграничной торговли, и в том числе от трансграничного шопинга. Количество китайских товаров, при- годных для шопинга, значительно расширяется, чего нельзя ска- зать о качестве – шубы из козы или норки продолжают сыпаться, одежда рваться после первой стирки. Постоянные покупатели знают, такой товар не может стоить дорого. Практики торга ус- тойчивы и применяются всеми: вначале нужно высказать претен- 202 зии к качеству и сомнения в происхождении товара («фабричное» или кустарное производство), затем предложить цену в 3–4 раза меньшую, чем первоначальная, затем можно демонстративно и пренебрежительно удалиться. Как правило, все это действие за- канчивалось тем, что уже отвернувшегося и удаляющегося пред- ставителя «великой страны» догоняет «одумавшийся» торговец и уступает товар по цене в 2–2,5 раза меньшей, чем первоначальная. Это срабатывает раз за разом, позволяя российским туристам са- моутверждаться и укреплять веру в то, что торговля китайцам нужна гораздо больше, что это вроде услуги для бедного и голод- ного «брата». Год 2008. В обоих городах выстроены современные торговые центры, в Хэйхэ активнее, чем в Благовещенске, развивается ту- ристская инфраструктура, а именно гостиницы, бани, рестораны, развлекательные центры. Тем временем в России сделано все возможное, чтобы искоренить «челноков» и прочих представите- лей приграничной «народной» торговли. Введены запреты для мигрантов на торговлю на рынках. В результате количество уча- стников торговли на приграничных базарах уменьшается, но не сводится к нулю. Россияне продолжают ездить в Китай ради шо- пинга и развлечений, в меньшей степени – для обеспечения «на- родной» торговли. «Цивилизация» форматов торговли, полное изменение облика китайского города выглядят убедительно, но архитектура меняется быстрее, чем знания о себе, о своей роли в повседневных коммуникациях на рынке или в гостинице, о месте России и, значит, ее представителей в мировом разделении труда. Однако порождаемые этим знанием практики повседневного по- ведения не всегда срабатывают: китайский торговец на снижение цены в два раза может ответить «здесь магазин» и прекратить торг, а в китайском ресторане могут потребовать вести себя при- лично или отказаться обслуживать. Конец 2014 года... кризис, шок и паника. За курсом амери- канской валюты следят и те, чья деятельность как-то зависит от нее, и те, кому этот показатель обычно безразличен. Ежедневные объявления курсов валют похожи на сводки с фронта: люди под- считывают, калькулируют свои потери и с замиранием сердца готовятся к следующему дню. Многие начинают вести себя ирра- ционально, на пике кризиса скупая иностранные валюты и, пред- ставляя себя инвестором, создают «валютные корзины». У жите- лей приграничного города не последнюю роль в этой корзине иг- 203 рает китайский юань. Конечно, курс рубля по отношению к ки- тайской валюте также резко падает: люди платят вместо 4,5 руб. за юань до 11,5. При этом есть огромное различие между тем, как устанавливается курс юаня и доллара по отношению к рублю. Курс китайской валюты рассчитывается через кросс-курс, но это – гораздо худший ориентир, и поэтому возникает почва для спекуляций вне формальных банковских институтов. На фоне этих изменений резко заметным становится шопинг китайских туристов в приграничный Благовещенск. Китайские туристы и раньше делали здесь покупки, популярными были, прежде всего, продукты питания российского производства – шоколад и кон- феты, мясные и рыбные деликатесы, водка . Покупали и товары более дорогие, такие как золотые ювелирные украшения, само - цветы, лекарственные препараты и косметику, в составе кото- рых – дальневосточные дикоросы или продукты животных си- бирского леса. Однако местные власти и предприниматели вряд ли рассматривали сегмент туристов из КНР как заслуживающий внимания и развития именно в таком качестве. В программах по развитию туризма в Приамурье такого пункта как «шоп-туризм» в принципе не существовало, поскольку объемы покупок были незначительными и поток «настоящих туристов» был небольшим. Эти две темы – «курс доллара / покупать ли валюту» и «ки- тайцы, скупающие всё» стали в эти дни для наших земляков дву- мя основными темами: в бассейне и на автобусной остановке, в магазине и кинотеатре, в налоговой инспекции и больнице простые люди так или иначе возвращались к этим навязчивым темам. Для осмысления этого случая мы используем концепт пер- формативности и идеи акторно-сетевой теории М. Каллона. Оба теоретических конструкта появились относительно недавно, но быстро стали модными настолько, что, кажется , чрезвычайно сложно внести вклад в теоретическую дискуссию. Мы и не ставим такой задачи. В своей работе на этнографических данных мы стремимся показать, как именно экономические и политические знания перформатируют реальность, как они «опускаются» до обывательского уровня, усваиваются и присваиваются обычными людьми и как в результате изменяется их мир.
204 е о т о т ( ко о е ко о пол т ко о е ко о) Для представителей общественных наук идея о перформа- тивности не нова. Ее ввел в научный оборот еще в середине про- шлого века Дж. Остин1, который обратил внимание на то, что не- которые языковые конструкции работают не для описания, а для производства действия: «…перформативные высказывания сами влекут за собой действия, которые они называют». Самым про- стым примером может являться выражение «передаю привет»: только известный наивный герой мультипликационного фильма может в ответ на это выражение потребовать самого привета, а всем остальным объективно понятно, что сама речевая конструк- ция и есть передача привета. Поздравления с Днем народного единства хорошо иллюстрируют идею перформативности выска- зывания на более высоком уровне социальных отношений: вряд ли многие понимают идею этого нового праздника, или точнее, вряд ли многие понимают ее одинаково, но само выделение спе- циального дня, называние его праздничным Днем единства начи- нает производить особенность этого дня. Это еще далеко не раз- деляемый многими день единения, но уже точно не такой же день, как другие после или до него, как такой же день, но годом ранее – до объявления праздника. Концепт теоретически развивается в работах М. Фуко, Дж. Батлер, М. Каллона и многих других, попыток его эмпириче- ского приложения в социологии и антропологии – великое мно- жество. Он важен для понимания того, например , как знания о гендерных различиях производят сами гендерные различия, как знания об исторических фактах распределяют власть и т. п. К перформативности именно экономического знания впервые при- влек внимание М. Каллон2: вместо того, чтобы продолжать бес- конечные и непродуктивные нападки антропологов и экономсо- циологов на модель экономического человека, он предложил за- даться вопросом о том, а почему и как экономические модели проникают в экономическую практику, реальность и начинают работать. В результате стало понятно, что экономическая теория подобно перформативному высказыванию не (просто) описывает реальность, а участвует в ее производстве. Таким образом, перфор-
1 Остин Дж. Л. Слово как действие // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 17. Теория речевых актов. М. : Прогресс, 1986. С. 14. 2 Callon M. Some Elements of a Sociology of Translation: Domestication of the Scallops and the Fishermen of St. Brieuc Bay // Power, Action and Belief: A New Sociology of Knowledge? / ed. Law J. London : Routledge and Kegan Paul, 1986. P. 196–223. 205 мативность – это производящая сила самого социального действия и производящая, а не просто описательная, роль знания. Свою аргументацию М. Каллон1 строит, анализируя перепле- тение отношений в сетях, состоящих у него из актантов – людей и не-людей (вещей). Сеть и широкое распределение (т. е. большое количество связываемых на время актантов) абсолютно необхо- димы для перформативности, иначе знания не могут распростра- няться. Распределенность не позволяет локализовать источник действия – все происходит как бы само собой; действие становит- ся коллективным феноменом. Идея распределенных и связываемых в сети актантов стано- вится ключевой для антропологов – таким образом они объясня- ют сплетенность современных глобальных и локальных процес- сов, функционирование рынков, перенос экономических моделей из научных трактатов в повседневную реальность. С точки зрения М. Каллона, рыночные модели – не абстракции, а технические приемы, позволяющие совершить сделку и, значит, «расплести», разделить взаимодействующих актантов. Так, например, Н. Ссорин-Чайков2 использует эти идеи, что- бы вместо набившей оскомину антропологической дискуссии (это рынок или дар?) показать, что в одной локальности и в од- ной сделке может одновременно присутствовать и рыночный об- мен, и дарообмен, и дань. Использование техники Каллона по- зволяет, расплетая актантов и их взаимодействия, показать, что одновременно может быть важным и то, и другое, и третье. В нашей статье мы стремимся показать, как простой факт наблюдения жителями российского приграничного города за по- купками китайцев, сопоставление этого повседневного «здесь и сейчас» знания со знаниями, накопленными за время функцио- нирования трансграничного локального рынка, а также со зна- ниями о рыночной экономике, «выплетает» их, россиян, из гло- бальной сети и переплетает в другую. В результате знания о кур- сах валют, паритете покупательской способности, особенностях торга на базаре позволяют усвоить знания об экономической – и, значит, политической – мощи государства и своем новом месте в глобальной и транслокальной системе отношений.
1 Callon M. Why Virtualism Paves the Way to Political Impotence: A Reply to Daniel Miller’s Critique of the Laws of the Markets // Economic Sociology: European Electronic Newsletter. 2005. Vol. 6, N 2. P. 3–20. 2 Ссорин-Чайков Н. Медвежья шкура и макароны: социальная жизнь вещей в сибирском совхозе // Антропология социальных перемен / ред. Э. Гучинова, Г. Комарова. М. : РОССПЭН, 2011. С. 282–300. 206 етод то к д Исследование проведено в формате кейс-стади (случай транс- граничного рынка Благовещенск – Хэйхэ), методы сбора данных – полуструктурированное и неструктурированное интервью, вклю- ченное наблюдение. Наблюдение проводилось авторами в течение 2014–2015 гг., интервью были собраны в 2015 г. Основными ин- формантами для интервью об изменениях практик торговли явля- ются работники торговли, для которых были разработаны одно- типные гайды, включающие специфические блоки в соответствии с категорией товаров и компетенцией участников интервью (дирек- тора, администраторы, работники торгового зала или продавцы). Часть интервью были проведены студентами выпускного курса эко- номического факультета Амурского государственного университета. Всего с работниками торговли было проведено 20 интервью, полученные данные проанализированы методами категоризации значений и интерпретации смысла. Второй тип информантов – жители Благовещенска, имеющие опыт наблюдения за процессом покупки туристами либо включенные в обсуждение данного фе- номена. Мы относим такой тип данных к включенному наблюде- нию, поскольку специального гайда для них разработано не было, общение происходило в форме обычной беседы, иногда группо- вой, иногда без участия авторов (наблюдения за беседами в обще- ственных местах – остановки, бассейны, магазины и т. п.). Такие данные частично фиксировались в дневники.
о е о е – ( е)п о л о т . о ое е? Если бы какой-то внешний наблюдатель фиксировал коли- чество китайских туристов в магазинах Благовещенска, то он мог бы найти математически значимую связь между наблюдаемым количеством и глубиной кризиса (значением курса доллара). Ко- нечно, китайские туристы появлялись в магазинах с золотом, одеждой или продуктами начиная с 1990-х гг. Но их количество было незначимым, и они редко что-то покупали. Шопинг (посе- щение магазинов) входил в развлекательную программу и заклю- чался скорее в созерцании, опыте ознакомления, а не в реальных и тем более многочисленных покупках. Собственно он и сейчас – часть развлекательной программы, просто программа стала дос- тупной многим. Показательны в этом смысле детские туристиче- ские группы, которые организованно приезжают в большие мага- 207 зины и «как ураган» проносятся по ним. «Они берут с полок все подряд, выбирая лишь по красочной упаковке, хватают запре- щенные к продаже детям алкоголь, кладут в тележки кулинарный жир». Все это выглядит как аттракцион, ранее недоступный «обычным» туристам из Поднебесной. Впрочем, об «обычности» и «необычности» и будет наш первый аргумент. Он заключается в том, что благовещенцы далеко не сразу приняли происходящие на их глазах изменения. В повседневных объяснениях они про- должали «цепляться» за привычную рациональность, не желая мириться с новым знанием. Осенью 2014 г. китайцы «неожиданно» стали покупать муку и растительное масло, «рациональное объяснение» руководства магазинов – это закупки местных рестораторов. Рост продаж шампуня Head&Shoulders, определенный спросом со стороны студентов, строителей и рыночных торговцев, объяснить оказа- лось сложнее – поскольку ранее этот продукт покупался дома, в Хэйхэ. Интерес обывателей подтолкнул журналистов к публика- ции экспертных мнений, связывающих китайские покупки с «па- ритетом покупательской способности валют»: – Изменения курса рубля по отношению к другим валютам имеет отложенное влияние на цены, – объяснила финансовый экс- перт Е. Н. – Получается парадоксальная ситуация на рынке, ко- гда в переводе на иностранную валюту товар в России стоит дешевле, чем в других странах. Например , брендовая кофта ус- ловно стоит 100 евро во Франции или 800 юаней в Китае, в Рос- сии еще месяц назад ее цена составляла 5 тысяч рублей. Сегодня для иностранцев эта же кофта как будто стоит 50 евро или 400 юаней с учетом двукратного падения курса отечественной ва- люты. Пока продавцы иностранных товаров не поспевают пере- писывать ценники, иностранцам выгодно совершать покупки в нашей стране. У экономистов для этого есть термин «паритет покупательской способности валюты», так вот временно соот- ношение валют, исходя из цен на аналогичные товары в сравни- ваемых странах, нарушено1. Нельзя сказать, что эти знания были как-то особо непонят- ны жителям провинциального российского городка. За последние 25 лет глобальные экономические знания уже были усвоены и присвоены. Однако экономические знания не сразу трансформи- ровались в признание того, что хорошо знакомые и бедные сосе-
1 Китайские туристы скупают в Благовещенске айфоны, золотые украшения и вино // Амур. правда. 2014. 19 дек. URL: http://www.ampravda.ru/2014/12/19/053969.html. 208 ди могут вдруг позволить себе то, что ты позволить едва ли мо- жешь. Поэтому в конце 2014 г. стали активно обсуждать, что ки- тайцы, которые пришли за шубами и ювелирными украшениями, за элитной парфюмерией и алкоголем, это вовсе не привычные китайцы, работающие на рынке или обучающиеся в провинци- альном вузе. По общему согласию, в Благовещенск приехали бо- лее богатые, чем большая часть местного населения, туристы, появились новые бизнесмены, по купающие товары в России на заказ. У этих «новых» китайцев даже и разрез глаз оказался «дру- гим», не говоря о манерах, одежде и привычках. Конечно, было очень желательным, чтобы мифический «но- вый» покупатель видел в своем соседе не вдруг обедневшего «ари- стократа», но равного или даже в чем-то превосходящего его «владельца товара». Самым очевидным коллективным знанием стал хорошо знакомый дискурс о «качестве» товаров, продавае- мых по разную сторону границы. Оказалось, что даже глобальные производители и торговые сети хорошо понимают, что товар, производимый для продажи в Китае, должен быть не таким, как товар, производимый для россиян. «[Откуда вы знаете, что ка- чество нашей косметики лучше?] – Я вижу по ним, их ведь я кос- метикой не пользуюсь. Если они это покупают, значит, она чем- то на уровень лучше, чем у них (замдиректора сетевого магазина бытовой химии и косметики)». Конечно, отличаться должно все – и состав, и упаковка, и дизайн: и картон для коробочек хуже, и буквы расплываются. Парфюмерия отличается по концентрации: «первый розлив» ориентирован на Европу и США, второй – на Россию и Восточную Европу, третий – на Азию. В азиатские стра- ны, в том числе и в Китай, идет наименее концентрированный, а потому и более дешевый продукт. «Очевидность» такого распре- деления силы между странами и регионами мира превращается в «очевидность» знаний о качестве товаров. Не удивительно, что и «натуральная» российская косметика оказывается очень ценной. «Чистая линия» или «Черный жемчуг», стоявшие на полках по- ниже, «переезжают» на более высокие полки и начинают актив- нее привлекать и местных жителей. Качеством упаковки и сырья, однако, трудно объяснить продажи бытовой техники, произведенной или собранной в Рос- сии из комплектующих и запчастей китайского производства. Здесь также всплывает привычная рациональность в непривыч- ном контексте: «Мы не стараемся обмануть покупателя и про- дать что-то любой ценой, зная, что турист скорей всего не бу-
209 дет возвращаться за обменом [директор сетевого магазина быто- вой техники, российский оператор]». Кроме того, на полки в Бла- говещенске не выставляется бракованный товар, потому что его не «собирают в подвале», не делается различий между туристами и ме- стным населением и в предоставлении гарантий, выдаче чеков и прочих потребительских благах, которые не всегда были доступны при покупках по ту сторону границы или на «китайском» рынке. Во всем этом читается попытка сохранить знания о социаль- ных ролях, задержаться в странах «второго», а не скатиться к «треть- ему» эшелону, остаться не торговцем, а представителем цивилизо- ванного формата торговли. И тем не менее, как же производится новое знание? Что меняется? И главное, как именно это происходит?
о ое е – о е п кт к . о е о л е де т ол ? Как бы ни рационализировали обыватели (продавцы или российские покупатели) поведение покупателей китайских, соб- ственники магазинов на новый спрос, тем более пришедший во время кризиса, отреагировали очень быстро. Поскольку туристы стали составлять значимый сегмент благовещенского рынка, изме- нились практики торговли. Интересно, что адаптация к новому яв- лению пошла по известному для «народной торговли» сценарию. Самые очевидные изменения касались вывесок и рекламы. Ранее стороннему наблюдателю бросалось в глаза, что Хэйхэ, в отличие от Благовещенска, пестрит русскоязычными вывесками. Теперь для крупных благовещенских магазинов электроники, зо- лота, меха вывески на китайском стали обычной практикой. Одна из благовещенских сетей выпустила и запустила в китайском приграничном городе рекламный ролик не просто на китайском, но с моделью азиатской внешности. Начал изменяться ассортимент в соответствии со структурой спроса. Как отмечают продавцы, в продуктовых магазинах поя- вилось больше шоколада и прочих сладостей, колбас и мясных деликатесов местного производства, в магазинах бытовой хи- мии – отбеливающая косметика и солнцезащитные средства, в ювелирных – янтарь, гранат и прочие самоцветы. Более значимой стала проблема языкового барьера. Если раньше желание говорить по-русски наблюдалось в большей час- ти со стороны китайских продавцов, то теперь эту необходимость почувствовали и здесь. Объясняться с туристами крайне сложно,
210 невозможно убедить, например, в том, что товар неизвестной им марки не хуже того, который они ищут. Туристы приезжают с распечатками фотографий, показывают их в планшете или теле- фоне, общаются через электронный переводчик, с помощью жестов и даже рисунков. О товарах и местах покупок они узнают от друзей и знакомых, для них даже разрешили делать фото товаров, которые тут же кому-то пересылают, созваниваются и советуются с кем-то. «Сарафанное радио», как раньше, стало лучшим средством комму- никации, поскольку большинство других средств недоступны для иностранцев, не знающих языка принимающей страны: «Недавно один китаец купил у нас 5 фильтров для воды. На следующий день пришел другой, с фотографией такого фильтра и купил еще 5. Так в течение нескольких дней к нам пришло человек 6–7, и они скупили все фильтры (продавец-консультант)». В более сложных случаях, например, там, где продают элек- тронику, как и в Хэйхэ и на «китайских» рынках в Благовещенске, появились продавцы, владеющие языком. «Китайцы в этом пла- не не похожи на наших покупателей. Русские часто стараются показать, что они и сами знают, как всё работает. А китайцы всё подробно расспрашивают. Как то работает, как это, что это за кнопка и т. д. (продавец-консультант)». В ход пошли и неформальные практики, такие , как возна- граждение для гида или любого, кто приведет туристическую группу в магазин. Это, прежде всего, касается более мелких мага- зинов ювелирных изделий и меховых товаров. Такие «помогаи» в свое время были очень распространены в Хэйхэ, когда туристиче- ский поток там начал иссякать, они предлагали свои услуги пря- мо на улицах, приставая к прохожим с вопросом: «Шубу надо? Баню?». Кроме того, продавцы часто собирают заказ, т. е. ищут подходящий товар в других магазинах сети, например как раньше для нас китайские торговцы искали размер, цвет и необходимое количество товаров в соседних отделах. Повседневные знания о кросс-граничном шопинге и мифы о качестве переносят в свои практики и сами туристы. Так, одна из покупательниц отказалась покупать коробку крема до тех пор, пока сотрудники не наклеили на каждый тюбик штрих-код магазина – дабы быть уверенной в том, что товар не является подделкой. Нашлось место и давно усвоенным практикам торга. Правда, они изменились. Сами продавцы считают главным своим оружи- ем в борьбе за клиента скидки. О них потенциальным покупателям сообщают заранее. Считается, что скидки очень любят сами китайцы,
211 которые первое время пытались в магазинах торговаться. Попытки торговаться сбивали с толку, эта практика рыночная, подневольный продавец в магазине, в отличие от «хозяина», позволить себе снижать цену не может. Вот и нашли практике торга эквивалент, т. е., в прин- ципе, мы как продавцы тоже готовы пойти на уступки. Но если новый феномен и знания изменили действия и практики, происходит ли что-то с социальными ролями? Как мы уже подчеркивали выше, идет постоянный внутренний «торг» за место в сконструированной иерархии – «большой брат» соглаша- ется, что «малый» вырос и может занять место равного. В разго- воре о туристах теперь подчеркивают, что они «очень прилич- ные», без корысти, без обмана, «обычные люди», говорят четко и спокойно, «как будто они всегда здесь жили». Перекупщиков, покупающих товары для перепродажи в Китае или под заказ (на- пример, при торговле через Интернет), сравнивают с собой, вспоминая свой опыт групповой поездки в качестве «фонаря» или «кирпича»1: «Приходят группами, наверное, потому , что нельзя на таможне большие партии. Как раньше мы делали, по- купали и разбирали партии на несколько человек – такие же как мы» (работник магазина, бывший «челнок»). Если вдруг «равному» оказывается мало места, если он в чем- то превосходит потеснившегося соседа, появляется раздражение. «Брали перед Новым годом своим японскую дорогую туалетную бу- магу. И вот мы с товароведом разговаривали и предполагали, что они поедут в какую-то свою деревню и там каждому по такому ру- лону подарят. Потому что так не понятно, зачем она им нужна?» То есть предположить, что небогатые китайцы, иногда оде- тые «как простые рабочие», могут покупать такие товары для соб- ственного использования, не просто. Не понятно, почему они стали покупать йогурты и прочие молочные продукты, которые, видимо, «даже не едят». В конце ноября в сети парфюмерии и косметики «Л’Этуаль» случилась распродажа – скидка 50 % на весь ассортимент в тече- ние недели. О скидках постоянных клиентов известили заранее, разослав СМС и электронные письма с приглашениями. Навер- няка акция прошла на ура по всей стране, но в благовещенских магазинах уже на второй день начала распродажи покупателей
1 См. об этом: Рыжова Н. Трансграничный рынок в Благовещенске: формирование новой реальности деловыми сетями «челноков» // Экон. социология. 2003. Т. 4, № 5. С. 54–71; Журавская Т. «Серый» импорт на российско-китайской границе: что нового? // Экон . социология. 2011. Т. 12, № 5. С. 54–71. 212 ждал неприятный сюрприз: опустевшие полки Dior, Chanel, May- bellin, L’Oreal, Max Factor… Как выяснилось, полки опустели еще до конца первого рабочего дня, и, хотя последние три марки рас- считаны на средний сегмент, первые две все же относятся к люк- совой категории товара. Продавцы в залах только плечами по- жимали на расспросы покупателей и говорили, что сами не ожи- дали такого ажиотажа, что скупили все наши соседи… Для благовещенцев все это становится свидетельством изме- нения уровня жизни в Китае, осознанием того, что китайцы – это не бедный голодный народ, а богатые туристы, жители более ус- пешной страны, которая, вообще-то уже не первый год является первой экономикой мира. Чего не скажешь о России. Теперь ки- тайцы могут позволить себе покупать более качественные товары, приобретать известные и дорогие бренды, элитные товары вроде мехов и самоцветов. Видимо, там «что-то с компартией их», как выразилась одна из наших информанток.
кл е е Мы используем этот «натуральный эксперимент», чтобы вы- явить и объяснить, как повседневные знания о рынке и рыноч- ных обменах, курсах валют и кризисе не просто описывают си- туацию, но изменяют, перформатируют социальные отношения и восприятие себя. Эти знания, передаваемые самым надежным способом – через повседневные коммуникации, обсуждения в кругу семьи, на работе и в общественном месте – доказали, «рас- крыли глаза» благовещенцам на то, как сильно Россия «проигра- ла», как быстро перестала быть «великой державой» и как стре- мительно Китай занял ее место. Результат этих знаний и узнава- ний был тем более болезненным, что изменил не просто расста- новку сил на политической арене, но изменил представления о социальной роли представителей наблюдаемой российско- китайской транслокальности. Привычно воспринимаемый небо- гатым, с ограниченными потребностями китайский «малый брат» вдруг стал покупать элитные товары, ставшие малодоступными для русского «большого брата». Простой благовещенский обыва- тель начинает если не понимать, то воспринимать, как меняется его роль в сети актантов, то есть в сети, связывающей людей, ва- люту, товары, далекого китайского, русского или американского бизнесменов, центральный банк. Он начинает на своем повсе- дневном опыте осознавать, как меняется его место в мировом по- рядке, и эти изменения не могут нравиться.
213 о ет тел «к т ко о» к : ол е кое пот е ле е ко о т е1
т К
Рынок в центре Благовещенска долгое время был «китай- ским». В начале 1990-х началось стихийное заполнение торго- вых площадок муниципального Центрального рынка. Изна- чально здесь были торговые места на улице, места в здании и пристройка под крышей. А потом рынок стал «прирастать» плохо оборудованными местами, где вели свою торговлю вре- менные мигранты из КНР. Долгое время рынок был разделен на две части: покупать можно было у «китайцев» («у китов», «на китайке») и «на рынке у русских». Товар несколько отли- чался, со временем – все больше. Да и торговаться можно было только в «китайских» рядах. Рынок стали называть «китай- ским», хотя оставались и «русские» ряды. В 2007 г. китайцев переселили в торговые центры, построенные в непосредствен- ной близости от Центрального рынка, которые также стали «ки- тайскими», формат торговли при этом мало чем изменился2. Цены в «китайских» торговых центрах теперь не всегда самые низкие. Появились магазины и отделы в торговых центрах города, где можно купить фабричную китайскую или индийскую одежду по более привлекательной цене и в более комфортных условиях, либо купить посуду и предметы быта вдвое дешевле. Однако посе- тители в «китайских» торговых центрах не иссякают. В чем же сек- рет? Таким образом, главный вопрос исследования – только ли цена определяет выбор в пользу «китайского» торгового центра?
1 Первая публикация этой статьи осуществлена в тематическом номере журнала «Известия Иркутского государственного университета. Серия: Политология. Религиоведение», под- готовленного в рамках Программы стратегического развития ИГУ на 2012–2016 гг. проек- ты Р222-МИ-003, Р222-ОУ-037 (Журавская Т. Н. Посетители «китайского» рынка: симво- лическое потребление и экономия на масштабе // Изв. Иркут. гос. ун-та. Сер. Политоло- гия. Религиоведение. 2014. Т. 10. С. 120–135). 2 Журавская Т. Н. «Китайский» торговый центр vs. «китайский» рынок: что изменилось со времен запрета на торговлю иностранцев на розничных рынках (на примере Амурской области)? // Полития. 2012. № 4. С. 104–123. 214 «К т к » ок к к о ект ледо Объектом исследования является этнически маркированный «китайский» рынок – торговое предприятие, объединяющее не- зависимых продавцов путем предоставления места на правах аренды, где преобладают товары китайского производства и тор- говля ведется преимущественно гражданами КНР (при этом не исключено присутствие граждан и товаров других государств). Это объединение внемагазинных форм торговли, и оно обладает большинством признаков рынка (базара), описанных П. Хиллом1. Для «китайского» рынка характерно: – он этнически маркирован местным населением; – торговля осуществляется как в розницу, так и оптом; – торговцы формально не зависят в своих решениях от других продавцов, не реализуют формализованной коллективной стратегии в отношении своих товаров; – плавающая ценовая политика, присутствие в установле- нии цены торга. Эмпирические объекты исследования имеют юридический статус торгового центра (это капитальные строения), т. е. статус магазина, что не делает их таковыми по сути. Реально они оста- лись все теми же рынками. Вот описание одного из наших рес- пондентов: «Вас там ждет неорганизованность, навязчивость продавцов, там не сильно чисто, как-то неаккуратно все. Суета такая все, беготня… Сам центр построен, если о здании гово- рить, вроде бы нормально, но сама организация отделов оставля- ет желать лучшего: не всегда вы посмотрите все, не всегда пой- мут какие-то ваши желания» (К., жен., 23 г.). Показательно и вы- сказывание на форуме «Чита.ру» о торговом центре «Ся Ян»: «Обычный магазин с обычными бутиками в центре нашей дере- вушки. С виду здание – шедевр забайкальской архитектуры, а внутри погано»2. А вот описание средневекового городского рынка Ф. Броде- ля: «В своей простейшей форме рынки существуют и сегодня. Они самое малое получили отсрочку, и в определенные дни они на наших глазах возрождаются в обычных местах наших городов,
1 Хилл П. Рынки как места торговли. Экономическая теория / под ред. Дж. Итуэлла, М. Милгейта, П. Ньюмена ; науч. ред. В. С. Автономова. М. : ИНФРА-М, 2004. С. 517–524. 2 Китайские рынки Читы [Электронный ресурс] // Чит. гор . портал . URL: http://chita- forum.com/viewtopic.php?f=61&t= 177376 &start=45 (тема инициирована автором в сентяб- ре 2011 г.). 215 со своим беспорядком, своей толчеей, выкриками, острыми запа- хами и с обычной свежестью продаваемых съестных припасов. Вчера они были примерно такими же: несколько балаганов, бре- зент от дождя, нумерованное место каждого продавца, заранее закрепленное, надлежащим образом зарегистрированное, за ко- торое нужно платить в зависимости от требований властей или собственников; толпа покупателей и множество низкооплачи- ваемых работников, вездесущий и деятельный пролетариат <…> повсюду выложены товары <…>»1. Нетрудно заметить сходство… Появление «китайских» рын- ков в дальневосточных городах совпало с периодом общего рас- цвета открытых рынков (базаров) в постсоветской России. Указ Президента РСФСР № 232 от 25.11.1991 «О коммерциализации дея- тельности торговых предприятий в РСФСР» предоставил торговым предприятиям самостоятельность, а Указ Президента РСФСР № 65 (1992 г.) «О свободе торговли» разрешил торговлю без лицензии и регистрации любому физическому и юридическому лицу. Открытые рынки возникали на месте советских колхозных рынков, толкучек и барахолок, а затем происходило заполнение не оборудованных для торговли мест2. Пик рыночной торговли пришелся на середину 1990-х гг., а после кризиса 1998 г. началось планомерное сокращение их роли (см. далее рис. 1). В целом этот процесс протекал на всем постсоветском пространстве и, по мне- нию Г. Хьювелмейер, играл ключевую роль в развитии постсо- циалистической экономики и транснациональных связей различ- ных географических и социально-культурных пространств. Рынки, особенно этнически маркированные, стали местом встречи соци- альной, культурной, политической и экономической повседневно- сти мигрантов, местных жителей, клиентов, торговцев и властей3. Развитие открытых рынков тесно связано с феноменом «челночества», пик которого также приходится на середину – ко- нец 1990-х гг. «Челноки» обеспечивают приток импортных това- ров на открытые рынки, которые выполняют функцию логисти- ческих центров для внутренней торговли. Именно поэтому рын- ки в административных центрах и крупных городах сложно на-
1 Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм. XV–XVIII вв. Т. 2. Игры обмена : монография / пер. с фр. Л. Е. Кубеля ; ред. Ю. Н. Афансьев, Н. В. Руд- ницкая. М. : Прогресс, 1988. С. 12–13. 2 Радаев В. В. Захват российских территорий: новая конкурентная ситуация в розничной торговли. М. : Изд. дом ГУ ВШЭ, 2007. С. 69–71. 3 Hüwelmeier G. Postsocialist bazaars: diversity, solidarity, and conflict in the marketplace // Laboratorium. 2013. N 5(1). P. 52–72. 216 звать розничными, поскольку, как правило, здесь осуществляют- ся и мелкооптовые закупки. Об этом, в частности, свидетельству- ют и результаты выборочного обследования рынков, которые по- казали, что от 65 до 90 % импортных товаров, реализуемых на рынках, закупаются на территории России. Исключение состав- ляют лишь рынки в приграничных регионах1. Удивительно, что рынки почти не вызвали интереса у рос- сийских экономистов и социологов. Можно буквально по паль- цам перечислить авторов таких работ2. Еще меньше повезло эт- нически маркированным рынкам. Этнически маркированные места торговли стали появляться в 1990-х гг., но «китайские» рынки возникали преимущественно в Сибири и на Дальнем Востоке. В конце 1990-х они появились и в Центральном регионе. Первые московские оптово-розничные рынки создавались на стадионах «Лужники» (преобладали гор- ские евреи и азербайджанцы), «Динамо», «ЦСКА», «Труд» (вьет- намцы), «Измайлово» (горские евреи). «Китайские» рынки воз- никали сначала в местах проживания мигрантов из КНР: районы метро «Сокол», «ВДНХ» и других, преимущественно возле обще- житий. Затем торговля мигрантов переместилась на рынки, глав- ным из которых стал известный «Черкизовский», обеспечиваю- щий работой около 60 тыс. китайцев (хотя торговали представи- тели как минимум 12 национальностей – вьетнамцы, индусы, уз- беки и др.)3. Крупнейшими «китайскими» рынками стали также «Таганские ряды» в Екатеринбурге4 и «Шанхай» в Иркутске5.
1 Яковлев А., Голикова В., Капралова Н. Открытые рынки и «челночная» торговля в рос- сийской экономике: вчера, сегодня, завтра (по материалам эмпирических исследований 2001–2005 гг.). Препринт WP4/2006/05. М. : ГУ ВШЭ, 2006. 28 с. 2 Ильина М., Ильин В. Торговцы городского рынка: штрихи к социальному портрет // ЭКО. 1998. № 5. С. 103–120; Радаев В. В. Захват российских территорий: новая конкурент- ная ситуация в розничной торговли. М. : Изд. дом ГУ ВШЭ, 2007. 220 с.; Титов В. Н. Веще- вой рынок как социальный институт // Обществ. науки и современность. 1999. № 6. С. 20– 35; Фаузер В. В. Кто и почему работает на городском рынке // ЭКО. 2007. № 9. С. 153–169; Яковлев А., Голикова В., Капралова Н. Указ. соч. 3 Александрова М. Закрытие «Большого рынка», или Уход от «серых таможенных схем» // Проблемы Дальнего Востока. 2010. № 4. С. 65–75. 4 Бурнасов А. Китайский рынок как логистический центр: на примере рынка «Таган- ский ряд» в Екатеринбурге // Мигранты и диаcпоры на Востоке России: практики взаимо- действия с обществом и государством / отв. ред. В. И. Дятлов. М. ; Иркутск : Наталис, 2007. С. 68–80. 5 Дятлов В. И., Кузнецов Р. Э. «Шанхай» в центре Иркутска. Экология китайского рынка // Экон. социология. 2004. Т. 5, № 4. С. 56–71. 217
. 1. к дол ко о о то оо о оте 1995–2010 . т о по: о о л о : т т. . / о ко т т о . ., 2001; о о л о . 2005 : т т. . / о т т. ., 2006; о о л о . 2009 : т т. . / о т т. ., 2009. о о л о . 2011 : т т. . / о т т. ., 2011. е е. е 2010 . дл О е е е , по кол ку 2010 . е о о т е л деле е е о‐К к к еде л ок у о т т ко ект о л д е
С конца 1990-х гг. рынки начали сдавать свои позиции, а с се- редины 2000-х проводится политика государства по снижению их числа, чтобы торговля приобрела более цивилизованный формат. 30 декабря 2006 г. был принят ФЗ № 271 «О розничных рынках и внесении изменений в Трудовой кодекс Российской Федерации». Закон устанавливал снижение доли иностранных торговцев на рынках до 40 % за год, а затем и вовсе запрет на их торговлю. Квота на привлечение торговцев с того момента и по сей день равна нулю. Пик торговли на рынках пришелся на середину 1990-х гг. В Москве доля их оборота вначале была ниже среднероссийской, но с середины 1990-х стала ее превышать, что служит косвенным до- казательством логистической функции рынков. Традиционно более высокая роль рынков наблюдается и в Южном федераль- ном округе, что связано с местными социальными, культурными и политическими особенностями (традиция «восточного базара», а также напряженная политическая ситуация на Северном Кавказе). Показатели Дальневосточного региона в середине 1990-х гг. превы- шали общероссийский уровень и уровень других субрегионов РФ. Особенно примечателен случай Амурской области. В 1999 г. доля оборота на рынках составляла 65,3 %, по этому показателю область уступала лишь Кабардино-Балкарии (73,0 %) и Ингуше- тии (68,7 %). Уже к 2006 г. она была на 29-м, а в 2007 г. – на 55-м
218 месте среди всех регионов РФ. В 2010 г. по этому показателю Амурская область занимала 40-е место среди регионов РФ (рис. 2). За 2007–2012 гг. число рынков в Амурской области сократи- лось с 78 до 6, а число торговых мест на них – с 10 648 до 1 1211. Аналогичные тенденции зафиксированы и в других регионах Рос- сии, что связано как с конкурентным давлением со стороны круп- ных сетевых ритейлеров, так и с введением законодательных ог- раничений2.
. 2. к дол о о о то оо о от к у ко о л т 1995–2010 . т о по: о о л о : т т. . / о ко т т о . ., 2001; о о л о . 2005 : т т. . / о т т. ., 2006; о о л о . 2009 : т т. . / о т т. ., 2009. о о л о . 2011 : т т. . / о т т. ., 2011
Большая роль открытых рынков в Амурской области не слу- чайна. Регион является приграничным, а Благовещенск соседст- вует через Амур с китайским Хэйхэ. Трансграничное положение Благовещенска диктует свои условия жизни. Здесь идет активная приграничная торговля с Китаем, откуда везут в Россию не толь- ко товары широкого потребления (одежду, обувь, игрушки, бы- товую технику), но и технологическое оборудование, лекарствен- ные препараты, продовольствие. Практически любому товару можно найти более дешевый китайский эквивалент, при этом не обязательно низкого качества. Из России в Китай экспортируется
1 Амурский статистический ежегодник 2012 : стат. сб. Благовещенск : Амурстат, 2012. С. 373. 2 Организационные формы и конкурентные стратегии в российской розничной торговле (региональный аспект) : сборник / под ред. В. В. Радаева, З. В. Котельниковой. М. : Верши- на, 2008. 219 в основном сырье: лес, металл, соя. Торговля является главным источником благосостояния и занятости населения региона. Че- рез Благовещенск осуществляется культурный и туристический обмен; город принимает на свои предприятия иностранных ра- ботников; здесь действует упрощенный визовый режим. В Благовещенске существуют этнически маркированные «ки- тайские» рынки, где торговлю ведут временные мигранты из КНР, тесно связанные с местным вариантом челночного бизнеса, который к началу 2000-х гг. уже стал достаточно оформленным видом деятельности с устоявшимися правилами1. После введения нулевой квоты на иностранных торговцев в 2007 г. вещевой «ки- тайский» рынок переместился в выстроенные капитальные строения двух торговых центров – «XL» и «Три кита» (около 800 торговых мест). Амурские региональные власти планировали полностью отказаться от услуг иностранных торговцев к 2009 г., поскольку они обеспечивали в 2006 г. 21,8 % продажи всех непро- довольственных товаров. В новых торговых центрах планирова- лось предоставить лишь часть мест для торговли иностранным ра- ботникам2. В результате же в новые здания переехали не все. Если раньше на рынке торговали и иностранцы, и российские граждане, то новые торговые центры стали только «китайскими» (за исключе- нием цокольного этажа в одном из центров, где разместились офи- сы и продуктовый магазин). Именно эти «китайские» торговые центры и являются объектом настоящего исследования. Ассортимент «китайского» торгового центра мало чем отли- чается от того, что мы привыкли видеть на вещевых рынках. Большая часть отделов специализируется на продаже швейных и текстильных изделий, трикотажа, белья, верхней одежды. Что касается качества товаров, то, как правило, это все тот же китай- ский ширпотреб сомнительного производства. Наряду со специа- лизированными отделами (товары для детей, нижнее белье, би- жутерия, обувь, верхняя одежда) сохранились и смешанные, при этом в похожих отделах много одинаковых товаров. Вместе с тем появились и товары более качественные, даже брендовые – на - пример PLJST, Li Gao Jeanz, BT boy, HaiLooZi. Имеется отдел с «национальным колоритом», где продают отделанные вышивкой
1 Рыжова Н. П. Трансграничный рынок в Благовещенске: формирование новой реально- сти деловыми сетями «челноков» // Экон. социология. 2003. Т. 4, № 5. С. 54–71. 2 Кивал А. М. Аналитическая записка о деятельности китайских продавцов в сфере тор- говли Амурской области / М-во экон. развития и внешних связей Амур. обл. (рукопись). 220 кимоно и предметы интерьера. Расширился и набор услуг: кафе, ремонт сотовых телефонов, изготовление штор на заказ. Услуги, ранее осуществлявшиеся на рынке (ремонт обуви, изготовление ключей и т. п.), тоже переехали сюда. Торговые залы, как и на рынке, не отделены от других помещений: товары складируются непосредственно в отделах, там же располагается и «зона отдыха» торговцев. Нет существенных изменений и в уровне обслужива- ния покупателей: по-прежнему нельзя получить квалифициро- ванную консультацию при покупке, отсутствуют примерочные кабины, почти никогда не выдаются чеки и квитанции, отсутст- вуют ценники. Продвижение продукции весьма ограничено, наи- более распространенные из используемых инструментов: – призывы продавцов («Детское давай!», «Мужское!», «Тру- сы, носки посмотри!», «Заходи, корефана, посмотри, нового това- ра много!» и т. п.); – транслирование звукозаписей («Мандарины! Коробка – 200 рублей!»); – вывески («Одни из самых лучших мастеров Китая по ре- монту сотовых телефонов ждут Вас. А также в продаже имеют- ся запчасти и оборудование для ремонта сотовых телефонов» или «Телефоны прямо с фабрики!!!»); – манекены, бюсты, пластиковые ноги; – распродажи («все по 100 р.», «все по 300 р.»). Это практически весь арсенал применяемых для продвиже- ния средств, и сами эти средства мало чем отличаются от исполь- зовавшихся на рынке. Несмотря на отдельные позитивные сдвиги (появление туа- летов, кафе, эскалатора, банкоматов, номеров на секциях, охра- ны), в «китайских» торговых центрах все еще слишком много от прежних рынков. Сюда, например, переехала нестационарная торговля обедами и зеленью – обычные тележки, которые пере- мещаются теперь по проходам между отделами. Все так же нет примерочных, зеркал, кассовых аппаратов и ценников, невоз- можно получить информацию о происхождении товаров. Прак- тически не встретишь и российских продавцов, исключение – от- делы по продаже сотовых телефонов и шуб. Таким образом, фор- ма торговли, по сути, не изменилась, иными словами, торговля едва ли стала более цивилизованной.
221 Э п е к е то к ледо Исследование проведено по методологии кейс-стади. Основ- ные методы – неструктурированное включенное наблюдение и полуструктурированные интервью (12 респондентов в октябре – декабре 2012 г.). Проведены также три интервью с респондентами из Хабаровска и Екатеринбурга. Включенное наблюдение прово- дилось автором в 2002–2007 гг. на «китайских» рынках и с 2007 г. – в «китайских» торговых центрах. Для интервью было составлено два типа гайдов для посетителей и непосетителей тор- говых центров. Использованы материалы местных периодиче- ских СМИ (газеты «Комсомольская правда» и «Амурская прав- да»), а также сайтов «Амур.инфо» и «Чита.ру». Транскрипты интервью и другие собранные материалы были проанализированы при помощи программы QDAminer 4.1.8, ме- тод анализа – качественный контент-анализ, полученные содер- жательные блоки проанализированы методами категоризации значений, интерпретации смысла и продуцирования смысла по- средством ситуативных приемов.
ео ет е кое от тупле е Теория потребительского/покупательского поведения нашла свое практическое применение в области маркетинга. Маркетоло- гам хорошо известны особенности такого поведения, способы изучения потребительских предпочтений, классификация и пре- обладание мотивов, стимулы к покупкам и мн. др. Разнообразие потребительских мотивов и практик потребления давно изучает- ся деятелями рынка с целью обеспечить максимальное потребле- ние производимых ими благ, при этом ценовое стимулирование покупок считается не самым эффективным методом. Согласно классическому учебнику Р. Блэкуэлла, П. Миниарда и Дж. Эндже- ла, покупательская мотивация зависит от типов потребностей покупателя, а также от их ранжирования. Авторы выделяют фи- зиологические потребности, потребности в безопасности и здо- ровье, в любви и дружбе, в финансовых ресурсах и стабильности, в социальном имидже, в удовольствии, в обладании, в потребно- сти отдавать, в информации и в разнообразии1.
1 Блэкуэлл Р., Миниард П., Энджел Дж. Поведение потребителей : пер. с англ. 10-е изд. СПб. : Питер, 2007. С. 355–376. 222 Все эти типы потребностей способны оказывать влияние на мотивацию покупателя, а потому активно используются в прак- тике маркетинга (при этом возникающие как продолжение по- требностей покупательские мотивы могут оказывать как «притя- гивающее», так и «отталкивающее» действие). Нетрудно заметить, что в качестве побуждающего стимула могут выступать разного рода мотивы – от неосознанных до тщательно продуманных ра- циональных. В этом смысле объяснение выбора в пользу покупок на «китайском» рынке как желания сэкономить или обеспечить уровень потребления в соответствии со своими доходами выгля- дит вполне рациональным объяснением в русле классической экономической теории. Мы предлагаем применить к описанию выявленных нами стратегий и мотивов посетителей «китайского» рынка модель эко- номии на масштабе. В экономической теории ее обычно не при- меняют к потреблению, она касается производства. С ростом объема производства удельные постоянные издержки, т. е. посто- янные издержки на единицу продукции, уменьшаются, что и со- ставляет экономию1. Мы применяем термин «экономия на мас- штабе» метафорически и понимаем под ним экономию покупате- ля от покупки большего количества товара по меньшей цене. Весьма продуктивной для нас стала концепция символическо- го потребления. Согласно Ж. Бодрийяру, «потребление – это не материальная практика <…>, это виртуальная целостность всех вещей и сообщений, составляющих отныне более или менее свя- занный дискурс. Потребление, в той мере, в которой это слово вообще имеет смысл, есть деятельность систематического мани- пулирования знаками»2. Любой потребляемый нами продукт или услуга обладают не просто набором полезных характеристик, а несут в себе знаки и символы, «многозначные образы, с помощью которых человек определяет смысл происходящих хозяйствен- ных процессов и свое место в этих процессах»3. В практическом плане присвоение товарам символического смысла или знака находит свое применение в позиционировании продукта на рынке, марки или фирмы-производителя в целом, а также в конструировании брендов. Смысловую нагрузку содер- жат и товары сами по себе, и место покупки товара, и страна его происхождения. Это означает, что потребляемые нами продукты обладают многозначными образами, а процесс потребления тогда
1 Нуреев Р. М. Курс микроэкономики : учебник. 2-е изд., изм. М. : Норма, 2002. С. 170–172. 2 Бодрийяр Ж. Система вещей / пер. с фр. С. Зенкина. М. : Рудомино, 1999. С. 213. 3 Радаев В. В. Социология потребления: основные подходы // Социол. исслед. 2005. № 1. С. 12. 223 превращается в процесс потребления этих образов, знаков и сим- волов. Это формирует знаковую стоимость товара1. Чаще всего символическое потребление рассматривается в контексте показ- ного потребления или в связи потребления со стилем жизни2. Мы предлагаем применить традиционные концепты в их не- тривиальном исполнении: экономию на масштабе применитель- но к потреблению, а не производству, и символическое потребле- ние к потреблению не марки, бренда или показного потребления, а к потреблению низкокачественных товаров с единственным опознавательным знаком – местом покупки.
о ет тел «к т ко о» к Мнение о том, что на вещевые рынки ходят только люди с низкими доходами, в нашем исследовании почти не нашло под- тверждения. Самым сложным было найти тех, кто туда не ходит. По мнению респондентов, туда ходят все. Только цели у людей разные и частота покупок – от 1–2 раз в месяц до 1 раза в год и реже. Чтобы с уверенностью говорить о доходах и возрасте тех, кто посещает «китайские» торговые центры в Благовещенске, нужно количественное исследование. Мы можем изложить мнение на- ших респондентов о том, кто чаще ходит «к китайцам»: – студенты первых курсов и школьники; – пенсионеры и люди после 40 лет; – приезжие из области; – люди с низкими и средними доходами, имеющие малень- ких детей; – мелкооптовые покупатели (внутренние челноки, владель- цы маленьких магазинов и отделов в ТЦ). Это основные категории, но высказывались и дополнитель- ные мнения. Кто-то говорил о том, что встречает там людей, хо- рошо одетых, кто-то – что туда ходят все мужчины. Вопрос о том, кто ходит на рынки, оказался одним из самых сложных для ин- формантов, поскольку у всех были родственники, друзья или знако- мые, которые посещают «китайские» торговые центры. А раз это мое окружение, то и меня можно отнести к тем, кого я назову, кого можно отнести к категории «бедных». Немногим легче был и вопрос
1 Бодрийяр Ж. Указ. соч. С. 213. 2 Бурдье П. Различие: социальная критика суждения / пер. О. И. Кирчик ; науч. ред. Н. А. Шмат- ко, В. В. Радаев // Экон. социология. 2005. Т. 6, № 3. С. 25–48; Веблен Т. Теория праздного класса / пер. с англ., вступ. ст. С. Т. Сорокиной ; общ. ред. В. В. Мотылева. М. : Прогресс, 1984. 224 о том, кто туда совсем не ходит. Здесь чаще всего говорили о людях с высокими доходами, которые могут себе позволить не только не одеваться на рынке, но и вообще ничего там не покупать. «Китайские» торговые центры отличает большее, чем в обычных, количество мужчин. Если для женщин мотивом отказа от покупок «у китайцев» было желание не быть, как все, не но- сить вещи массового производства, то мужчины чаще говорили о том, что там одеваются все их друзья или что туда им посоветовал пойти кто-то из знакомых. Кроме того, там действительно можно найти дешевые эквиваленты инструментам или деталям к быто- вым приборам, а что-то вообще продается только там (например, дважды говорили, что некоторые рыбацкие снасти можно купить только там). Для мужчин в этом смысле важнее «быть в команде». Отказ в пользу недорогих обычных магазинов больше харак- терен для молодых женщин. На «китайском» рынке одеваться «позорно», «немодно» и «неумно», ибо есть магазины с похожими ценами, но с лучшим качеством вещей, с примерочными, с об- ширным размерным рядом. Хотя совсем отказаться от покупок пока нельзя, потому что не всему можно найти дешевый аналог в магазинах. Одеваться «у китайцев» перестают и люди с нестан- дартными размерами, поскольку для них принципиально важно наличие зеркал и примерочных. Основная масса товаров на «китайских» рынках – это одежда и обувь. Однако о том, что респонденты покупают именно эти товары, говорили редко. Те, кто ходит на рынки часто, действи- тельно покупают одежду и обувь, в том числе и верхнюю одежду, и зимнюю обувь. Но гораздо чаще говорили о покупках того, че- му нет дешевых эквивалентов в магазинах (например, товары для отдыха, чемоданы и дорожные сумки). Главная тема, к которой обращались все информанты, это качество товаров. Именно низкое качество товаров, а не страна происхождения, являются основным отказом от покупок. Вот характерный пример: «Я думаю, что это идет еще с 90-х годов, когда на рынках продавалась всякая ерунда. Когда все ска- тывалось, все отрывалось на ходу, все ломалось, все воняло непо- нятно чем. Люди ведь вначале многие покупали у китайцев. Вы- растая, взрослея, меньше и меньше желания вообще сталкивать- ся с такими проблемами. И кажется, что я уже, наверное, зара- ботала себе на то, чтобы покупать качественные вещи и не хо- дить, не позориться в закатанных колготках. Я думаю, что это идет оттуда. Что в определенный момент вот этим вот каче-
225 ством плохим они просто отбили аппетит к своей продукции у очень многих людей» (Л., жен., 33 г.). Первое, от чего отказались наши информанты из соображе- ний безопасности, – детские игрушки и бытовая техника. Затем идут относительно дорогие товары (например, зимняя обувь и одежда), поскольку нет возможности получить уже привычные потребительские гарантии. Зато легкие шлепанцы или надувные круги, мишура, кухонные полотенца и прочие «почти одноразо- вые» вещи часто и являются целью посещения «китайских» тор- говых центров. Итак, посетителями «китайского» рынка, по мнению инфор- мантов, являются большинство жителей города и области, кото- рые ходят туда за покупками недорогих вещей и предметов быта.
Эко о т е: о л е от пот е ле Главный озвученный мотив выбора в пользу «китайского» торгового центра – желание сэкономить, поскольку за ним проч- но закрепилась репутация места, где продают самые дешевые то- вары. Однако можно ли с уверенностью говорить о том, что по- купатели действительно знают, что цены здесь самые низкие? Та- кой информацией не обладают покупатели из области, их притя- гивает лишь устоявшееся мнение. Рынок является логистическим центром, а потому вне областного центра товары с него продают в обычных магазинах по более высокой цене. Посещение «китай- ского» рынка в этом случае рационально оправдано. Для пенсио- неров, школьников, студентов первых курсов посещение торго- вых центров и фирменных магазинов в принципе является не вполне комфортным, это не их формат. Поэтому и они не слиш- ком осведомлены о ценах. Действительно рациональный выбор (выбор более дешевых товаров) в состоянии сделать немногие, среди перечисленных категорий – это только люди с низким и средним доходом, у ко- торых в семье есть маленькие дети. Такие покупатели делают свой выбор осознанно, но и здесь не все так просто, как кажется. Здесь есть две покупательские стратегии: 1. Покупка того, что не представляет особой ценности для покупателя, «временного» или «одноразового» товара. Покупа- тель часто находится в стесненных обстоятельствах. Например , изменение погоды не совпадает с запланированными тратами, и
226 тогда курточка или зимние сапоги могут быть куплены за не- большие деньги, чтобы потом, когда «появятся деньги», купить уже то, что действительно нужно: «Захожу иногда, присматриваю что-то. Все зависит от финансового положения на данный мо- мент: если есть деньги, то пойду в большие торговые центры, ну а если нет, то на рынок»1. Это же касается покупки, например, зонта, наушников, одежды для особого случая, т. е. того, что можно быстро заменить, что не используется постоянно или не планируется к бережному и долгому употреблению: «Последний раз была год назад с родителями, не по своим интересам. Я купила кимоно для дома, потому что удобно в использовании и стоит дешево. Честно говорю! Я предпочитаю текстиль домашний, ес- тественно, другой: турецкий или “Пеликан”, но мне жалко пор- тить в приготовлении еды или уборке дома. И я покупаю эти кимоно-разлетайки. И у них вид такой, и не жалко потом выки- нуть, если что. Родители покупают пуховики очень часто у ки- тайцев. У мамы есть шуба, у мамы есть хорошее пальто россий- ское, но вот что касается пуховиков – мама, родственники, они берут у китайцев» (М., жен., 39 л.). 2. Вторая ситуация возникает при больших одновременных тратах. Как правило, это сборы в школу и покупки к праздникам. Здесь покупателями движет желание сэкономить на масштабе, т. е. на количестве своих покупок. Это и возможность сбить цену, поскольку покупка нескольких вещей одновременно – хорошее основание для торга. Граница между этими ситуациями весьма условна – можно покупать много малоценных товаров, что и снижает траты: «Мы покупаем елочные игрушки каждый год, потому что у нас мама любит все дизайнерское, чтобы стилизовано все. Ей не надо каж- дый год одно и то же, и она покупает очень много игрушек разно- образной формы, бантики, всякую ерунду, которая нам не нужна в общем-то. Они могут полежать еще годик, но потом они вы- брасываются и не жалко их как-то. Поэтому там покупаем» (Е., жен., 25 л.). Два «китайских» торговых центра Благовещенска – «XL» и «Три кита» – несколько различны по формату. «Три кита» мень- ше по площади, места торговли организованы хуже, нет эскала- тора и кафе. Поэтому бытует мнение, что и цены здесь несколько ниже, чем в большом «XL». Покупатели, которые идут с целью
1 Вы часто ходите на рынок? [Электронный ресурс] // Амур. правда. URL: http://www.ampravda.ru /2011/01/19/028793.html. 227 сэкономить, выбирают тот, который хуже: «Хожу чаще в “Три кита”. “ХL” какое-то впечатление отложилось, что там дороже, что там не торгуются» (C., жен., 49 л.). Хотя и в этом случае на- верняка этого не знает никто – цены специально никто не срав- нивает, но здесь срабатывает стереотип о базаре как месте шум- ном и плохо структурированном, где низкие цены и возможен торг. А потому это смещает внешне вполне рациональный мотив в область потребления смысла.
ол е кое пот е ле е Заявления типа «Я не одеваюсь…!» всегда представляют со- бой мнение человека о самом себе, о его месте в социуме. «Я не одеваюсь у китайцев!» стало одним из таких социальных марке- ров. Не всегда можно идентифицировать вещи как купленные в «китайском» торговом центре, однако его посещение часто требу- ет некоторого оправдания. «Есть такое мнение, что ой, это ки- тайское, ой, плохое. Это сразу как-то принижает человека, и лю- ди, может, не ходят туда по этим соображениям. Те же студен- ты не ходят. Потому что ты пока студент, первый курс, ты еще не совсем взрослый, влиянию поддаешься. Подстраиваешься под эту среду окружающую» (К., жен., 23 г.). Образ «китайского» рынка как места для «бедных» выступает здесь выталкивающим фактором наряду с осязаемыми, матери- альными причинами: отсутствием потребительских гарантий, не- приятной атмосферой, языковым барьером и пр. Говорить, что купил «у китайцев», не хочется, это своеобразный сигнал о том, что у тебя финансовые трудности, что твой доход ниже, чем у ок- ружающих тебя. Поэтому распространены такие практики: – люди иногда не говорят, что купили вещь в «китайском» торговом центре. Ссылаются на магазин или отдел со схожим ас- сортиментом и качеством товаров (например, «In city» или «Oggy»). С другой стороны, покупая вещи в подобных магазинах или на распродажах, люди, как правило, гордятся тем, что смогли это купить по хорошей цене; – особая интонация о месте приобретения: «Да купил у ки- тайцев…», т. е. не где-нибудь в хорошем месте, а «у китайцев»: «Спрашиваешь: “Где купил?” – “Да у китайцев…”. Даже не знаю, как это передать словами, эту интонацию. Как будто не где-то там в каком-то там месте. Если спросишь, где ты купил, он скажет: «В “Остине”». Нормальная интонация. А тут: “Да, у 228 китайцев…”. Как будто просто так забежал, что-то купил и убежал. Типа я туда специально не ходил. Вроде долго не собирался покупать, денег много тратить не собирался. Так, зашел, купил и ушел» (C., жен., 28 л.); – приписывание покупке особых свойств – это действи- тельно очень дешево, а качество у вещи неплохое (как предмет гордости и демонстрация потребительской удачи и смекалки): «Я бы не хотела покупать сапоги у китайцев. Я бы сказала, что они из натуральной кожи и в них ноги не потеют. Я бы все равно придумала, никому бы не сказала, потому что это дешевле, ко- нечно» (М., жен., 37 л.); – ходил просто за компанию (как вариант – с родителями или с бабушкой) и купил не задумываясь. В качестве морального оправдания за покупки на «китай- ском» рынке часто можно было услышать, что товары там стали более качественными. По мнению информантов, низкое качест- во – просто стереотип, потому что все китайские товары и так некачественные, а в обычных магазинах и торговых центрах то- вары оттуда же. Качество товаров действительно улучшилось, но на качественный товар и цены более высокие. Есть истории и о том, что на «китайском» рынке есть отделы, где продают фабрич- ные вещи или что-то с юга Китая, и что продает их какой-то зна- комый китаец. При этом такие вещи по качеству сравнимы с то- варами в магазинах, в том числе и фирменных, а цены ниже. Это тоже образец демонстрации потребительской смекалки. Мифом (?) об улучшении качества товаров активно пользуются продав- цы: как заверение о более высоком качестве продаваемого товара нередко можно услышать аргументы типа «Фабрика!», «Фирма!». Но покупатели им верят редко, предпочитая определять качество товара, основываясь на собственных ощущениях, визуальном и тактильном восприятии. У продавцов отсутствуют постоянные розничные покупате- ли (исключение – рассказы об особых отделах, где продают «фаб- ричные вещи»). Можно быть постоянным покупателем центра, но не продавца. Это сказывается на стратегиях торга и поведения: несмотря на качество товара, его цену принято сразу снижать вдвое и по реакции продавца определять это самое соотношение. Редко что-то покупается сразу, обычной практикой является полное обследование всех интересующих отделов с целью срав- нения цен и сговорчивости продавца. Альтернативный вариант – купить первое, что понравилось, не задумываясь, «за компанию»,
229 стремясь быстрее покинуть неприятное место. Однако клиент- ские отношения необходимы в случае мелкооптовых закупок, ко- гда покупателями являются внутренние челноки из области или мелких магазинов в городе. Таким образом, «китайский» рынок сам по себе формирует особые смыслы, а его образ и отталкивает, и притягивает одно- временно. Здесь перестает работать эффект марки или страны- производителя, а всем товарам приписываются одинаковые свой- ства – низкое качество и маленькая цена. В целом «китайский» рынок как знак – неприятное место для покупки, нежелательное, но, с другой стороны, притягательное по уровню цен и разнооб- разию товаров. Образ рынка распространяется и на товары, даже в том случае, если удается найти что-то приемлемое по потреби- тельским свойствам. Поэтому для покупок здесь нужны оправда- ния, и тогда на помощь приходят распространенные потреби- тельские стереотипы, часто транслируемые маркетологами в рек- ламных слоганах – проявление потребительской компетенции («Успейте воспользоваться предложением!»), расчетливости («Два по цене одного!») и рациональности («Все в одном месте!» и «Только у нас!»). Хотя здесь они преломляются по-иному, делая даже внешне рациональные мотивы потреблением образа и смысла рынка как места с самыми низкими ценами.
* * * Посещение рынка вызывает у людей разные эмоции: для ко- го-то это неприятное мероприятие, а кто-то испытывает от этого позитив и драйв: «Я туда захожу… у меня поднимается настрое- ние. Это же другая атмосфера торговли! Они же такие неприну- жденные китайцы. Вот ты такая красивая, вот ты такая. На- ши продавцы же так не умеют встречать, в большинстве наших магазинов, не сетевиках, встречают не очень. А здесь они же все- гда рады, уж встречать-то китайцы умеют. И сама вот эта вот атмосфера вот этой динамики. Мне нравится у китайцев всегда, с ними ведь можно и посмеяться. Кстати, я знаю, многие люди ходят туда поднять настроение» (А., жен., 41 г.). В этом случае даже суматоха и атмосфера «китайского» рын- ка действует по-разному, а навязчивость и «прилипчивость» про- давцов выглядят как гостеприимство. Кто-то даже жалеет про- давцов: «Мне даже страшно рядом стоять, когда она [сестра] торгуется, если честно. Мне просто неприятно, я не люблю. Мне 230 почему-то жалко китайцев, что они там стоят, зарабатывают себе таким образом на хлеб. Я понимаю, что в нормальном мага- зине шапочка та же продалась бы в три раза дороже, а он ее от- дает по очень-очень маленькой цене» (А., жен., 27 л.). Хотя работают торговцы нелегально, а образ рынка и прода- ваемых там товаров отрицательный, никто из респондентов не сказал, что рынок нужно закрыть. Это связывают с обязательным ростом цен в других магазинах, с лишением части населения при- вычных благ. Сами информанты перестанут туда ходить в случае роста цен (хотя никто не знает этого наверняка), ухудшения об- служивания (хотя где же еще хуже?!) или с ростом своих доходов, в случае, когда одежда станет более важной, например, при взрослении или смене социального статуса…
231 , 2: «к т к » ок по ед е о т о од 1
Ко т т О л
Феномен «китайского» и шире – «этнического» рынка проч- но вошел в жизнь сибирских городов уже более двух десятилетий назад. Однако лишь на рубеже девяностых и нулевых годов он стал объектом внимания отдельных исследователей, уже тогда определивших «китайские» рынки как «уходящую натуру» рос- сийских городов2. Объективных и субъективных предпосылок для их исчезновения или, по крайней мере, ухода с авансцены жизни города было достаточно много. Тем не менее «китайские» рынки продолжают оставаться значимым элементом повседнев- ности крупных городов Сибири. Смена их роли и значения в го- родской экономике не привела к снижению остроты дискуссий вокруг них: достаточно вспомнить неоднозначную реакцию на закрытие Черкизовского рынка в Москве, а в локальных масшта- бах – обсуждение проблемы закрытия или переноса рынка «Шан- хай» в Иркутске. Несмотря на это, круг работ, связанных с изучением деловых практик и культуры «этнических» рынков, их функционирования как сложного социального и экономического организма, по- прежнему не широк.3 Вне фокуса исследований остается вопрос о
1 Первая публикация этой статьи осуществлена в тематическом номере журнала «Известия Иркутского государственного университета. Серия: Политология. Религиоведение», под- готовленного в рамках Программы стратегического развития ИГУ на 2012–2016 гг. проек- ты Р222-МИ-003, Р222-ОУ-037: Григоричев К. В., Пинигина Ю. Н. Два мира на Мира, 2: «китайский» рынок в повседневности города // Изв. Иркут. гос. ун-та. Сер. Политология. Религиоведение. 2014. Т. 10. С. 136–153. 2 Дятлов В. И. «Китайские рынки» российских городов – «уходящая натура»? // Изв. Иркут. гос. ун-та. Сер. Политология. Религиоведение. 2008. № 1. С. 20–30; Трансграничные мигра- ции и принимающее общество: механизмы и практики взаимной адаптации / науч. ред. В. И. Дятлов. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2009. С. 249–255. 3 Бурнасов А. Китайский рынок как логистический центр: на примере рынка «Таганский ряд» в Екатеринбурге // Мигранты и диаспоры на Востоке России: практики взаимодейст- вия с обществом и государством / отв. ред. В. И. Дятлов. М. ; Иркутск : Наталис, 2007. С. 68–80; Дятлов В. И. Россия в предчувствии чайнатаунов // Этнограф. обозрение. 2008. № 4. С. 6–16; Дятлов В. И., Кузнецов Р. Э. «Шанхай» в центре Иркутска. Экология китайского рынка // Экон. социология. 2004. Т . 5. № 4. С. 56–71; Региональное измерение трансгра- ничной миграции в Россию / под ред. С. В. Голунова. М. : Аспект-пресс, 2008. С. 215–232; Яковлев А., Голикова В., Капралова Н. Открытые рынки и «челночная торговля» в россий- ской экономике: вчера, сегодня, завтра (по материалам эмпирических исследований 2001– 2005 гг.). Препринт WP4/2006/05. М. : ГУ ВШЭ, 2006. 232 их роли в жизни городских сообществ, восприятии горожанами «шанхаек» и «китаек». При всей сложности взгляда на «этниче- ский» рынок изнутри, практически все исследования строятся на попытке увидеть его внутренний мир и механизмы функциони- рования. Признавая всю важность подобного взгляда, мы хотели бы взглянуть на «китайский» рынок «извне», с позиций городско- го сообщества; попытаться увидеть место и функции «китайки» в городской повседневности, фиксацию и определение рынка как этнически маркированной локальности в городском пространст- ве с позиций горожан. Этническое маркирование городского пространства, связан- ного с торговой деятельностью иностранных мигрантов, прочно вошло в ткань повседневности современных российских городов. Определение «китайский рынок» несет множество смыслов и коннотаций, которые так или иначе строятся на иноэтничности основного актора и этнической основе данного вида предприни- мательства. Здесь мы не будем останавливаться на степени эт- ничности «китайских» рынков как одной из форм этнического предпринимательства, что само по себе является сложной и мно- гогранной проблемой1. В центре нашего внимания – вопрос о том, что понимается представителями сообщества под устояв- шимся определением «китайского» рынка, что является ключе- вым(и) критерием(-ями) для определения горожанином этнично- сти (китайскости) рынка. Наконец, что маркируется горожанами как «этническое»: символическое присвоение этнической группой части городского пространства или иные явления и функции? Исследование построено на основе серии фокусированных интервью с жителями микрорайона Иркутск-II областного цен- тра Иркутской области. Наши респонденты в возрасте от 18 до 65 лет проживают в этом районе города от 2 до 65 лет и имеют са- мый различный опыт жизни здесь. По уровню доходов всех оп- рошенных можно отнести к мало- и среднеобеспеченным слоям. Широко отличается и набор стратегий их взаимодействия с опи- сываемым нами «китайским» рынком «Маньчжурия». Это пилотное исследование, и оно не претендует на генера- лизацию выводов и их широкую экстраполяцию. Это скорее по-
1 Бредникова О. Этничность «этнической экономики» и социальные сети мигрантов // Этничность и экономика / под ред. О . Бреднико вой, В. Воронкова, Е. Чекадзе. СПб. : ЦНСИ, 2000. С. 47–53; Воронков В. Существует ли этническая экономика? // Этничность и экономика / под ред. О. Бредниковой, В. Воронкова, Е. Чекадзе. СПб. : ЦНСИ, 2000. С. 42–47; Aldrich H. E. Waldinger R. Ethnicity and Entrepreneurship // Annual Review of Sociology. 1990. Vol. 16. P. 111–135. 233 пытка сформулировать новые исследовательские гипотезы, отой- ти от привычной позиции исследователя «этнического» рынка и понимания этого феномена как инородного по отношению к го- родскому пространству элемента.
те « к »: «до е » то к «к т ко о» к «Китайские» рынки описываются и осмысливаются исследо- вателями как важный, но единственный в своем роде элемент го- родского пространства. Образ, сформированный как в медиасре- де, так и в научных текстах, предполагает существование в каж- дом городе единственного «китайского» рынка, имеющего доста- точно большую, но более или менее очерченную территорию. Та- кой объект («китайка», «Шанхай» и т. п.) и связанный с ним об- ширный комплекс образов и практик довольно тесно привязы- ваются к определенному городскому району, выделяя его из об- щего городского пространства. Сформированный набор конно- таций и смыслов обусловливает жесткое дискурсивное исключе- ние пространства «китайского» рынка из городской среды и за- крепляет представление об уникальности этого объекта. Однако наличие крупного «китайского» рынка «Шанхай» в Иркутске не предполагает его абсолютной уникальности как час- ти городского пространства. Наряду с ним сложилась целая сеть небольших «китайских» рынков, располагающихся на отдельных участках торгово-рыночных комплексов либо в обособленных районах города. В небольшом обзоре корреспондента газеты «Пятница» в 2006 г., помимо «Шанхая» упоминается не менее шести «маленьких аналогов “Шанхайки”», «той же “Шанхайки”, но дешевле»1. В региональных новостных сюжетах упоминаются небольшие «стихийные китайские» рынки 2 в различных частях города. Важно, что в информационных заметках появляются «ки- тайские» рынки, не упоминавшиеся в более ранних материалах. Таким образом, представляется возможным говорить о сложив- шейся системе мелких «китайских» рынков в периферийных рай- онах города, выполняющих функции торговых точек «шаговой
1 Мирошниченко О. Где найти рынок? // Пятница. 2006. № 40. 13 окт. 2 На рынке в Иркутске изъяли 29 километров рыболовных сетей [Электронный ресурс] // Irk.ru: информ. ресурс. URL: http://www.irk.ru/news/20140729/net/. 234 доступности». Подобная роль обусловливает их высокий потен- циал для интеграции в повседневность локальных сообществ. Говорить о сетевом характере их взаимодействия, связи их товарооборота и работников с крупнейшим «китайским» рынком Иркутска и между собой, в силу отсутствия достаточного эмпи- рического материала, можно только предположительно. Однако подобное предположение выглядит достаточно логичным: вы- полняя роль основной оптовой площадки для региональных рынков1, «Шанхай» объективно мог выполнять подобную функ- цию и для мелких периферийных «китайских» рынков. Их сете- вые связи были зримо продемонстрированы быстрым перетоком значительной части торговцев «Шанхая» на периферийные рын- ки в ходе его окончательного закрытия в 2014 г.2 Рынок «Маньчжурия», возникший на окраине микрорайона Иркутск-II (в городском речевом обиходе «Второй Иркутск», «Второй»), представляется элементом городской сети «китай- ских» рынков. В отличие от большинства других «китаек», «Маньчжурия» обслуживает хорошо локализованный микрорай- он города, удаленный от основной торговой инфраструктуры го- рода. Территория Иркутска-II отделена от других частей города обширным пространством промышленных зон, пустырей, желез- ной дороги, старых дачных кварталов и природных объектов (р. Ангара и Иркут, массив Новоленинских болот), процесс (ре)освоения которых начался лишь в последние годы. Основное транспортное сообщение Второго с центральными районами го- рода происходит по единственной магистрали (связка улиц Трак- товая и Мира), имеющей тупиковый характер, – транзитного проезда через микрорайон нет. Здесь же проходят все основные маршруты общественного транспорта, связывающего Иркутск-II с остальными частями города. Несколько второстепенных дорог, выходящих из микрорайона, обслуживают минимальную долю ежедневного пассажиропотока (рис. 1). Не менее локализовано и сообщество микрорайона, что оп- ределяется не только положением Второго, но и историей его формирования. Сложившийся в XX в. как поселок работников авиазавода, Иркутск-II вплоть до начала 1990-х гг. развивался как самодостаточный «город в городе», обеспечивающий своих жите-
1 Гергесова Л. «Шанхай» отправили в «Китай-город» [Электронный ресурс] // СМ-Номер один. 2014. № 19. 15 мая. URL: http://baikalpress.ru/ shanhay-otpravili-v-kitay-gorod. 2 Гергесова Л. Новая «Шанхайка» тоскует по старой [Электронный ресурс] // СМ-Номер один. 2014. № 16. 24 апр. URL: http://baikalpress.ru/ novaya-shanhayka-toskuet-po-staroy. 235 лей (несколько десятков тысяч человек) практически всем необ- ходимым1. Несмотря на интенсивное размывание гомогенной ранее структуры населения и увеличение числа жителей микро- района, регулярно выезжающих в центр и другие части Иркутска, значительная часть живущих во Втором крайне редко покидает его пределы, а выражение «поехать в город» широко бытует в ло- кальном обиходе. Располагаясь возле основной для Иркутска-II транспортной магистрали на границе жилых массивов, промышленной зоны и пустырей, «Маньчжурия» ориентирована на довольно четко очерченный потребительский рынок и сообщество. Это не озна- чает отсутствия покупателей из других частей города, но опреде- ляет основную покупательскую аудиторию, что рефлексируется и самими жителями микрорайона: «“Маньчжурия” чисто ориенти- рована на второй Иркутск <…>, то есть сел, подъехал там, по- смотрел, быстренько что-то купил. Или на въезде. То есть чело- век едет из центра, да, увидел там рынок, ну вышел, зашел, по- глазел все что надо, дальше поехал. То есть это чисто рынок, на- целенный на Второй Иркутск. На другие районы – я не слышал, чтобы кто-то ездил из других районов в эту “Маньчжурию”«. «Тут они [торговцы рынка “Маньчжурия”] знают, что на- род получил деньги на заводе» Столь тесная связь позволяет пред- полагать, что локальное сообщество микрорайона (точнее, та или иная его часть) может быть ориентировано именно на этот «ки- тайский» рынок, а не на «Шанхай» и другие подобные торговые точки города. Это, в свою очередь, предполагает более или менее четкое определение рынка как части «своего» пространства, его освоение и символическое присвоение. Однако в значительной мере «Маньчжурия» остается незаметной для жителей Второго. Наличие рынка в непосредственной близости к микрорайону за- частую не рефлексируется, а представление о ней ограничивается констатацией «есть такая». Внутренняя организация, а зачастую и внешний облик рынка не замечаются, не рефлексируются: «Она находится на окраине, многие люди, наверно, во Втором Иркут- ске, те, кто не живут там, они чисто тоже, как и я, видят, но не замечают ее». «Его не так уж и заметно, особенно, когда ты едешь в авто- бусе уставший после работы, не обращаешь внимания. Возможно, набил оскомину в глазу уже».
1 Романов Ю. Иркутск Второй // Байкальская Сибирь: Фрагменты социокультурной карты. Альманах-исследование. Иркутск, 2002. С. 72–75. 236
. 1. к о о кут к‐II ок « у »
Наиболее заметно отсутствие «Маньчжурии» в рефлекси- руемой повседневности и представлениях о своем пространстве среди молодых жителей «Второго». Нередко о существовании рынка и его местоположении респонденты узнавали лишь с нача- лом регулярных поездок «в город» (чаще всего на учебу). Только с этого момента «Маньчжурия» как элемент городского простран- ства начинает для них существовать, хотя рынок сложился еще в начале нулевых: «В моем понимании [рынок существует] два-три года, может быть, четыре. Просто очень часто на автобусе в центр ездить я начал, как начал учиться. Может быть, этот рынок был и раньше, и как-то я не обращал на него внимания. Как я начал ездить в университет, я стал его замечать». Однако и для представителей старших поколений террито- рия «Маньчжурии» как часть городского пространства появляет- ся лишь с момента основания рынка. Поскольку ранее здесь рас- полагалась часть так называемой Северной промзоны, занятая рынком площадь фактически не входила в пространство повсе- дневности жителей Иркутска-II, оставаясь за пределами освоен- ного и, соответственно, присвоенного ими города: «Я не знаю во- обще, что там было раньше, вот честно сказать, я не знаю. Ко- гда появились “Шанхай”, “Маньчжурия”, я даже не знаю, что там было. Я даже не знаю ту территорию, я даже не освоила ее». Такое «появление» рынка, однако, не приводит к его орга- ничному включению в «свое» пространство города (микрорай- 237 она). Символического присвоения «вновь открытой земли» не происходит. В то же время респонденты затрудняются отнести территорию рынка к какому-либо иному району города, припи- сать его тому или иному территориальному сообществу. «Мань- чжурия» выносится за пределы «своего» («второиркутского») пространства, но определяется не столько как часть иной («чу- жой») территории, сколько как своего рода переходное, погра - ничное, «ничье» пространство. Рынок относится не столько к массиву Второго Иркутска, сколько к обширному «полю» (пусты- рю), отделяющему микрорайон от иных городских объектов: «Ес- ли бы меня спросили, где находится «Маньчжурия», то я бы ска- зал, что на самом въезде во Второй Иркутск <…>, но я бы не ска- зал, что это – Второй Иркутск, с другой стороны. <…> «Мань- чжурия» ко Второму Иркутску не относится. Скорее, к некой, не знаю, как назвать ее – нейтральной зоне, от «Узловой», скажем так, от развязки, до именно въезда во Второй Иркутск». Расположение «Маньчжурии» на «ничейной» земле порож- дает любопытный эффект. Отсутствие притязаний на эту часть городской территории какой-либо группы ликвидирует почву для конфликта за это пространство и не требует его (пространст- ва) позитивного или негативного маркирования. Рынок на карте города становится своего рода порто-франко, исключающим конкуренцию с кем-либо (прежде всего с иностранными торгов- цами) за символическую власть над ним. Такая ситуация формирует радикально иное отношение жи- телей микрорайона к «Маньчжурии», нежели городского сообще- ства в целом к рынку «Шанхай». Последний занял освоенное ра- нее пространство, атрибутированное, несмотря на свой промыш- ленно-торговый характер, как «исторический центр», что в зна- чительной мере привело к конфликту и дискурсивному исключе- нию территории рынка из городcкого пространства, хорошо за- метному в маркировании его как «помойки», «рассадника», «клоаки» и т. п. Тема присвоения чужой группой и чуждым явле- нием городского пространства хорошо прослеживается в регио- нальном медийном дискурсе через широко распространенные лексемы: «захват прилегающих территорий», «выжигание домов», «выдавливание жителей центра на окраины» и даже «раскапыва- ние горы»1. Расширение территории рынка в сторону Иерусалим-
1 Мэр Иркутска Виктор Кондрашов пообещал убрать «Шанхайку» [Электронный ресурс] // Вести Иркутск. URL: http://vesti.irk.ru/news/city/163640/; Петров В. «Шанхай» покидает Иркутск // Копейка. 2014. № 14. 16 апр. URL: http://baikalpress.ru/ shanhay-pokidaet-irkutsk; Саломатова А. «Шанхай» должен быть разрушен // Губерния. 2014. № 26714. 15 апр. URL: http://www.vsp.ru/economic/2014/04/15/ 541918. 238 ской горы – бывшего городского кладбища, на границе которого стоит Входоиерусалимская церковь, отсылает еще и к дискурсу фи- зического и символического поглощения «низменно-рыночным» сакрализованного городского пространства. В случае же «Мань- чжурии», расположившейся на «ничейной» территории, болез - ненной смены функции пространства, занятого «китайкой», и его присвоения новыми для сообщества группами не произошло, что, в свою очередь, не создало почву для дискурсивного исключения этого пространства. В отличие от «Шанхая», «китайский» рынок Второго описывается в нейтральных выражениях – «рынок», «ба- зар», «толкучка». С «Маньчжурией» и работающими на ней тор- говцами практически не связываются негативные (в том числе кри- минальные) события и явления. В повседневности «Маньчжурка» становится скорее территориальным маркером, не имеющим иной смысловой нагрузки (в том числе этнокриминальной), кроме фик- сации границы микрорайона Иркутск-II. Отсутствие «Маньчжурии» в медийном поле и властной ри- торике также работает на нейтральное отношение к ней. Практи- чески весь негативный новостной ряд, посвященный проблемам «китайских» рынков, в региональных медиа связан с «Шанхаем». В результате если в его отношении сформирован устойчивый комплекс негативных коннотаций и смыслов, то «Маньчжурия», находясь в тени «старшего брата», почти полностью отсутствует в публичном поле. Сохраняя этническую маркированность, этот рынок почти не несет негативной смысловой нагрузки, свойст- венной этническому предпринимательству вообще и «китай- ским» рынкам в частности.
«К т к » ок п о т т е к о о Включение «этнического» рынка как нового для постсовет- ского города явления в городское пространство потребовало от городского сообщества той или иной рефлексии, определения нового явления. Если в начале 1990-х концентрация трансгра- ничных мигрантов привела к определению подобных рынков в категориях этнического пространства, описанию их через этниче- ские маркеры1, то ныне, насколько позволяет судить наш матери- ал, ситуация довольно серьезно изменилась. В начале всех взятых
1 Трансграничные миграции и принимающее общество: механизмы и практики взаимной адаптации / науч. ред. В. И. Дятлов. Екатеринбург : Изд-во Урал. ун-та, 2009. С. 251. 239 интервью респондентам предлагалось описать рынок «Маньчжу- рия», не ограничиваясь кратким определением китайского рынка, а с объяснением, что же это такое. Примечательно, что определе- ние сущности «Маньчжурии» как китайского рынка выстраивает- ся нашими респондентами в первую очередь через описание его специфики как особого сегмента торговли (товаров и организа- ции) и группы потребителей. Ведущими признаками выступает универсальность ассортимента товаров, сочетающаяся с их отно- сительной дешевизной и «одноразовостью». «Это китайский рынок, на котором продают всевозможные товары <…> домашнего обихода, туристического там и прочего. То есть вот такие вещи, то, что в наших магазинах, но только тут немножко подешевле. Это рынок просто». «То есть там либо брать, чтобы потом переделывать, либо брать, чтобы временно дырку заткнуть и больше к этому не воз- вращаться, как бы некоторое время избежать этого. <…> То есть вещи одноразового пользования». Иными словами, этнически маркированное явление опреде- ляется в первую очередь не через этнические, а через экономиче- ские категории. Для горожан «Маньчжурия» – это явление, пре- жде всего, с экономическим смыслом. Отметим, что устойчивое определение «китайки» как дешевого сегмента рынка привело к формированию устойчивой связки смыслов: «китайский рынок – дешевый товар». Такая «магия» ме ста зачастую играет и злую шутку с потребителями: нередко один и тот же товар «удается» приобрести на «Маньчжурии» дороже, нежели в иных местах, поскольку представить возможность завышения цен на «китайке» достаточно сложно. Не менее важным представляется и описание «китайки» че- рез определение группы покупателей, а не продавцов. Этниче- ский рынок (явление внешнее по отношению к традиционно со- ветской модели пространства сибирского города) описывается здесь через «свое» сообщество (кто пользуется), а не путем опре- деления «чужой» (внешней) группы (торговцы). Сущность «ки- тайского» рынка как части городского пространства определяется здесь через его функцию, а не связанную с ним, а точнее присво- ившую это пространство, группу. При таком подходе этнические маркеры, фиксирующие пространство «чужой» группы, отходят на второй план, что хорошо согласуется с нейтральным положе- нием описываемого рынка в городском пространстве.
240 Вместе с тем нейтральное положение «Маньчжурии» на «ни- чейной» территории города не означает ее исключения из повсе- дневности жителей микрорайона. Для старших поколений она с момента возникновения стала элементом семейной экономики, ча- стью повседневности, как комплекс привычных, нерефлексируемых практик. Иными словами, китайские рынки стали частью повсе- дневности поколений, «переживших» 90-е, включивших тогда «ки- тайки» («Шанхай», а позднее и «Маньчжурию») в систему домаш- ней экономики1. Сейчас для многих из них «китайки» уже не яв- ляются механизмом выживания, но остаются привычным эле- ментом ведения хозяйства (приобретение товаров «на доработку», «одноразовых», товаров «из прошлого»), использующимся зачастую даже в тех случаях, когда есть более удобная альтернатива. Для молодых поколений пользование «китайским» рынком скорее экзотический опыт, возник ающий во многом случайно под давлением обстоятельств. Опыт эпизодический и не выли- вающийся в устойчивые практики. Для них «Маньчжурия» – это «фасад» иного социоэкономического сегмента города: представ- ления о пространстве и жизни «китайки» заканчиваются органи- зацией въездной группы (ворота и рекламные конструкции) и медийными образами типового «китайского» рынка: «“Маньчжу- рия”, что там… Красные цвета там, наверное, и “Два мира на Мира, 2” – большая такая вывеска… С другой стороны, это ти- пичное как бы, скажем так… китайский рынок». Различия в опыте взаимодействия с «Маньчжурией», (не)включенность ее в комплекс устойчивых практик определяют заметные поколенческие различия и в комплексе фобий. Для рес- пондентов старших поколений они связаны, прежде всего, с лич- ной безопасностью и опираются либо на собственный травмати- ческий опыт, либо на опыт близких (доверенных) людей: вырван- ная сумка, украденный кошелек, прямой обман и т. д. Этот опыт дополняется воздействием медиа и сформированным ими пред- ставлением о «криминальности» «китайского» рынка, которое сложилось на основе новостных материалов в полном соответст- вии со схемой селекции новостей Н. Лумана2. И это уже стало ре- альнее объективного положения дел. В значительной мере эти угрозы и риски выходят за пределы рационального осмысления: вполне очевидные и реальные риски, в той или иной степени
1 Дятлов В. И. «Китайские рынки» российских городов … С. 22; Дятлов В. И., Кузне- цов Р. Э. «Шанхай» в центре Иркутска … С. 59–60. 2 Луман Н. Реальность медиа. М. : Праксис, 2005. С. 48–60. 241 имеющие место практически в любом общественном месте, впи- сываются в криминальный дискурс. Опасения кражи собственно- го кошелька здесь тесно переплетены с образами «китайской ма- фии», захватывающей Россию. Для молодого поколения риски пользования «Маньчжури- ей» связаны с возможностью приобретения некачественного то- вара. Угроза насилия, которая присутствует прямо или косвенно в ответах респондентов старших поколений, здесь почти отсутст- вует. Риски пострадать физически увязываются с неблагоприят- ной социальной средой, существующей рядом с «китайским» рынком, но прямо не связанной с ним («ребята в спортивных костюмах из училища рядом с “Маньчжурией”»). Более того, «ки- тайский» рынок как источник угроз оценивается значительно ниже, чем традиционные точки концентрации криминала: вокзал, аэропорт, Центральный (продуктовый) рынок, гостиницы и т. д. Прямой связи с образом «китайского криминала», форми- руемого городскими и федеральными медиа, практически нет: «Маньчжурия» и «китайская мафия» в представлениях молодежи существуют, похоже, в параллельных мирах. Существенные различия между старшими поколениями и молодежью заметны и в определении статусов, обозначаемых че- рез маркер «пользователь/потребитель “Маньчжурии”». Для бо- лее взрослых респондентов статус потребителя товаров с «китай- ки» далеко не всегда означает невысокий уровень доходов и не- высокое положение в социальной иерархии. Покупатель на «Маньчжурии» может быть не только малоимущим, но и вполне обеспеченным человеком, приобретающим здесь «одноразовый» товар в силу привычки и/или слабого представления о приобре- таемых товарах. «Это, грубо говоря, в основном малоимущие, или даже чуть ли не до среднего класса. Ну, там же есть удочки, удочки могут покупать средние, которые еще не очень-то разбираются, но, тем не менее, удочки есть удочки <…> В общем-то, рынок довольно- таки интересный, там очень много что можно посмотреть». Для молодежи приобретение товаров личного пользования на «Маньчжурии» и вообще на «китайском» рынке, особенно одежды, обуви, различных аксессуаров, выступает индикатором низких доходов и невысокого социального статуса. Определяю- щую роль играет не качество приобретаемого товара, а место по- купки – маркером статуса является не товар, а собственно рынок: «Китайский рынок – это не фэшн, это не модно. Купить такую
242 же китайскую вещь, но в “Джем-молле” и в четыре раза дороже – это модно. Поэтому создается некий дисбаланс, что купить именно на китайском рынке и быть замеченным на китайском рынке – это вроде как позор. С другой стороны, купить точно такую же вещь, но в том же, скажем, “Джем-молле”, – это вполне нормально, это адекватно, это хорошо, особенно если какое-то будет очень красивое название у магазина, какая-нибудь “Короле- ва мира”, это будет очень стильно, скажем так. <...> Я могу ска- зать, что я с этим сталкиваюсь относительно вот стабильно». Формируется очевидный поколенческий разрыв в наборе смыслов и коннотаций в маркере «китайский рынок». Этот раз- рыв рефлексируется молодежью через определение пользовате- лей «Маньчжурии» и «китайских» рынков вообще: «Люди, некая специфическая группа, которая понимает в этом какой-то толк. Как бы именно могут отличить ужасный контрафакт от прием- лемого контрафакта. Люди, которые умеют торговаться, то есть люди, которые не наше племя. Скажем так, не наше поколение». Разность опыта взаимодействия с «китайкой», тем не менее, не является фундаментом отчуждения рынка. Иное и непонятное, это пространство остается органичным и необходимым элемен- том города: «У каждого человека, наверное, есть свое какое-то представление о месте и районе, где он живет. Какая-то целост- ность, которая связана с какими-либо событиями в его жизни. И есть какое-то… какой-то кусок мнения, представления об этом районе, который уже нерушим. И если вырвать этот маленький кусочек рынка, который, в принципе, ничего не решает в полном мнении о данном районе, но уже будет что-то не то». Глубокая интеграция «Маньчжурии» в повседневное про- странство Иркутска-II прослеживается и в языке описания рын- ка. Респонденты практически не используют «пространственные» термины и определения: меры длины и площади, названия гео- метрических фигур и иные лексемы, так или иначе описывающие пространство. Описание рынка выстраивается ими через специ- фические слова и обороты, непосредственно связанные с органи- зацией подобных пространств, объяснить которые респондент, как правило, затрудняется: «Эти контейнеры, как их, получается раз, два, три, три ряда или два... И вот они идут как бы вдоль, ряды-ряды-ряды, в каждом, каждый заходишь в этот ну, контей- нер, я не знаю, как это объяснить... И там все располагается». «Прилавки, ну как… полувитрина , ну, полу-, ну, что-то та- кое, потому что ты же заходишь, и они тут же эти вещи, допус-
243 тим, там висят, допустим, там есть, по-моему, я помню, самый крайний, самый первый – ты туда заходишь, все там лежит…». Наиболее ярким примером определения пространства через категории «рынка» становится описание внутренней организации «Маньчжурии» через фиксацию мест продажи различных това- ров, рекламы: «В ворота заезжаем, тут у нас стоят палатки, рекламируют… беседки , качели, которые вот садовые, вот, де- тей качать, ну, детям качаться, с укрытием с тентами. Стоят стульчики, велосипедики. Потом пошли узкий ряд и вот эти вот, они не контейнеры называются, они у них цивилизованные, сде- ланные с вот этими воротами, рольставнями. Товар тут, тут и так. Там дальше идем, идем далеко, там есть проход в соседний ряд, и дальше второй ряд, тот же соседний ряд, затем крайний ряд у нас, вот тут машины проезжают, много велосипедов, дач- ных столиков, стульчиков всяких, рыболовные снасти». Попытки же респондентов описать «Маньчжурию» в терми- нах пространства во всех интервью завершаются описанием ее территории в категориях рынка: «Это некая торговая площадь, расположенная по адресу Мира 2, территория у нее, не знаю, при- мерно метров 200 на, могу ошибаться, 300, примерно в соотно- шениях, потому что по периметру я не ходила и только вот… На которой продается всякая ерунда». Завершенный образ «китайки» практически исключает воз- можность ориентирования в этом пространстве и более или ме- нее «регулярного» его описания: «С какого момента начинается китайка – ну, она там, грубо говоря, должна быть несколько ря- дов больших, там можно заблудиться… В общем, должно быть, стеллажей, именно самих вот магазинчиков маленьких, стелла- жей штук 20–30, чтоб ты туда уже заходил и чтоб тебя бук- вально со всех сторон окружало вот это все, вся эта торговля, все эти бегающие китайцы, кричащие: “Купи!”». Таким образом, «Маньчжурия» как типичный «китайский» рынок оказывается привычным, «иным», но не «чуждым» эле- ментом городской среды, который не может быть описан иначе, как в собственных терминах. Так же как «свой уголок» города описывается в неких «специальных» лексемах, применимых для респондента только к этой части городского пространства («про- сторный», «зеленый», «удобный»), «китайка» описывается в спе- циальной лексике, которая применима только к ней и исключи- тельно через которые она может быть описана. Описание «китай- ского» рынка может быть сведено к короткой формуле «та же
244 “Шанхайка”», включающей в себя и запутанную планировку, и особую организацию торгового пространства, и сложный ком- плекс практик взаимодействия с торговцами. Как «китайские» рынки довольно быстро превратились в сложный самовоспроизводящийся механизм обеспечения жизне- деятельности для иностранных мигрантов, сложный социальный организм с особой «экологией»1, так и «Маньчжурия» для жите- лей Иркутска-II стала заметно большим явлением, нежели просто специфическая торговая площадка. Ее значение как инструмента выживания постепенно уходит в прошлое, и все большее место в повседневности сообщества занимает ее символическое значение как органичного элемента городского пространства. Символом наряду с содержанием рынка (качество и стоимость товара) ста- новится место, собственно пространство, где экономические трансакции приобретают символический характер. Место при- обретает собственный набор смыслов, вокруг него формируется особый язык описания, в котором преобладают неэтнические лексемы. Иными словами, этничес ки маркированная городская локальность, став неотъемлемой частью городского пространст- ва, начинает приобретать новые функции, все больше выходящие за рамки этнического.
К т ко т «к т к »: о е у к т е к ке о Как видим, «Маньчжурия» становится сложным полифунк- циональным маркером, который лишь на первый взгляд может быть обозначен как сугубо этнический. С одной стороны, это маркер особого сегмента экономики постсоветского города. Сег- мента, уходящего в прошлое, но все еще значимого для многих городских сообществ. С другой стороны – более или менее устой- чивый маркер социального статуса. С третьей – это индикатор поколенческой специфики, фиксирующий различия повседнев- ности молодого и старших поколений в пределах общего город- ского пространства. Наконец, «Маньчжурия» стала маркером своеобразного социопространственного артефакта: пространство рынка (и физическое, и социальное) в значительной мере являет- ся ядром практик, сформировавшихся и широко бытовавших в 1990-е – начале 2000-х, но теперь все более уходящих на перифе-
1 Дятлов В. И., Кузнецов Р. Э. «Шанхай» в центре Иркутска … С. 66–69. 245 рию повседневности. В этом смысле «Маньчжурия» может рас- сматриваться почти как чистый символ, поскольку, возникнув в начале нулевых, символически она отсылает к девяностым. Однако на фоне обширного комплекса смыслов «китайского» рынка как маркера городского пространства, все очевиднее вопрос: остается ли этническое содержание в этом символе, имеющем, на первый взгляд, очевидную этническую окраску? Пожалуй, едва ли не единственным этническим наполнением «Маньчжурии» оста- ются характеристика работающих здесь торговцев и обслуживаю- щего персонала и немногочисленные визуальные маркеры, в той или иной степени имеющие этническую привязку. И если послед- ние более или менее точно определяются как типично «китай- ские» – «красные цвета», «красно-желтые вывески», «вывеска в форме крыш как у дацанов» (респондент имеет в виду пагоду), «фо- нарики китайские бумажные», то с этническим составом работни- ков рынка все оказывается значительно сложнее. Как показывают наши интервью, китайские торговцы на «Маньчжурии» оказываются далеко не единственной группой. Если в начале 1990-х иркутяне воспринимали «китайских коро- бейников», оттеснивших собой местных торговцев и мигрантов с Кавказа, едва ли не как оккупантов1, то уже в начале 2000-х стала очевидна полиэтническая структура работников этнических рын- ков2. Этот процесс получил дополнительный стимул в результате законодательного ограничения занятости иностранных граждан в торговле 2007 г., что привело к стремительной интернационали- зации пространства «китайского» рынка : «Торгуют не только китайцы, но и русские, люди, которые нигде не нашли работу се- бе, как женщины, так и мужчины. Там же, мне кажется, торгуют и буряты, есть и “черные”. То есть они тоже нанимают людей, которые знают русский язык и все, мол. Так что публика торго- вая разнообразная». Вместе с осознанием полиэтничности «китайки» постепенно уходит представление о доминировании здесь мигрантов из Ки- тая, вероятно, связанное с изменением торговых практик после 2007 г.: «Китайцы не выпячиваются, ведут себя достаточно скромно. Сидит, где-то контролирует несколько павильончиков, то есть он сидит вежливо в своей каморке». Таким образом, доминирование китайских мигрантов уже не является фактором, определяющим маркирование рынка как «ки-
1 Дятлов В. И., Кузнецов Р. Э. «Шанхай» в центре Иркутска … С. 57. 2 Трансграничные миграции и принимающее общество … С. 254. 246 тайского». В представлениях жителей Второго Иркутска «китай- ский» рынок вообще и «Маньчжурия» в частности – это место, маркированное как этническое, китайское, но таковым не яв- ляющееся. «Поначалу как-то “как так, тут китайское! Тут все и тут китайское, “Маньчжурию” сделали, как назвали”. Сейчас это про- сто место, где вот этот рынок стоит». Китайское название этнического рынка все меньше увязыва- ется с его наполнением этническими смыслами: «Мы привыкли, видать, еще к тому, что изначально челно- ками были сами китайцы, то есть приезжали, торговали и при- возили свой товар. Поэтому в памяти, наверное, остается та- кое… мышечная память, если можно так сказать, что это – китайский рынок. Даже если на китайском рынке скоро не будет китайцев, если ситуация такая сложится, то рынок все равно будет называться китайским». Китайскость названия при этом остается не только данью тра- диции и «историческим» названием, но и своего рода маркером то- лерантности, опыта конструктивного взаимодействия культур. «Любого другого определения в моем понимании нет. Вот, например, я не могу сказать “таджикский рынок” – это не зву- чит, это режет ухо. Сказать – “это рынок армянинов”, армян, я не знаю, там, господи, ты сразу покажешь себя человеком, кото- рый... Да, получается, что опять же, может быть, некая ксено- фобия будет как бы, а здесь как раз китайский рынок и китайцы... Это вполне обыденно, мы привыкшие, мы привыкли к этому». В этом смысле «этнический» рынок из пространства исклю- чения, пространства, присвоенного чужой группой, становится в полном смысле «местом встречи», где преобладают инклюзивные функции и практики. Этническим наполнением здесь остается преобладание иноэтничных групп, далеко не всегда уже являю- щихся трансграничными мигрантами. Как следствие заметного присутствия на рынке представителей «своих» этнических групп, особенно выросшего после ограничений для иностранцев, вве- денных в 2007 г., этнический маркер «китайский рынок» все более приобретает неэтническую нагрузку. Не случайно респонденты часто определяют «китайку» через образ барахолки, толкучки, актуализировавшийся в 1980–1990-е гг. «Рынок “Маньчжурия”? Ну, обыкновенная толкучка, это са- мое, с киосками, с павильонами годов девяностых. Нет, возникла, может, и позже, просто по стилю девяностых. Стоят павильоны
247 железные, напоминающие гаражи, которые периодически открыва- ются в определенное время. Народ туда заглядывает, шарится, все, что там висит развешенное, кто-то что-то закупает и уходит». Вместе с тем жители микрорайона довольно определенно раз- водят «китайские» и иные рынки, разделяя их по культуре органи- зации торговли и специфике процесса взаимодействия с торговца- ми. При этом организация «китайки» определяется не в оценочных терминах («лучше-хуже»), а через дихотомию «универсальность vs специализированность» торговли и простоту ее организации. «Я не сказала бы, что такой же, как Центральный [рынок]. Мне кажется, что по организации и по, так сказать, устройству рынка он [«Маньчжурия»], конечно же, на уровень, как сказать, не хуже, а проще. То есть там нет таких специализированных бутиков или навесов, т. е. все очень импровизированное и делает- ся так от раза к разу». Разведение рынков вообще и «китайских» рынков как особо- го явления приводит к потребности определить, назвать послед- ние. Поскольку под «рынком» в современном контексте все чаще понимаются крупные торговые комплексы (например, в Иркут- ске – «Центральный», «Ручей» и др., представляющие собой более современные, «регулярные» формы торговли), устоявшееся с 1990-х название «китайский рынок» требует если не замены, то некоего уточнения. Так, в рефлексиях горожан появляется почти ушедшее слово «базар», противопоставляемое «рынку» как более организованной форме торговли. «Обычный базар. Не рынок, это – базар, где люди каждый хвалят каждый свой товар, где -то можно с ним поговорить, чтоб дешевле купить, он уступит и прочее». Вместе с новым названием приходит и образ восточного ба- зара как наиболее близкой формы нерегулярной торговли, имеющей специфическую систему организации торгового про- странства и собственную логику процесса торговли. «Как на востоке базары, примерно так выглядит… Как объ- яснить, вот также за рубежом, когда был, видел, как устроена эта восточная торговля, эти палатки, и это сразу бросается в глаза, это сразу видно. Если говорить именно про подобные рын- ки – это Таиланд, Турция, на фотографии видел Вьетнам. Два раза я был в Турции, в разных частях, и это – один в один». Образ восточного базара – это не столько узнавание, сколько конструирование представления о восточных торговле, базаре и торговцах. Образ, формирующийся на основе синтеза априорных
248 представлений о Востоке, художественных и медийных образов (включая образы Востока и восточного базара, созданные Л. Со- ловьевым в «Повести о Ходже Насреддине»), прямого или кос- венного знакомства с «челноками» (не обязательно китайцами, но почти всегда связанными с Востоком). Иными словами, здесь на личностно-бытовом уровне во вненаучной среде происходит кон- струирование постсоветского «восточного рынка» как особой формы базарности. Процесс, близкий (а возможно, отчасти и ле- жащий в основе) изобретению постсоветского «восточного база- ра» в антропологических текстах, основанному, по мысли И. Пешкова, на базе «синтеза общего и частного, не-исторических обобщений и экзотизации (или в более сложной версии де- экзотизации ранее экзотизированного феномена)».1 Формирование образа «китайского» рынка как восточного базара становится механизмом органичного совмещения в его рамках столь разных «востоков»: Северо-Восточной Азии, пост- советской Центральной Азии, Кавказа и Закавказья. Такой взгляд, как нам думается, хорошо объясняет, каким образом в представлениях горожан непротиворечиво сочетаются «китай- ский» статус «Маньчжурии» и широкая представленность здесь торговцев-мигрантов из среднеазиатских республик. В эту же ло- гику укладываются и среднеазиатский сегмент, многие годы ус- пешно действовавший в составе рынка «Шанхай», и реклама «то- варов из Киргизии» в составе вновь открытого рынка «Китай- город», агрессивно продвигаемого именно как «китайский ры- нок». Одним из отражений этого процесса становится сложный синтез «этнических» пространст в в городской топонимике. Вос- ток появляется на карте города и как фиксация сложившихся функций городской локальности, и как закрепление за частью городского пространства новых функций, не свойственных ей ранее. Так, «Шанхай-Сити» и «Шанхай-Сити молл» зримо отсы- лают через вывески и указатели к ликвидированному рынку «Шанхай». Широко бытовавшее название «Шанхайка» возникло стихийно, включало в себя несколько разных торговых объектов и относилось, скорее, к локальности, чем к конкретному торгово- му заведению. «Маньчжурия» вошла в жизнь Второго Иркутска через вывеску, которая появилась едва ли не раньше, чем нача- лась торговая деятельность, что изначально вызывало некоторое
1 Переселенческое общество Азиатской России: миграции, пространства , сообщества. Рубежи XIX–XX и XX–XXI веков / науч. ред. В. И. Дятлов, К. В. Григоричев. Иркутск : Оттиск, 2013. С. 117. 249 недоумение жителей. Примечательно, что официально рынка «Маньчжурия» на карте города нет и все городские информсис- темы не отображают рынка по этому адресу. В геоинформацион- ных системах (например, «Дубль-ГИС») указываются лишь некие «административные сооружения», не имеющие ни торговой функции, ни этнической окраски. Все более широкое участие в деятельности подобных рынков «своих» групп («русские», «буряты») приводит к тому, что «ки- тайки» (в том числе и описываемая нами «Маньчжурия»), факти- чески утратив функции инструмента выживания, становятся ме- ханизмом включения сибирского города в конструируемый «Вос- ток». Причем такая инклюзия происходит через рефлексию осо- бого образа «китайского» рынка, складывающегося у горожан: «Знаете, скорее всего, “китайка” – это такой образ, уже за- крепившийся в умах именно иркутян, что любой такой рынок, где работают любые мигранты, даже, например, не из Азии, именно не китайцы, а, например, из Средней Азии, тоже, навер- ное, “китайка” будет называться». «Китайский» рынок, таким образом, становится брендом, подчеркиваемым внешней китайскостью1, но это уже бренд не собственно китайской торговли, но, скорее, конструкта «Восток». Китайским (и собственно этническим) остается лишь фасад рын- ка, его внешнее оформление, обращенное к городу, внутренняя же организация и содержание пространства «китайки» уже дале- ко не всегда определяются торговцами из Китая. Образно говоря, «китайский» рынок становится символом синтетического образа Востока, включающего не только различные части «дальней» и «ближней» Азии, но и пространство самого сибирского города, ставшего площадкой для подобного синтеза. Иными словами, за сменой функций этнических маркеров (от маркирования «этнического» рынка к обозначению специфи- ческой формы экономической жизни) обнаруживается важное изменение функций собственно «маньчжурий» и «шанхаев». Из «места встречи» и «перекрестка культур» они становятся инстру- ментом ориентализации сибирского города, включения его в кон- струируемое пространство Востока.
1 Переселенческое общество Азиатской России … С. 18. 250 * * * Рассмотренный нами кейс, интересный и сам по себе, как часть феномена постсоветского «города в городе», все же не огра- ничивается вариантом развития этнического рынка в специфиче- ских условиях. Понимая всю ограниченность нашего полевого материала, непродолжительность наблюдений и связанные с этим ограничения на генерализацию выводов, мы, тем не менее, видим в нем почву для генерации более общих идей. Этот кейс позволя- ет поставить вопрос о новом значении «китайских» рынков в развитии сибирского города и отчасти определить вектор этниза- ции городского пространства. Здесь отчетливо видно, как более или менее четко опреде- ленные этнические маркеры наполняются новыми смыслами, да- леко уходящими от узкоэтнического понимания. Новое и во мно- гом чужое для первых постсоветских лет явление, описанное в повседневности языком этничности, становится своим, понят- ным и успешно интегрированным в повседневность города. Ис- чезновение элемента «чуждости» этнического рынка как части городского пространства привело к изменению содержания этого явления в представлениях горожан. Сохранение этнического маркирования этой городской локальности более не предполагает сохранения за ней исключительно этнических функций. Более того, этнический маркер все в большей степени становится при- знаком отдельного сегмента городской экономики, где этниче- ское предпринимательство играет не единственную, а возможно, уже и не главную роль. В более широком смысле этнические рынки становятся не просто местом встречи и взаимного узнавания культур. Сыграв роль ворот, через которые «Китай вошел в российские города», «китайские» рынки становятся порталом с двусторонним движе- нием, через который городские сообщества осваивают Китай и шире – Восток, инструментом включения сибирского города в широкий мир Азии. В значительной мере эти «Китай» и «Восток» представляют собой плохо оформленный конструкт, часто нело- гичный и наполненный различными оксюморонами, образами, возникающими и изменяющимися в процессе познания. Однако и мир российских городов узнавался и конструировался мигран- тами в начале 1990-х на едва ли не более шатких основаниях.
251 ол т к : о к е к то о пе ед « ко о о о к »
К л Л К
Мелкая торговля оказалась мощным фактором системной трансформации в России. Для большинства граждан бывшего Советского Союза переход от социализма к капитализму явился цивилизационным шоком. Старые правила перестали быть акту- альными, а к новым еще нужно было приспособиться. Миллионы людей потеряли рабочие места, финансовые сбережения и соци- альный статус. И мелкая торговля стала для них чуть ли не един- ственной возможностью выживания. С момента распада СССР мелкая торговля прошла динамич- ную эволюцию. Вплоть до 1998 г. наблюдался бум частного пред- принимательства, особенно в челночном виде. По разным оцен- кам, от 10 до 30 млн людей были заняты мелкой торговлей и свя- занными с нею услугами1. Это было время стихийного возникно- вения уличных рынков, которые иногда разрастались до огром- ных размеров. Концом эпохи стал дефолт августа 1998 г. Про- изошла резкая девальвация валюты, когда за неделю рубль упал в отношении к доллару в несколько раз. Российские граждане в очередной раз потеряли свои сбережения, а половина банков обанкротилась2. Обанкротились все, у кого имелись финансовые обязательства в иностранных валютах. Это особенно касалось челноков, которые большинство сделок заключали в долларах. Дефолт принес большие изменения в мелкой торговле: она зна- чительно уменьшила свои объемы и стала в большой степени до- машней – личные поездки за товаром за рубеж перестали быть
1 Eder M., Yakovlev A., Çarkoglu A. The Suitcase Trade Between Turkey and Russia: Microeco- nomics and Institutional Structure / Working Paper WP4/2003/07, Moscow : State University – Higher School of Economics, 2003. P. 5. URL: http://www.hse.ru/data/467/989/1224/ WP4_ 2003_07.pdf; Капралова Н. Л., Карасева Л. А. Челночный бизнес в российской экономике: роль и оценка масштабов // Экон. журн. ВШЭ. 2005. № 3. С. 402; Мельниченко Т., Болони- ни А., Заватта Р. Российский челночный бизнес. Общая характеристика и взаимосвязь с итальянским рынком. 1997 [Электронный ресурс]. URL: http://www.nisse.ru/business/ arti- cle/article_1374.html?effort=. 2 Åslund A. Building capitalism: the transformation of the former Soviet bloc. Cambridge ; N. Y. : Cambridge University Press, 2002. P. 251; Åslund A. Russia’s capitalist revolution: why market reform succeeded and democracy failed? Washington, DC: Peterson Institute for International Economics, 2007. P. 179; Сморщков П. Дефолт: 15 лет свободы рубля [Электронный ресурс]. URL: http://www.gazeta.ru/business/2013/08/16/5574905.shtml. 252 выгодными. Кроме приграничных районов, где челночная тор- говля осталась в большой степени в прежнем виде, предпринима- тели, занятые в мелкой торговле, переходят на услуги оптовых фирм-импортеров. Другие важные явления этого периода: вы- росла трудовая миграция из бывших советских республик, осо- бенно стран Кавказа и Центральной Азии; начали динамично развиваться сетевые формы розничной торговли, в том числе су- пермаркеты и дисконтеры1. Федеральный закон «О розничных рынках и о внесении изме- нений в Трудовой кодекс Российской Федерации» был принят Госу- дарственной думой в 2006 г. Претерпев ряд изменений, он нако- нец вступил в силу с января 2013 г., что открыло новый этап раз- вития мелкой торговли. Закон внес новые положения касательно оборудования розничных рынков, а также их пространственной и функциональной организации. Наиболее существенным стал за- прет на использование так называемых временных сооружений на розничных рынках2. Это означало, что рынки под открытым небом по всей стране подлежали закрытию или полной реконст- рукции, так как торговля в них осуществлялась главным образом в нефиксированных сооружениях – ларьках, палатках, контейне- рах, стендах. По сути, это положило конец мелкой торговле в та- ком виде, как она возникла и процветала в 90-е. Данная статья ставит перед собой две основные задачи. Во- первых, показать, как введение Закона о розничных рынках было реализовано на разных уровнях управления и предприниматель- ской деятельности. Во-вторых, понять этот процесс с перспекти- вы мелких торговцев – как они ведут свою деятельность в усло- виях неопределенности, не зная, будет ли их рынок существовать и сохранят ли они свои рабочие места. Прибегая к теории прави- тельственности Мишеля Фуко3, я выдвигаю тезис, что введение Закона о розничных рынках можно рассматривать в качестве на-
1 Радаев В. В. Изменение конкурентной ситуации на росийских рынках (на примере роз- ничных сетей). Препринт WP4/2003/06. М. : ГУ ВШЭ, 2003. 64 с. (Социология рынков). URL: https://www.hse.ru/data/2010/05/05/1216427428/WP4_2003_06.pdf; Радаев В. В. Захват российских территорий: деловые стратегии розничных компаний в 2000-е гг. Припринт WP4/2005/03. М. : ГУ ВШЭ. 2005. 40 с. (Социология рынков) URL: https://www.hse.ru/data/ 2010/ 05/05/1216427469/WP4_2005_03.pdf; Яковлев А. А., Голикова В. В., Капралова Н. Л. Российские «челноки» – от предпринимателей поневоле к интеграции в рыночное хозяй- ство // Мир России. 2007. № 16(2). С. 84–106. 2 Статья 24, п. 3 Федер. закона от 30 дек. 2006 г. № 271-ФЗ «О розничных рынках и о внесе- нии изменений в Трудовой кодекс Российской Федерации» [Электронный ресурс]. URL: http://base.garant.ru/190400/1/#block_1. 3 Российское издание: Фуко М., Правительственность (идея государственного интереса и её генезис) / пер. И. Окуневой // Логос. 2003. № 4/5. С. 4–22. 253 ложения определенного порядка на социально-экономические процессы сегодняшней России, в том числе на приток трудовых мигрантов. Более того, оно вписывается в логику отношения структур, управляющих рынком, к индивидуальному предприни- мательству и эстетике общественного пространства. Эмпирический материал для статьи был собран мной во время этнографических полевых работ в 2012–2013 гг. Я иллюст- рирую процесс введения Закона о розничных рынках на примере истории Славянского рынка в Красноярске. Далее, я постараюсь показать реакцию торговцев на введение закона, который в принципе обозначал ликвидацию их рынка и, соответственно, рабочих мест1. В заключительной части я подвожу итоги и интер- претирую их в свете теории Фуко.
о у е т о е: то л ко о к Рынок Славянский в Железнодорожном районе Краснояр- ска был одним из старейших рынков под открытым воздухом в городе. Он возник примерно в 1995 г. как стихийный рынок, а в феврале 2005 г. компания ООО «Славянский Базар – Кредо-7» получила разрешение у мэрии на аренду места для организации открытого рынка. Следовательно, рынок просуществовал десять лет до своего официального открытия. Хотя формально соглаше- ние с городом действовало до конца года, Славянский продолжал работать и дальше. Следующий контракт, по сути продолжающий соглашение от 2005 г., был подписан только в марте 2007 г. Но и он действовал только до августа 2007 г. В то время Закон о розничных рынках был уже принят Госу- дарственной Думой. Еще не вступив в силу и подвергаясь на этом этапе различным изменениям, он уже фактически влиял на регу- лирование мелкой торговли. В июле 2009 г. администрацией Красноярска было принято решение построить на месте Славян- ского торговый центр с подземной парковкой. В июне 2010 г. был подписан соответствующий контракт с избранной для этого ком- панией ООО «Сириус». Можно было думать, что судьба рынка решена. Но «Сириус» занялся расчисткой территории рынка для
1 Данная статья продолжает анализ, который я провел в моей книге (Wielecki K. M. Coping with Uncertainty. Petty Traders in Post-Soviet Russia. Frankfurt am Main : Peter Lang, 2015). Там я также привожу историю Славянского рынка в Красноярске и предпринимателей, которые там работали. Здесь, однако, я расширил эмпирический материал и рассмотрел его в ином контексте. 254 строительства торгового центра только в феврале 2014 г. Это оз- начает, что с 2007 г., когда пошли первые слухи о закрытии, ры- нок жил еще более семи лет. Какое-то время ситуацию неопределенности поддерживали судебные иски компании «Кредо-7» против администрации горо- да. Однако в июле 2012 г. арбитражный суд Красноярска вынес решение, согласно которому «Кредо-7» с августа 2007 г. не имел права занимать место для рынка, и, соответственно, сам рынок фактически являлся с этого времени нелегальным. Все это время, не имея права на рыночную площадь, администрация рынка за- ключала, однако, соглашения субаренды на места для торговли с предпринимателями и возводила временные сооружения. Суд выявил также, что площадь рынка не соответствовала градо- строительному плану, не выполнялись санитарные требования для розничной торговли. В ситуации правовой неопределенности власти Железнодо- рожного района позволили компании организовать ярмарку на спорной площади. Юридическая хитрость заключалась в смене наименования «рынок» на «ярмарка». В законе 2006 г. о рознич- ных рынках было четко прописано, что он не регулирует функ- ционирование ярмарок, т. е. торговых торжеств, организованных на праздники. Славянская ярмарка, однако, не была временной: она работала семь дней в неделю, а от обычного рынка её отлича- ло только название. Разрешение от властей Железнодорожного района было выдано всего на три месяца – с января по март 2012 г., но по неизвестной причине «Кредо-7» не обратилось за продлением лицензии. С марта 2012 г. до самого конца в январе 2014 г. Славянский работал, вообще не имея легитимного статуса. В итоге, со времени фактического появления в 1995 г., рынок был законным только три периода: с февраля до конца 2005 г., с марта по август 2007 г., с января по март 2012 г. в качестве ярмар- ки. Остается только гадать, как рынку удавалось подобным обра- зом функционировать на протяжении многих лет. Удивительно и терпение городских властей и компании «Сириус», особенно по части финансовых вопросов. Так, представитель муниципалитета Красноярска заявила, что с августа 2007 г. бюджет города не по- лучил от администрации Славянского ни копейки. Менеджеров «Кредо-7» она обвинила в присвоении арендной платы, посту- павшей от торговцев1. Представители «Сириуса» заявляли, что
1 Истомина Н. Б. Славянский рынок в Красноярске будут закрывать судебные приставы [Электронный ресурс]. 2014. URL: http://afontovo.ru/news/14837. 255 оплачивают арендную плату с 2010 г. При ежемесячной ставке в 100 тыс. руб., за год это вырастало в значительную сумму в 1,2 млн руб.1. Получается, что застройщик, три года выплачивая та- кие деньги, ждал, пока торговцы не покинут свои рабочие места, хотя на самом деле мог ликвидировать рынок насильно. Для самих торговцев эта обстановка была выгодной, потому что они могли продолжать свою работу. При этом постоянно су- ществовала ситуация большой неопределенности.
ол т к : то о л ко о Сейчас ситуация вокруг Славянского относительно ясна и её можно проследить по судебным приговорам и бесчисленным комментариям прессы2. Однако торговцы, находящиеся в гуще событий, вряд ли до конца понимали, что происходит с их рын- ком. Когда я впервые посетил рынок в феврале 2012 г., они обсу- ждали разные версии происходящего, но никто ничего не знал наверняка. Точно знали только, что рынок закроют. Первые слу- хи об этом появились уже в 2007 г. Однако прошли годы, и ниче- го не изменилось. Только в 2010 г. люди поняли, что ситуация ухудшается: их шестимесячные разрешения для торговли отныне должны были продлеваться каждый квартал и в конце концов стали выдаваться только на месяц. Согласно одной из догадок, площадь рынка должна была уй- ти под строительство нового жилого комплекса. Славянский был расположен недалеко от центра города и поэтому являлся при- влекательным местом для застройки. Прямо на его границе уже был построен большой квартирный блок. Это косвенно подтвер- ждало версии, что застройщик положил глаз на территорию са- мого рынка. Ходили слухи о том, что строительная компания по-
1 Представитель компании сделал такое заявление во время общественного собрания по поводу дальнейшей судьбы рынка Славянский, прошедшего 13 сентября 2013 г. в админи- страции Железнодорожного района города Красноярска. После собрания в личной беседе со мной представитель ещё раз это подтвердил. 2 Истомина Н. Б. Указ. соч.; Александров Н. Кто ответит за базар? [Электронный ресурс]. 2013. URL: http://www.sgzt.com/krasnoyarsk/?module=articles&action=view&id=1918&theme=2; Арбит- ражный суд Красноярского края. Решение от 1 февр. 2013 г. по делу № А33-15523/2012 [Электронный ресурс]. URL: http://docs.pravo.ru/document/view/29787667/30513511; Вор - кожова Т. «Славянский базар». Громкое дело [Электронный ресурс]. 2013. URL: http://www.iapress-line.ru/lenta-dnya/item/31392-slavyanski-rynok; Семикина А. «Славян- ский рынок» снесут сразу после новогодних праздников [Электронный ресурс]. 2013. URL: http://www.avtoritetnoeradio.ru/news/society/view/slavjanskij_rynok_snesut_srazu_posle_novo godnikh_prazdnikov. 256 дала в суд на город, требуя часть площади рынка, чтобы взыскать средства для строительства. Это оказалось правдой, однако иск был позже отклонен в Арбитражном суде Красноярска. Тем не менее в 2012 г. возникла другая, более реальная угроза. Славян- ский уже был зажат между многоэтажными жилыми домами. Торговцы знали и о судьбе рынка ГорДК1, закрытого, несмотря на бурные протесты работающих там людей. На его месте началось строительство нового жилого комплекса. Тем не менее, в случае Славянского, не было полной ясно- сти. «Самое страшное – это неопределенность», – сказала мне Люба. Она отказалась от закупки партии товаров по привлека- тельной цене, опасаясь не продать их в течение месяца. Один ме- сяц был максимальным временным горизонтом её планов, а это слишком коротко для функционирования дела в нормальном ре- жиме. Другие предприниматели Славянского были в такой же ситуации. Не имело смысла заниматься ремонтом места без уве- ренности в продлении договора. Неопределенность больно била по деловой активности продавцов Славянского. «Этот рынок построен на воздухе», – ответил мне Фейрудин из Славянского на вопрос о судьбе рынка. Стоит задуматься над этой многозначной фразой. Открытый рынок действительно по- строен на воздухе – не имеет ни крыши, ни стен. В условиях си- бирской зимы это имеет серьёзные последствия как для выручки, так и для личного здоровья торговцев. Однако важнее здесь дру- гое: у открытого рынка нет зафиксированных фундаментов. Он основан «на воздухе», и его легко можно вычеркнуть из социаль- ного пространства. Состояние постоянной неопределенности было лишь частью проблем. Одно время Славянский был привлекательным местом для предпринимателей, потому что большая посещаемость по- зволяла зарабатывать приличные деньги. Но когда я впервые по- сетил рынок в феврале 2012 г., ситуация была совершенно иной. Большинство торговцев просто пытались свести концы с конца- ми. Причины упадка были как глобальные, так и местные. Миро- вой финансовый кризис привел к росту цен на продовольствен- ные товары, а это уменьшало покупательную способность потен- циального клиента. Люди стали меньше приобретать товаров. Кроме того, в окрестностях рынка было открыто два супермарке- та. Они предложили сопоставимые цены – и многие клиенты
1 Рынок под открытым небом ГорДК находится в нескольких остановках от Славянского. После его закрытия некоторые предприниматели перенесли сюда свой бизнес. 257 предпочли совершать покупки там, где, по словам торговцев, чи- ще, «цивилизованнее» и теплее. «Этот рынок умирает» – первое, что я услышал в Славян- ском. И тем не менее рынок пытался работать в обычном режиме. По данным, полученным из администрации Железнодорожного района, в сентябре 2013 г. здесь насчитывалось 243 зарегистриро- ванных предпринимателя. Учитывая, что некоторые из них на- нимали продавцов, можно предположить, что рынок поддержи- вал примерно 300 семей. Чтобы поддерживать свои семьи, люди старались остаться в Славянском как можно дольше. В последние годы плохие условия работы на открытых рын- ках превратили их в сферу занятности маргинализированных со- циальных групп: трудовых мигрантов, с одной стороны, и мест- ных женщин среднего и пожилого возраста, с другой. Мне часто доводилось слышать: «нет другой работы для женщин после пя- тидесяти». Поэтому, хотя обороты снижались и дела шли все ху- же, угроза остаться без работы принуждала всех держаться за свои места. Основная стратегия борьбы с оттоком покупателей заключалась в продлении рабочего времени. Многие работали по 10–12 часов в день, семь дней в неделю. Понедельник, который для торговцев часто является временем отдыха, был на Славян- ском обычным рабочим днем. Кроме того, предприниматели ста- рались приобретать разные виды товаров и предлагали покупате- лям скидки. Иногда совмещались разные виды деятельности. На- пример, братья, которые вместе торговали фруктами и овощами, работали попеременно: один оставался у ларька, а другой прода- вал картофель в машине, припаркованной у входа на рынок. Кар- тофель в неформальной реализации обходился дешевле, чем на рынке, но был высок риск штрафа. С 2010 г. предприниматели пытались защитить свои рабочие места. Было подписано и передано городским властям несколько ходатайств. Как мне сообщили, было даже послано открытое письмо президенту Владимиру Путину. Интересно, что письмо было написано не только от имени торговцев, но и местного на- селения. Поддержку последних удалось получить потому, что ры- нок предлагал широкий ассортимент товаров от различных пи- щевых продуктов до предметов быта и одежды. Там действовали специальные социальные места, где пенсионеры могли реализо- вывать свою продукцию без арендной платы. Таким образом, ры- нок выполнял значительную социальную функцию и пользовался спросом у многочисленных покупателей, которые присоединились
258 к попыткам спасти место. Однако, согласно слухам, президент ос- тавил ответственность решения вопроса за муниципалитетом. Несмотря на безрезультатность этой борьбы, в ходе ее тор- говцы из Славянского создали своего рода общность. Она оказа- лась очень неоднородной и состояла из людей разного возраста, материального статуса и происхождения. В ней имелись нацио- нальные разделения1 и, конечно, конкуренция за покупателей. Однако, несмотря на все различия и неизбежные конфликты, члены этой общности сплачивались вокруг одной экзистенциальной ситуации. Они все пострадали в процессе перестройки и системной трансформации. У всех были семьи, которые они поддерживали. И наконец, они все находились под давлением рыночных игроков, ко- торые были сильнее их, угрожали им потерей рабочих мест. Конечно, разнообразные конфликты возникали среди тор- говцев Славянского. Однако проявления острой конкурентной борьбы встречались с порицанием. Продавщица, которая под- сматривала у других цены товаров, чтобы занижать свои, оказа- лась социально исключённой. Многие предприниматели, работавшие рядом долгие годы, поддерживали дружеские отношения и проявляли солидарность в общих интересах. «Если бы мы конкурировали друг с другом, мы бы не выжили», – сказали мне Люба и ее подруга Валентина. Они работали рядом и с общим ассортиментом пищевых продук- тов. Но одна специализировалась на макаронных изделиях, вто- рая предлагала богатый выбор риса и круп. Чтобы конкуренция не разорила одну из них, они сознательно решили специализиро- ваться в разных категориях товаров. Если один из продавцов не имел определенного товара, то он направлял покупателя к друго- му. Для них это не максимизация индивидуальной прибыли, а скорее стратегия общего выживания. Во второй половине 2013 г. на рынке был воздвигнут рек- ламный щит с изображением будущего торгового центра. Пред- приниматели наконец узнали, что должно появиться на месте их рынка. Отныне они должны были практически решить вопрос, который уже давно витал в воздухе: «Где работать?». Админист- рация района сообщила, что они должны свернуть деятельность
1 В микромасштабе Славянского можно говорить о существовании определенных торго- вых меньшинств. Так, киргизы в основном продавали одежду, таджики – сухофрукты, азербайджанцы – фрукты и овощи, а русские – остальные пищевые продукты и бытовую химию. Это разделение носило довольно условный характер, и практически каждый мог торговать тем, чем хотел. Тем не менее специализация представителей определенной на- циональности на определенном виде товара была заметна. Это отражалось также в про- странственном устройстве рынка. 259 до конца года, и предложила переместиться на другие рынки. Перспектива перемещения не выглядела привлекательной. Тор- говцы подчеркивали, что они жили главным образом за счет по- стоянных клиентов. Привлечение таких клиентов было эффек- тивной экономической стратегий. Было очевидно, что постоян- ные покупатели вряд ли пойдут за «своими» продавцами на дру- гой рынок, в другой район. Местность имела огромное значение как для продавцов, так и для их клиентов. Переезд означал раз- рыв годами налаженных связей, потерю клиентуры. Кроме того, новый рынок уже имеет свой старый контингент торговцев: очень трудно открыть новую позицию на рынке и конкурировать с про- давцами, которые работают там в течение длительного времени. Вопреки утверждениям некоторых городских чиновников и журналистов1, мало кто из предпринимателей верил, что на но- вом месте для них найдутся торговые помещения по приемлемой цене. Подрядчик объявил также, что места в новом центре будут распределяться в соответствии с «рыночными законами». Это означает, что арендная плата будет устанавливаться владельцем центра. Очевидно, что для владельца выгоднее сдавать в аренду весь этаж под супермаркет, чем дробить его на более мелкие час- ти для подписания ряда договоров с индивидуальными предпри- нимателями и выполнять конкретные потребности каждого кон- кретного магазина. Кроме того, в конкуренции между розничны- ми сетями и мелкими торговцами первые пользуются большим преимуществом. Торговые сети имеют в своем распоряжении го- раздо больше финансовых источников, так что они лучше соот- ветствуют так называемым рыночным законам. Таким образом, у предпринимателей Славянского было не очень много шансов. Хотя формально предприниматели Славянского имели вре- мя до конца 2013 г., чтобы завершить свои дела, уже в октябре были отрезаны коммунальные услуги. Су дя по всему, администрация рынка перестала платить по коммунальным счетам. Зима была мяг- кой, но было очень трудно работать без электричества. Хотя некото- рые торговцы приобрели топливные генераторы, чтобы обеспечить себя светом и отоплением в кабинах, но большинство было вынуж- дено покинуть рынок. В конце января 2014 г. последние, самые стойкие 70 торговцев были выдворены из рынка приставами2.
1 Орлов А. Враньём сыт не будешь // Городские новости+. Красноярск. 2013. 3 сент. 2 Истомина Н. Б. Указ соч.; Поляков В. В Красноярске начался снос «Славянского» рынка [Электронный ресурс]. 2014. URL: http://afontovo.ru/news/15002. 260 од еде е то о : ко о о к пе пект е п тел т е о т В статье был рассмотрен процесс введения Закона о рознич- ных рынках на разных уровнях управления рынком. В качестве кейса была приведена история рынка Славянского в Краснояр- ске, который в результате вступления закона в силу оказался не- способным продолжить свое существование. Была описана его длительная и, в какой-то мере, загадочная борьба за выживание. Были показаны усилия предпринимателей, которые в условиях неопределенности пытались сохранить свои рабочие места и, сле- довательно, возможность поддерживать свои семьи. Выдвигался тезис о том, что введение Закона о розничных рынках можно рассматривать при помощи категории правитель- ственности, предложенной Мишелем Фуко. Как мотивы, так и сам процесс введения закона вписываются в тенденцию наложе- ния определенного порядка на экономическую деятельность и социальное пространство. Любое регулирование рынком предос- тавляет привилегии одним рыночным игрокам и ухудшает со- стояние других. В этом случае пострадавшими оказались мелкие торговцы, которые и без того происходили из наименее защи- щенных социальных групп. Проиграв раз в начале системной трансформации (пройдя своего рода деклассирование), они про- играли вновь в результате введения новых правовых актов. История Славянского рынка является типичной в эволюции мелкой торговли в постсоветской России. Стихийно возникнув в середине 1990-х гг., он после дефолта подвергся общим социаль- но-экономическим изменениям. Его торговцы перестали ездить за границу в качестве челноков за товарами. Но зарубежье прие- хало к ним: растет число трудовых мигрантов, которые постепен- но, вытесняя местных предпринимателей, составили около поло- вины торговцев на Славянском. Как и другие рынки, Славянский боролся с растущей конкуренцией со стороны сетей супермарке- тов, глобальными колебаниями экономики и адаптировался к правовым актам, регулирующим предпринимательскую деятель- ность в области мелкой торговли. В конечном счете, под воздей- ствием этих факторов он был закрыт, разделив судьбу многих рынков по всей России. Закон о розничных рынках можно рассматривать в качестве кульминации тенденции насаждения определенного порядка на мелкую торговлю и индивидуальное предпринимательство. Госу- дарственные чиновники разных рангов объясняли, что цель за- 261 кона заключается в превращении торговли в «более упорядочен- ное», «более культурное», «более цивилизованное» предприятие1, что означало, прежде всего, ужесточение санитарных требований и норм безопасности. Однако влияние этого закона распростра- нялось далеко за эти пределы. Помимо всего прочего, Закон о розничных рынках был на- правлен на дальнейшее регулирование трудовой миграции. Это касалось особенно мигрантов из Закавказья и Центральной Азии, которые массово заполнили места в мелкой торговле, зачастую нарушая российские иммиграционные нормы2. В дальнейшей перспективе Закон о розничных рынках был направлен на изменение характера мелкой торговли в целом. Это повлекло за собой сокра- щение количества всех торговцев, независимо от гражданства. С 2007 г., когда закон был принят Государственной Думой, открытые рынки начали закрываться по всей России. Как следст- вие, их доля в общем обороте розничной торговли значительно сократилась. По данным Министерства промышленности и тор- говли, за 2007–2013 гг. она снизилась с 15 до 10 %3. Только в Красноярске было ликвидировано несколько рынков, особенно в 2012–2013 гг.4. Как правило, рынки располагались в привлека- тельных локализациях, и на их месте были возведены новые микро- районы или торговые центры. С закрытием каждого такого рынка исчезало от нескольких сотен до нескольких тысяч рабочих мест. Мишель Фуко определяет правительственность как исполь- зование политической экономики в качестве обоснования для осуществления власти с помощью употребления разных аппара- тов безопасности5. В изучаемом случае правительственности, ци- вилизационные претензии послужили предлогом для расшире- ния контроля над торговлей. Лишь некоторые торговцы смогли
1 Минпромторг России вводит санкции за нарушение требований к зданиям розничных рынков [Электронный ресурс]. 2013. URL: http://old.minpromtorg.gov.ru/trade/hometrade/ 247/?print=1; Мошков А. Рынки раздавят буквой закона [Электронный ресурс]. 2013. URL: http://www.vegaslex.ru/text/65815; От переезда рынков под крышу не пострадают ни насе- ление, ни предприниматели – Нина Богач [Электронный ресурс]. 2011. URL: http://penzanews.ru/interviews/53635-2011. 2 От переезда … ; Проценко П. Уничтожение российского рынка. Во имя чего? [Электрон- ный ресурс]. 2013. URL: http://www.ej.ru/?a=note&id=23899; Jarzyńska K. Russia tightens up residence regulations for CIS citizens [Электронный ресурс]. 2014. URL: http://www.osw.waw.pl/en/publikacje/analyses/2014-01-15/russia-tightens-residence- regulations-cis-citizens. 3 Минпромторг России … 4 Телегина Н. В. Ответы на вопросы по деятельности рынков в г. Красноярске [Электрон- ный ресурс]. 2012. URL: http://citizengrad.narod.ru/nemolchim.files/otveti.htm; В Новосибир- ске прошел масштабный митинг против закрытия Гусинобродской барахолки [Электрон- ный ресурс]// IA Regnum. 2013. 10 дек. URL: http://www.regnum.ru/news/1743007.html. 5 Фуко М. Правительственность … С. 20. 262 перенести свой бизнес в торговые центры, прежде всего, из-за более высокой цены рабочего места. Закон усиливал контроль над торговцами, так как торговый центр является пространством гораздо более прозрачным, чем рынок под открытым небом. Как отмечает Фуко, прозрачность и видимость служат основными инструментами управления1. Прозрачность в этом случае обозна- чала и большие перемены в эстетике социального пространства: переход от стихийной архитектуры рынка к сияющим интерьера торгового центра. Продолжая этот мотив дальше, можно привлечь известную дефиницию Мэри Дуглас о том, что грязь – это то, что нарушает порядок2. Грязь – это вещь не на своем месте; то, что находится в противоречии с установленными правилами и ценностями. Та - ким образом, в общественном мнении таковыми были люди, за- нятые торговлей вместо работы на производстве, пенсионеры, вынужденные продавать свое имущество, экономические ми- гранты или беженцы, которые покинули свои страны в поисках средств к существованию. Рынки на открытом воздухе, размно- жившиеся в публичном пространстве как грибы после дождя, также были включены в эти уничижительные представления. Люди, торгующие на улице, стали символом новых недисци- плинированных времен, которые пришли взамен хорошо органи- зованному прошлому. Понятия из разговорного языка «беспре- дел» и «бардак», используемые фактически в качестве синонимов, выразили возникшую ситуацию – новые времена характеризиро- вались несправедливостью, социальной деградацией, масштабной коррупцией и шокирующим ростом насилия. Эти два понятия указывают на хаос, который возник после краха социализма3. В этом контексте Закон о розничных рынках можно рассматривать как попытку навести порядок в неком «бардаке», попытку, по- влекшую как отрицательные, так и положительные изменения.
1 Foucault M. Discipline and punish: the birth of the prison. London : Penguin Books, 1991. 2 Douglas M. Purity and danger: an analysis of the concepts of pollution and taboo. London : Routledge, 1996. P. 2 (Изд. на рус. яз.: Дуглас М. Чистота и опасность: Анализ представле- ний об осквернении и табу / пер. с англ. Р. Громовой ; под ред., вступ. ст. и коммент. С. Баньковской. М. : КАНОН-пресс-Ц, Кучково поле, 2000). 3 Lindquist G. Conjuring hope: magic and healing in contemporary Russia. N. Y. : Berghahn Books, 2006. P. 13–14; Nazpary J. Post-Soviet chaos: violence and dispossession in Kazakhstan. London : Pluto Press, 2002. P. 2. 263 « оп о о ок е к т ко то о л » у ко к е у е е XIX–XX .: е п кт к
т О ОК
Как писал «старейший амурский служака» генерал- губернатор П. Ф. Унтербергер, «вопрос о сокращении китайской торговли обсуждался как в административных, так и в городских учреждениях и был не раз предметом ходатайств русских торго- вых фирм, но каких-либо практических результатов не было дос- тигнуто»1. Почему же приамурская администрация, фактически с первых шагов своего существования вынужденная принимать меры для ограничения деятельности китайских земледельцев, китайской аренды земли, китайских промыслов, китайского ка- ботажа и, главным образом, наплыва китайских рабочих, далеко не сразу пришла к осознанию необходимости сокращать китай- скую торговлю в крае? По крайней мере, до 1890-х гг. китайская торговля в Приамурье не считалась опасным явлением, поэтому никаких особых ограничительных мер не предпринималось. По- чему, когда это было осознано как опасность и наконец стали предприниматься соответствующие меры, большинство из них остались не реализованными на практике проектами?
« е ледует л то о л о л т о о о по л о » Одним из первых на захват китайцами мелочной торговли во Владивостоке и почти во всех населенных местах края обратил внимание штабс-ротмистр В. В. Крестовский, обвиняя в этом «своеобразные административные взгляды, которые слишком упорно и долго господствовали здесь в период, так сказать, сози- дательный, когда было самое горячее время, чтобы создать из этого края часть России не по одному лишь названию и не на гео- графических картах, а на самом деле». Он считал, что надо было сразу после присоединения края поощрять не только русское земледельческое население, но и русскую торговлю. Но этому по- мешало формальное, чиновничье отношение к делу и стремление
1 Унтербергер П. Ф. Приамурский край. 1906–1910. Очерк. СПб., 1912. С. 90. 264 «выдвинуть на первый план элемент иностранный как наиболее «цивилизованный», вследствие чего чисто русское купечество очутилось здесь в подавляющем меньшинстве и, не встретив с самого начала поддержки... махнуло на это дело рукой и теперь поневоле должно идти в хвосте иностранцев... и чувствовать себя лишенным всякого самостоятельного значения». В. В. Крестовский считал, что русское купечество надо было «создавать искусственно», привлекая сюда мелких торговцев из Сибири и поощряя отбывших срок ссыльнопоселенцев. Из-за «равнодушия» администрации этого сделано не было, а без ме- лочной рыночной торговли русские переселенцы существовать не могли, поэтому образовавшуюся брешь заполнили китайцы. «Та- ким образом, – писал штабс-ротмистр, – в силу не терпящей на- сущной необходимости, поневоле пришлось оказывать манзам даже некоторое поощрение. Тем более что манзы не требовали со стороны администрации ни копейки расходов, ни особых затрат по переселению – сами явились». В итоге вся привозная торговля сосредоточилась в основном в руках крупных иностранных фирм, а вся мелочная базарная торговля – в руках китайцев. В. В. Крестовский считал любую китайскую торговлю безус- ловно вредной для русских потребителей, особенно беднейших, так как «манзы считают своим долгом брать с русских за все втрое дороже, чем со своего брата китайца». Поэтому он предла- гал их «или вовсе не допускать сюда, или обложить большими пошлинами их промышленную деятельность и даже самое право находиться в крае»1. Записка В. В. Крестовского вызвала довольно оживленную полемику в местной печати между его сторонниками и оппонен- тами, которые высказывали более умеренные взгляды, отмечая несомненную пользу китайской торговли для русского населения края и считая резкие меры против нее излишними. В 80-е гг. ХIХ в., судя по всеподданнейшим отчетам при- амурского генерал-губернатора и документам двух первых Хаба- ровских съездов, на проблему китайской конкуренции в торговле местная администрация еще не обращала особого внимания. Во всяком случае, в программе к I Хабаровскому съезду вопрос о ки- тайской торговле вообще не ставился и, соответственно, не обсу-
1 Крестовский В. О положении и нуждах Южно-Уссурийского края. Записка бывшего секретаря главного начальника русских морских сил в Тихом океане // Сборник главней- ших официальных документов по управлению Восточной Сибирью. Т. 1, вып. 1. С. 294– 296, 336. 265 ждался. Только в отношении торговли китайцев с инородцами, со- стоящими в русском подданстве, было высказано пожелание устра- нить эксплуатацию инородцев «в какой бы то ни было форме»1. В программу для обсуждения на II съезде в январе 1886 г. уже вошли вопросы, имеющие непосредственное отношение к китайской торговле, хотя ее еще не вычленяли из иностранной торговли вообще. Так, в V разделе программы, посвященном тор- говле, был вопрос: «Можно ли допускать иностранцев до торгов- ли в крае; если нет, то каким образом этому воспрепятствовать. Не следует ли их торговлю облагать особой пошлиной»2. В разде- ле «Население края» наряду с общими вопросами о китайских мигрантах был вопрос о том, следует ли предоставлять им право на ведение торговли. По этим вопросам собирались статистиче- ские и иные данные на местах, высказывались и изучались поже- лания. Например, исправник Софийского округа в качестве од- ной из мер «для лучшего надзора за китайцами местных властей и большего порядка» предлагал ограничить число китайских тор- говцев, чего можно было достичь, по его мнению, «обложив их всевозможными и усиленными налогами и пошлинами»3. На II Хабаровском съезде уже велись горячие дебаты по во- просу о пользе или вреде китайцев для края, но торговли они не касались. Русское купечество, больше опасавшееся конкуренции европейцев и выступавшее за отмену приамурского порто- франко, предлагало даже, чтобы для китайских товаров был со- хранен беспошлинный ввоз. Барон А. Н. Корф, правда, уже тогда считал, что китайские купцы, выбирающие гильдейские свиде- тельства, должны быть обложены торговыми пошлинами. Дело в том, что правилами для сухопутной торговли России с Китаем 1861 и 1881 гг. предусматривалась свободная и беспошлинная торговля между русскими и китайскими подданными в 50- верстной пограничной полосе. Но в этих правилах не оговарива- лось, от каких именно пошлин освобождались китайцы. По- скольку ст. 1 правил 1881 г. о беспошлинной торговле в погра- ничной полосе вошла в своде законов только в один Устав Тамо-
1Программа Совещания на съезде губернаторов Приамурского края в январе 1885 г. под председательством приамурского генерал-губернатора // Российский государственный исторический архив Дальнего Востока (РГИАДВ). Ф. 702. Оп. 1. Д. 13. Л. 51. 2 Программа вопросов, которые будут предложены на обсуждение II съезда губернаторов Приамурского края // Там же. Л. 154. 3 Доклад Софийского окружного исправника по собранным статистическим данным, со- гласно программы, составленной для II съезда г.г. губернаторов Приамурского края от 15 янв. 1886 г. // РГИАДВ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 1010. Л. 113. 266 женный, А. Н. Корф пришел к выводу, что торгующие в этих пре- делах китайцы должны освобождаться только от уплаты тамо- женных, но не торговых пошлин. В 1886 г. он отдал об этом соот- ветствующее распоряжение1. Оно не было обжаловано китайски- ми торговцами и было признано правильным китайскими погра- ничными чиновниками (например, маймайченским дзаргучеем). А. Н. Корф ходатайствовал перед Петербургом о предоставлении ему законного права облагать «особым сбором китайских купцов, уплачивающих у нас гильдейские пошлины», и очень сожалел, что ему было в этом отказано2. В течение всего нескольких лет после II Хабаровского съезда под боком у русских и европейских коммерсантов, как-то неза- метно для них, вырос новый конкурент в лице «многочисленного китайского элемента, явно уже забравшего силу и проявляющего вполне определившиеся тенденции мало-помалу вытеснить с рынка всех остальных представителей местной торговли без раз- личия их национальностей»3. Уже в начале 1890-х гг. барон А. Н. Корф писал о большой опасности от «водворения и размножения китайских купцов в крае». Он доносил: «В последнее время китайские купцы так здесь окрепли, что помимо мелочной торговли, в которой они являют- ся не только специалистами, но и положительно стоят вне конку- ренции, они стали заводить в городах края обширные магазины, правда, пока только с китайскими товарами; но со временем, ко- гда они вполне освоятся с местными условиями, они распростра- нят свою деятельность на европейские товары»4. Самая действен- ная мера по их ограничению «заключалась бы в значительном обложении их денежным сбором», и он сетовал, что законом 17 мая 1888 г.5 ему «этого права не предоставлено».
1 Журнал Совещания по торговле с азиатскими странами. № 8. Заседание 29 апр., 6 и 20 мая 1894 г. // РГИАДВ. Ф. 702. Оп. 2. Д. 422. Л. 365. 2 Всеподданнейший отчет приамурского генерал-губернатора с 1886 по 1891 г. // РГИАДВ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 1383. Л. 11. 3 Даттан А. В. Исторический очерк развития Приамурской торговли. М., 1897. С. 67. 4 Всеподданнейший отчет приамурского генерал-губернатора за 1886–1891 гг. ... Л. 24. 5 По закону 17 мая 1888 г., составившему статьи 344 и 345 Учреждения Сибирского, при- амурскому генерал-губернатору, «в виде опыта на 10 лет», предоставлялось право «обла- гать проживающих в крае корейцев и китайцев, если они не владеют недвижимою в крае собственностью и не производят в нем торговых оборотов, особыми сборами по его, гу- бернатора, усмотрению» (Савичев Г. Г. Законы об управлении областей Дальнего Востока. СПб., 1904. С. 12). По истечении десятилетнего срока этот закон в дальнейшем регулярно пролонгировался – первый раз до 1901 г., а затем ежегодно до тех пор, пока, по закону 21 июня 1910 г., действие ст. 344 Учр. Сиб. не было продлено «впредь до введения в действие общего иммиграционного закона и установления в законодательном порядке денежного налога с проживающих в Приамурском генерал-губернаторстве... китайцев и корейцев, со- стоящих в иностранном подданстве» (Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 1276. Оп. 2. Д. 51. Л. 20). Общий же иммиграционный закон так и не был принят. 267 Ходатайство приамурского генерал-губернатора не было одобрено в Петербурге из-за возражений внешнеполитического ведомства. Министр иностранных дел в отзыве 11 апреля 1891 г. пояснил, что в силу существующих правил о сухопутной торговле с Китаем китайские торговцы должны быть освобождены от всех пошлин. Он полагал, что китайцы, торговавшие в 50-верстной пограничной полосе, не должны освобождаться от подчинения общим законам о торговле товарами, обложенными в России ак- цизом и патентным сбором, и общим таможенным постановле- ниям, запрещавшим ввоз в Россию каких-либо товаров1. Приамурский генерал-губернатор возражал, что ситуация в конце ХIХ в. значительно изменилась. Во время заключения Пе- кинского договора и дополнительных к нему торговых договоров 1861 и 1869 гг., когда впервые было установлено право на беспо- шлинную торговлю в 50-верстной полосе, пограничное население обоих государств было очень незначительным. Взаимная торгов- ля не шла дальше обмена между жителями пограничной полосы предметами первой необходимости «без посредства торгового класса». Теперь в пограничной полосе России уже выросли горо- да (Благовещенск и Хабаровск), всюду на границе появились ка- зачьи станицы, крестьянские поселения. Такое же заселение про- исходило и в пограничной полосе Китая. Соответственно, изменилась и торговля. Как писал А. Н. Корф, «вместо прежней первобытной мелочной меновой торговли теперь по границе развились значительные торговые обороты, и создался особый торговый класс купцов-посредников как с нашей, так и с китайской стороны». Причем в Приамурье, в отличие от Китая, существовали высокие цены на товары и на все виды труда, и поэтому торговля приносила хорошие прибыли. Китайские купцы, помимо сбыта на русском Дальнем Востоке хлеба и скота, стали открывать лавки и магазины, торгуя в них как своими, так и чужими товарами, а также занимаясь разнос- ной и развозной торговлей. Поэтому генерал-губернатор считал справедливым, что «сомнительное право китайских купцов на беспошлинную торговлю фактически игнорируется и в действи- тельности они платят в наших пределах, без всяких протестов, наравне с русскими купцами, все причитающиеся сборы и по- шлины за право торговли, которые очень незначительны в срав-
1 Журнал Совещания по торговле с азиатскими странами ... Л. 366. 268 нении с той выгодой, которую китайские купцы получают от пре- бывания на нашей территории». Барон А. Н. Корф предлагал трактовать 1 ст. правил о сухо- путной торговле с Китаем как правило беспошлинной торговли только для менового торга пограничных жителей, а не для «осо- бого класса купцов», которого в момент подписания договоров с Китаем еще не было. Он предупреждал, что признание за китай- скими купцами права на беспошлинную торговлю «поколеблет всю нашу торговлю в Приамурье и подорвет совершенно наших купцов, а потому не может быть допущено»1. Но ему так и не уда- лось добиться принятия своего предложения.
« о е то е п ед т л ет пок е е о оп о т дл у ко о еле » Эти вопросы рассматривались весной 1894 г ., уже после смерти А. Н . Корфа, на специальном совещании по торговле с азиатскими государствами в присутствии пограничного комисса- ра Южно-Уссурийского края и представителей пограничной стражи. Было оставлено в силе распоряжение барона А. Н. Корфа 1886 г. об уплате китайскими торговцами, выбирающими гиль- дейские свидетельства, торговых пошлин2, хоть оно и не получи- ло законодательного подтверждения. На это решение, очевидно, повлияли результаты работы вла- дивостокской комиссии под председательством местного пред- принимателя М. Г. Шевелева, куда вошли представители крупных коммерсантов и общественности. Она была создана в 1893 г. во- енным губернатором Приморской области П. Ф. Унтербергером по ходатайству местных торговых фирм «для обсуждения мер против возрастающей конкуренции китайцев с русскими». Пово- дом послужили многочисленные жалобы русских торговцев и ремесленников на невозможность конкурировать с китайскими предприятиями3. Комиссия выясняла, необходимо ли бороться с китайской торговлей и, если необходимо, то как. Для этого изу-
1 Журнал Совещания по торговле с азиатскими странами ... Л. 367. 2 Там же. Л. 368. 3 В фонде канцелярии военного губернатора Приморской области есть целое дело с про- шениями русских торговцев о защите их прав, причем как крупного купечества, так и мелких базарных торговцев, «одинаково сдавленных китайской конкуренцией» // РГИАДВ. Ф. 87. Оп. 1. Д. 618. Л. 1–106. 269 чить причины ее успеха и масштабы и формы деятельности. Комис- сию Шевелева можно рассматривать как первую попытку серьезно- го изучения китайской торговли в Южно-Уссурийском крае. Комиссия пришла к заключению, что «не только желательно, но прямо необходимо принять известные ограничительные меры против китайской торговли, иначе китайцы завладеют местною торговлей и вытеснят вовсе местного русского торговца»1. Пред- лагаемые меры: разрешить китайским купцам торговать товарами только китайского производства, лишить их права вступать в компании с русскими и продавать европейские товары через рус- ских посредников-агентов. Комиссия предложила обложить тор- гующих китайцев пяти- или десятипроцентным сбором с оборота торговли и запретить китайскую торговлю вне Владивостока, в деревнях и селах Южно-Уссурийского края. За каждое нарушение предлагалось налагать штраф, уличенных в нарушениях по треть- ему разу навсегда высылать из пределов России, а контроль за правильностью внесения налогов возложить на китайское обще- ственное управление. Чтобы предотвратить повышение цен рус- скими купцами, комиссия считала необходимым обязать их про- давать товары первой необходимости (такие, как масло, сахар, мыло, табак, свечи, хлопчатобумажные ткани и пр.) с надбавкой не более 5 % по сравнению с ценами в Европейской России, но с добавлением расходов по доставке2. П. Ф. Унтербергер, представляя эти предложения на рас- смотрение приамурского генерал-губернатора, писал: «Из всех данных, здесь собранных, я прихожу к заключению, что пора те- перь же принять известные меры против увеличивающегося год от года преобладания китайской торговли над русской, но я пока считал бы возможным и более осторожным в интересах потреби- телей не прибегать к каким-либо радикальным мерам, а начать с того, чтобы облагать китайскую торговлю особыми налогами, ко- торые могут быть разные для разных пунктов области, в зависи- мости от того, где торговля эта будет для нас более вредна. Меру эту можно оформить путем предоставления генерал-губернатору права распространять налоги на китайцев... платящих гильдей- ские пошлины и имеющих недвижимую собственность»3.
1 Унтербергер П. Ф. Указ. соч. С. 220. 2 Даттан А. В. Указ. соч. С. 81; Унтербергер П. Ф. Указ. соч. С. 220–221; Граве В. В. Китайцы, корейцы и японцы в Приамурье // Тр. Амур. экспедиции. Вып. 11. СПб., 1912. С. 39. 3 Отчет военного губернатора Приморской области. 1895 г. // РГИАДВ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 1445. Л. 35. 270 Приамурский генерал-губернатор С. М. Духовской хотя и считал, что «сметливость, хитрость и большая сплоченность» ки- тайских торговцев обеспечивала им успех на торговом поприще, «но все это не представляет пока серьезной опасности для русско- го населения». «Устранение в настоящее время китайских тор- говцев, ведущих преимущественно мелочный торг в пределах Амурской и Приморской областей, повело бы к непомерному по- вышению цен на многие товары, так как при незначительном ны- не числе торговцев других национальностей в этих областях меж- ду ними не может быть серьезной конкуренции»1. Таким образом, высшая краевая власть признала принятие ограничительных мероприятий по отношению к китайским куп- цам преждевременным, предложения комиссии М. Г . Шевелева не получили практического применения.
« е ду те т ко ку е к еп ет е олее олее…» Обеспокоенность расширением китайской торговли про- должала возрастать, подтверждением чему могут служить публи- кации в местной печати в середине 90-х годов. «Дальний Восток» в разделе «Хроника» поместил большую заметку о прекращении розничной продажи одной из крупнейших иностранных торго- вых фирм Лангелитье. По мнению газеты, это доказывало, что даже иностранная торговля во Владивостоке шла не блестяще. Газета писала: «Несомненно, здесь всего более приложили руку китайцы со своей конкуренцией, которую все еще общество наше как-то просматривает. А между тем эта конкуренция крепнет все более и более, китайские фирмы растут, расширяются, выписы- вают товары прямо из Европейской России, Англии и Франции и пр., и, несомненно, недалеко уже то время, когда эта конкуренция обрушится как молот всею своею тяжестью на всю местную тор- говлю. Пока наши русские коммерсанты будут кричать о Гамбур- ге и закрывать глаза на китайцев, китайская конкуренция съест без остатка и Гамбург, и всю русскую торговлю»2. Приамурский генерал-губернатор, еще в 1894 г. считавший принятие ограничительных мер преждевременным, уже в сле-
1 Всеподданнейший отчет приамурского генерал-губернатора генерал-лейтенанта Духов- ского. 1893, 1894 и 1895 гг. С. 24. 2 Дальний Восток. 1895. 13 янв. 271 дующем отчете отмечал, что китайцы, занимая преобладающее положение в мелочной торговле, «постепенно начинают захваты- вать в свои руки и более крупные торговые дела»1. Он опасался, что переход торговли в крае в руки китайцев будет продолжаться и далее, и вся прибыль от торговых оборотов будет уходить в Ки- тай. Более всего администрацию беспокоило то, что с проведени- ем железной дороги китайская торговля может распространиться не только на весь Приамурский край, но и за его пределы. Поэто- му, не дожидаясь перехода всей русской внутренней торговли в руки китайцев, необходимо было поставить ей заслон. Для этого использовать предоставленное законом 17 мая 1888 г. приамур - скому генерал-губернатору право облагать проживавших в крае китайцев особым денежным сбором при условии уничтожения оговорки, исключавшей владеющих недвижимостью и произво- дящих торговлю. Эта оговорка ставила «китайских торговцев в привилегированное положение в отношении прочих китайцев», а ее отмена дала бы администрации «более или менее действитель- ное средство для регулирования положения китайцев в нашей внутренней торговле»2. Тем самым С. М. Духовской фактически повторил ходатайство барона А. Н. Корфа о предоставлении ему права облагать китайских торговцев налогами. Однако и оно бы- ло отклонено, так как это противоречило бы договорам с Китаем. В 1899–1900 гг. вопрос о китайской торговле вновь обсуж- дался в двух комиссиях: в Благовещенске в комиссии сведущих лиц «по вопросу о размере и условиях взимания сборов с китай- ских и корейских подданных» (под председательством погранич- ного комиссара Амурской области)3 и во Владивостоке в комис- сии «по изысканию мер к упорядочению положения китайских и корейских подданных в Приморской области» (под председатель- ством военного губернатора области генерала Н. М. Чичагова)4. Благовещенская комиссия пришла к выводу, что «в торговле китайцы играют роль регуляторов цен, влияя, вследствие мень- шей своей, сравнительно с русскими торговцами, требовательно- сти, на их понижение» и что в сфере торговли китайцы являлись «элементом полезным и желательным». Они составляют конку-
1 Всеподданнейший отчет приамурского генерал-губернатора за 1896–1897 гг. // РГИАДВ. Ф. 702. Оп. 1. Д. 258. Л. 33. 2 Там же. Л. 34. 3 Рапорт военного губернатора Амурской области от 29 янв. 1900 г. – приамурскому гене- рал-губернатору // РГИАДВ. Ф. 702. Оп. 1. Д. 339. Л. 40–45. 4 Там же. Д. 1596. Л. 69–119. 272 ренцию для русских торговцев, особенно мелких, но «конкурен- ция в данном случае для интересов потребителей желательна и полезна, умеряя иногда слишком большую алчность наших тор- говцев»1. В целом благовещенская комиссия не нашла оснований для принятия ограничительных мер. Владивостокская комиссия разделяла мнение Благовещен- ской только в отношении китайской торговли в городах. Она со- чла, что уменьшение роли крупных китайских фирм хоть и не отразится вредно на торговле вообще, но скажется неблагопри- ятно на интересах обывателей, поэтому в городах можно было допустить полную свободу торговли. Однако «в высшей степени желательно» ограничение китайской торговли в деревнях. Но прежде чем радикально запрещать там китайскую торговлю, не- обходимо создать условия для развития русской торговли, иначе крестьяне вообще останутся без необходимых товаров. Все члены комиссии однозначно высказались за недопущение китайцев в инородческие стойбища. Это запрещение касалось и казачьих станиц и поселков по оживленным трактам и важных стратегиче- ских пунктов. Комиссия высказалась за запрет китайцам содер- жать питейные заведения. Все эти предложения нашли отражение в проекте «Положе- ния о китайских и корейских подданных в Приморской области». Ст. 20 запрещала китайцам открывать и содержать питейные за- ведения и работать в них в качестве приказчиков, продавцов и прислуги. Чтобы предотвратить торговлю китайцев с инородца- ми (ст. 24), им запрещалось проживать в «местах расположения инородцев в пределах Хабаровской и Удской округ по течению р. Амура, в северных округах области и в районе побережья Япон- ского моря от залива Св. Ольги до устьев Амура». Наконец, ст. 27 проекта предусматривала контроль за открытием китайских тор- говых заведений в городах – со стороны городских общественных управлений, а в станицах и селениях – со стороны местной адми- нистрации, действующей по указанию губернатора2. Этот проект разделил участь проекта комиссии Шевелева – он не имел практического применения. Как писал южно-уссурийский пограничный комиссар в представлении военному губернатору в июне 1907 г., «собрав значительный и ценный материал (обрабо-
1 РГИАДВ. Ф. 702. Оп. 1. Д. 339. Л. 44. 2 «Положение о китайских и корейских подданных в Приморской области» // РГИАДВ. Ф. 702. Оп. 1. Д. 1596. Л. 69–70. 273 тан и напечатан мной), комиссия составила особое Положение о китайских и корейских подданных, которое и было представлено, куда следует, но движения не получило. Летом 1900 г. началась боксерская война...»1. Осуществлению проекта помешали собы- тия 1900 г. в Китае и связанное с ними массовое выселение ки- тайцев из России, что привело на некоторое время к сокращению их торговли. В Николаевске-на-Амуре, например, к 1903 г., по сведениям местного податного инспектора Н. Я. Шестунова, «из многих второгильдейских китайских лавок и фирм уцелела толь- ко одна, а держится заметно лишь навигационная, т. е. летняя ба- зарная торговля»2. Судя по выводам благовещенской и владивостокской комис- сий, вопрос о китайской конкуренции в торговле в Приморской области стоял острее, чем в Амурской. Это косвенно подтвержда- ется и дебатами на IV Хабаровском съезде, поскольку представи- тели Амурской области выступили здесь защитниками китайской торговли в крае, а приморские участники – ее противниками.
«К кое е е еет елт то о ле к ? у л е п от у ле е то о?» Последний IV Хабаровский съезд был созван в августе 1903 г. по инициативе приамурского генерал-губернатора Д. И. Суботича. Подготовленная специальной комиссией про- грамма к съезду включала несколько вопросов по китайской тор- говле, в частности: «какое значение имеет желтая раса в торговле края? нужны ли меры против усиления значения этого?»3. В защиту китайской торговли была подана записка «По жел- тому вопросу» редактора благовещенской газеты «Амурский край» Г. И. Клитчоглу4, а главным его оппонентом выступил по- датной инспектор из Николаевска-на-Амуре Н. Я. Шестунов с запиской «Видимые причины успеха китайцев в мелкой и средней
1 Представление южно-уссурийского пограничного комиссара (июнь 1907 г.) – военному губернатору Приморской области // РГИАДВ. Ф. 1. Оп. 11. Д. 59. Л. 8. 2 Труды IV Хабаровского съезда, созванного генерал-губернатором Д. И. Суботичем. Хаба- ровск, 1903. С. 4. 3 Там же. С. 5. 4 Там же. С. 189–190. 274 торговле»1. Они бурно обсуждались на заседании IV секции съезда («Обрабатывающая промышленность и торговля») 8 августа 1903 г.2 Г. И. Клитчоглу предлагал поставить вопрос шире – допус- тима ли в России торговля вообще иностранцев. «Если для рус- ской торговли вредны китайцы, – писал редактор, – то одинаково вредны и французы, немцы, англичане. Если китаец увозит свои барыши из России, то их увозит и любой другой иностранец. Чтобы быть последовательным, нужно запретить всем. Но такого я не могу себе представить»3. Русские купцы, с открытием КВЖД, переносят свою торговлю в Маньчжурию, «бросая русского по- требителя» в Приамурье, и если не допускать еще и китайцев до торговли, то «потребитель будет испытывать много неудобств». Основной вывод – «нет оснований стеснять или воспрещать тор- говлю китайцев, довольствующихся незначительной прибылью по сравнению с русскими и европейскими купцами». По мнению Н. Я. Шестунова, «китайцы в торговле Дальнего Востока играют ту же роль, что иудеи в Западном крае, и столь же опасны для русских национальных и государственных интересов. Наплыв их и упрочение в торговле, после чего выкурить их будет очень трудно, необходимо предотвратить загодя»4. В силу сокра- щения китайской торговли после событий 1900 г. момент для «выкуривания» благоприятен. Надо этим воспользоваться, пока не начался обратный процесс. Однако Н. Я. Шестунов признавал, что решение этого вопроса – вне компетенции съезда. В силу до- говоров с Китаем оно доступно только «исключительно диплома- там-профессионалам». Но для местной администрации посильно запретить китайскую торговлю в деревне, ограничить места для торговли, разрешив ее только в особых китайских кварталах, что нанесло бы этой торговле «значительный удар». Но главные меры против китайской торговли в городах «мыслимы только на почве улучшения наших собственных торговых приемов», особенно в сфере организации русских потребительских обществ. Во время дискуссии Г. И. Клитчоглу заявил, что ограничение китайской торговли нежелательно, несправедливо и нерацио- нально, поскольку она выгодна потребителю: «если, примерно, на одного купца приходится одна тысяча потребителей, то меры следует принимать в интересах этой тысячи, а не в интересах
1 Труды IV Хабаровского съезда, созванного генерал-губернатором Д. И. Суботичем. С. 3–4. 2 Там же. С. 7–11. 3 Там же. С. 190. 4 Там же. С. 4. 275 единицы». Возражая ему, директор торгового дома «Кунст и Аль- берс» А. В. Даттан привел в пример Америку и Австралию, где уже давно приняты меры против «распространения желтой расы и ее влияния на экономическую жизнь этих стран» и отметил, что «частные интересы потребителя должны уступать общегосудар- ственным на почве патриотизма»1. Противники китайской торговли считали необходимым дать отпор закабалению русских крестьян и инородцев китайскими торговцами. На реплику о том, что крестьян и инородцев куда больше закабаляют русские торговцы, Н. Я. Шестунов ответил, что между «кулачеством» русских и китайцев существует огром- ная разница. Деньги русских купцов, в отличие от китайских, ос- таются в России, и надо временно пожертвовать интересами по- требителей во имя укрепления и развития русской торговли. К единому мнению участники съезда так и не смогли прийти: одни выступали за полную свободу торговли на почве естествен- ной конкуренции, другие – за ограждение торговли в крае от ки- тайской конкуренции в духе предложений Н. Я. Шестунова. В конце работы секции ее председатель, начальник управления водных путей из Благовещенска А. А. Березовский, предложил на баллотировку два вопроса: предоставить ли полную свободу тор- говли китайцам и необходимо ли принять меры против нее? До- вольно любопытными оказались результаты голосования – из 33 членов секции за первое предложение проголосовали 17 человек при одном воздержавшемся2. То есть голоса распределились примерно поровну, но все же с небольшим перевесом сторонни- ков свободы торговли. Очевидно, в этом и кроется основная при- чина неуспеха всех мероприятий местной администрации против китайской торговли – слишком выгодна она была потребителю. В рамках работы I секции по переселению также обсужда- лась торговля китайцев с инородцами. В программе вопросов к съезду в разделе о положении инородцев был вопрос: «какие ме- ры необходимы для улучшения быта инородцев, в частности для устранения экономической зависимости их от китайцев». Пред- лагалось их освобождение от китайской кабалы, тем более что они сами просили русские власти о выдворении китайцев из тайги3.
1 Труды IV Хабаровского съезда, созванного генерал-губернатором Д. И. Суботичем. С. 7. 2 Там же. С. 9. 3 Там же. С. V, 48. 276 « е дол о т подд о о е ол до …» Необходимость освобождения инородцев от китайской ка- балы осознавалась русской администрацией еще в ХIХ в., во вся- ком случае, речь об этом велась и на I, и на II съездах губернато- ров Приамурского края. Но шаги в этом направлении были пред- приняты только после Русско-японской войны в связи с увеличе- нием русского переселения. В тайгу стали отправляться экспеди- ции с целью поиска удобных земель под переселенческие участки, попутно они знакомились с положением инородцев. В одном из номеров «Московских ведомостей» была напеча- тана статья «Как хозяйничают китайцы в Уссурийской и При- амурской тайге». Автор утверждал, что в кабале у китайцев нахо- дятся буквально все инородцы Приамурского края, что их на- плыв в тайгу год от года увеличивается. Он обвинял местную ад- министрацию в индифферентном отношении к инородцам, в равнодушии к их судьбе. Канцелярия приамурского генерал-губернатора заявила в ответ, что сотрудники газеты «не придерживались строго фактов, а дополнили свои описания свидетельствами, не вполне отве- чающими действительности и неизвестно откуда почерпнуты- ми»1. Отмечалось, что сфера интенсивного влияния китайцев на инородцев ограничивалась Северо-Уссурийской тайгой, т. е. ме- стностями между р. Уссури и Татарским проливом. Там это влияние существовало издавна и сохранялось из-за полного от- сутствия путей сообщения, отдаленности от русских поселений и крайне затрудненного доступа. Но и там по мере русской колони- зации число китайцев уменьшалось. Приамурский генерал- губернатор объяснял, что русские власти редко заглядывали в тайгу не потому, что индифферентно относились к судьбе ино- родцев, а из-за затрудненности доступа к их стойбищам, крайней малочисленности местной администрации, из-за отсутствия средств на снаряжение дорогостоящих экспедиций. К тому же китайское население тайги почти всегда было вооружено, поэто- му предъявляемые к ним требования русских властей должны были подкрепляться реальной силой, которой в распоряжении местной полиции, состоящей из одного пристава на громадную территорию стана, просто не было.
1 Отношение канцелярии приамурского генерал-губернатора от 11 июня 1908 г. – в Зем- ский отдел МВД // РГИА. Ф. 1284. Оп. 185. Д. 23. Л. 7. 277 Положение начало меняться с проведением дорог (особенно со строительством Уссурийской железной дороги) и образовани- ем в глухой тайге опорных пунктов для русских переселенцев. В 1907 г. по распоряжению приамурского генерал-губернатора бы- ло отправлено несколько экспедиций, которые побывали в ино- родческих стойбищах в тайге и составили по возвращении под- робные отчеты. В фонде канцелярии приамурского генерал- губернатора, например, отложилась докладная записка чиновни- ка особых поручений Казаринова о поездке на реку Иман по по- воду жалоб орочей на притеснения со стороны китайцев1. После ознакомления с этим отчетом приамурский генерал- губернатор издал распоряжение, широко растиражированное на русском и китайском языках. Вс ем китайцам, проживающим на русской земле по р. Иману и его притокам, объявлялось, что они: «1) Не должны обижать наших подданных орочей и гольдов и чинить над ними самоуправства; 2) что означенные инородцы в своих торговых сделках совершенно свободны и имеют полное право по своему усмотрению уплачивать долги китайцам деньга- ми или пушниной, продавать последнюю и покупать товары, где хотят, т. е. у китайцев на месте или в русских городах, селах, ка- зачьих станицах и поселках; 3) что несоблюдение сего и притес- нение наших орочей и гольдов китайцами могут иметь для по- следних весьма серьезные последствия – даже повести к прину- дительному выселению за границу»2. Всем китайцам объявили, что они должны в 1908 г. оставить самовольно занятые участки в Уссурийской тайге и выселиться в Китай. Для наблюдения за ис- полнением командировались особые чиновники с воинскими от- рядами, которые в 1908 г., например, выселили из Улахемской тайги около 5 тысяч китайцев3. Приамурская администрация признавала, что сразу уничто- жить китайскую торговлю с инородцами, их закабаление вряд ли удастся, но считала необходимым «вести с этим злом энергичную борьбу» и выражала надежду на то, что эта борьба «несомненно увенчается успехом».
1 Докладная записка чиновника особых поручений надворного советника Казаринова о поездке в п. Иман с переводчиками китайского и ороченского языков по поводу жалобы орочен на притеснения со стороны китайцев // РГИАДВ. Ф. 702. Оп. 3. Д. 302. Л. 355–387. 2 Объявление приамурского генерал-губернатора всем китайцам, проживающим на рус- ской земле по р. Иману и его притокам // Там же. Л. 407–408. 3 Отношение канцелярии приамурского генерал-губернатора от 11 июня 1908 г. – в Зем- ский отдел МВД // РГИА. Ф. 1284. Оп. 185. Д. 23. Л. 8. 278 « ел тел е е о ко п л …» В очередном проекте мер «борьбы против наплыва желтых», составленном в 1908 г . приамурским генерал-губернатором П. Ф. Унтербергером, была только одна статья, касающаяся ки- тайской торговли. По этой статье обязательство платить пас- портный сбор распространялось и на торговцев 1 и 2 гильдий , если они выбирали лишь полугодовые свидетельства. Но и этот проект был отвергнут Государственной Думой в 1909 г. Кроме перечисленных основных проектов с указанием мер для ограничения китайской торговли, в архивах канцелярий раз- личных учреждений Приамурского края отложились и предло- жения отдельных лиц и организаций. Гласный Хабаровской го- родской Думы В. А. Овчинников предлагал 16 декабря 1910 г. на- чальнику Амурской экспедиции Н. Л. Гондатти «обязывать тор- гующих китайцев... при выборе промысловых свидетельств пред- ставлять свои фотографические карточки и карточки своих приказ- чиков»1. Это полезно для податных инспекторов, наблюдающих за торговыми помещениями, для уездной полиции, которая занима- лась розыском неисправных плательщиков промыслового налога. Были предложения запретить проживать китайцам в торговых по- мещениях, установить за торговцами медицинский надзор и т. п. В. К. Арсеньев, рассуждая о торговле в деревнях, признавал, что сразу удалить всех китайских торговцев нельзя, поскольку крестьяне останутся без кредита и без предметов первой необхо- димости. Поэтому он предлагал ввести «процентную норму, со- образуясь с числом русских лавок и с числом дворов в деревне», постепенно сокращая китайские лавки и увеличивая русские. Он считал необходимым ввести пошлины «на все предметы китай- ского обихода, не исключая плотничных и огородных инструмен- тов»: «Посмотрите, во что одет китаец? Он весь с ног до головы одет в изделия китайских фабрик (черная ластиковая материя, синяя даба, черная обувь на белой подошве, китайская шапка и т. д.). Посмотрите обстановку китайской фанзы – чайники, чашки, сундуки, трубки, котлы, веера, счеты, подсвечники, окон- ная бумага, конское снаряжение, кольца, бляхи, вся домашняя утварь, кузнечные, плотничные, столярные инструменты и по- стельные принадлежности, веревки, нитки, краски и т. п. – все решительно китайское, ничего русского. Где китаец делает по-
1 РГИАДВ. Ф. 702. Оп. 1. Д. 1712. Л. 22. 279 купки? Исключительно в китайских лавках. Он готов заплатить дороже, внести пошлину, готов пройти лишние версты, но не- пременно купит в китайской лавке». Поэтому пошлины на «предметы китайского обихода», по мнению В. К. Арсеньева, принудят китайцев «подстраиваться под вкус русских и приобре- тать русские товары с русских фабрик», что уменьшит «перелива- ние русского золота из Приамурья за границу»1. В большинстве случаев предлагаемые меры признавались несвоевременными (как, например, предложение управляющего Амурской казенной палатой об установлении для китайцев залога за нарушение правил торговли) или были использованы при со- ставлении проектов и, таким образом, претерпели ту же участь, что и сами проекты. Причины неудач всех ограничительных мероприятий были проанализированы в ходе работы Амурской экспедиции. Упол- номоченный Министерства иностранных дел В. В. Граве пришел к выводу, что все эти мероприятия оказались несостоятельными потому, что они главным образом носили запретительный ха- рактер или облагали китайскую торговлю сборами, которые на практике либо никогда не могли быть внесены, либо при полу- чаемых китайцами барышах представляли несущественную и легко вносимую сумму. Так, предложение комиссии Шевелева 1893 г. о подчинении контроля за сборами китайским обществам, по мнению В. В. Гра- ве, было совершенно неприемлемым, так как создавало бы «еще большую солидарность между фирмами» и узаконило бы подчи- нение мелких торговцев крупным предприятиям, ставя мелкие предприятия не только в экономическую, но и административ- ную зависимость от крупных. В. В. Граве полагал, что мероприятия администрации только тогда будут иметь практические результаты, когда будут направ- лены против самих особенностей и принципов китайской тор- говли, но такие меры не могут быть введены моментально, а должны постепенно и последовательно проводиться в жизнь в течение нескольких лет. Чтобы избежать протестов со стороны Китая, они должны касаться не одних только китайцев, а вообще всех торгующих иностранцев. В. В. Граве считал необходимым провести законодательным порядком в виде примечаний к уже действующим статьям зако-
1 Арсеньев В. К. Китайцы в Уссурийском крае // Зап. Приамур. отд. Император. рус. геогр. о-ва. Т. 10, вып. 1. Хабаровск, 1914. С. 200–201. 280 нов два правила. Во -первых, обязать всех китайских купцов и промышленников в Приамурском крае для открытия торгового или промышленного заведения получать предварительное раз- решение у податного инспектора или заменяющих его органов торгового надзора, причем оно должно предваряться выборкой промыслового свидетельства. Во-вторых, распространить на ки- тайских купцов и промышленников правило из действующего Устава о промысловом налоге для торговли из подвижных поме- щений и коммивояжеров. Согласно этому правилу, податным инспекторам и заменяющим их органам торгового надзора пре- доставлялось право в случае обнаружения торговли без разреше- ния и промыслового свидетельства соответствующего разряда требовать для обеспечения штрафа определенную сумму в залог, а в случае неуплаты залога налагать арест на товары на сумму штрафа. Этим достигались бы две цели: уменьшилось бы число китайских торговых и промышленных предприятий без промы- словых документов, сократилось бы число торговцев за счет всех тех, кто не сможет приобретать торговые документы или не имеет исправных паспортов. Чтобы китайские торговцы не выбирали свидетельства ниже положенного разряда, В. В. Граве предлагал снабдить всех по- датных инспекторов особыми инструкциями, подробно разъяс- няющими особенности китайской торговли, в основном те, ко- торые касались «скрытой системы товариществ и сокрытия под видом временно проживающих родственников приказчиков». Владея этой информацией, пода тным инспекторам легче было бы обнаруживать подобные предприятия, а их хозяевам при- шлось бы или платить налоги более высокого разряда, или за- крывать свое заведение. В. В. Граве отдавал себе отчет в том, что эти меры лишь осла- бят китайскую торговлю, но не уничтожат ее конкуренции с рус- скими торговцами. В условиях, когда не приходилось рассчиты- вать на частную инициативу, на помощь русской торговле и насе- лению должно было прийти государство с учреждением мелкого кредита. Государство должно было организовать сеть переселен- ческих лавок типа мелочной торговли, особенно в новых местах, открытых для переселения, которые имели бы право отпускать товары в кредит новоселам, кредитовать общественные и потре- бительские лавки в селах и, наконец, открыть казенные склады в стойбищах инородцев для обмена товаров на пушнину по спра- ведливым ценам. Кроме того, параллельно с этими общими ме-
281 рами, постепенно, по мере развития русской торговли, должны вводиться такие меры, как: запрещение китайской торговли и русской через посредников-китайцев в местах жительства ино- родцев и среди новоселов; запрещение развозной и разносной китайской и русской с помощью китайцев торговли, за исключе- нием торговли продуктами питания; запрещение китайской тор- говли и промышленности в крае без гильдейских свидетельств I и II разрядов. Мероприятия эти можно было смело распространять на всех иностранцев, так как для европейских торговцев они не имели существенного значения. Иностранцы, за малым исключе- нием, не торговали среди инородцев, не занимались развозной и раз- носной торговлей и почти все выбирали свидетельства I гильдии1. Все эти предложения полностью вошли в общие выводы от- чета В. В. Граве как «желательные реформы в законах и правилах, регулирующих пребывание иностранцев в Приамурском крае»2, которые должны были учитываться в дальнейшей политике при- амурской администрации в отношении китайских подданных.
«О е о к т ко то о ле » Указанные предложения стремился провести в жизнь в рам- ках общей политики по ограничению наплыва китайцев началь- ник Амурской экспедиции Н. Л. Гондатти после его назначения в 1911 г. на пост приамурского генерал-губернатора. Н. Л. Гондатти считал, что в первую очередь нуждалась в принятии ограничительных мер торговля в селениях и таежной местности. В представлении главе правительства В. Н. Коковцеву он писал: «Китайские торговцы свили себе прочные гнезда почти в каждом крестьянском и казачьем селении и инородческом стойбище, каждом приисковом и таежном районе, и ко мне по- ступают многочисленные заявления от русских людей о положи- тельной невозможности конкурировать с ними и о постепенном захвате ими всех торговых операций»3. Причины такого роста китайской торговли он видел не только в чрезвычайно низком уровне жизненных потребностей китайцев и умением довольст- воваться минимальной прибылью, но и в недобросовестных приемах торговли «в виде сбыта плохого товара и обвешивания
1 Граве В. В. Указ. соч. С. 42–44. 2 Там же. С. 243–244. 3 Представление приамурского генерал-губернатора от 30 мая 1912 г. – председателю Сове- та Министров // РГИАДВ. Ф. 702. Оп. 2. Д. 472. Л. 76. 282 малоразвитых покупателей» и в полном экономическом закаба- лении инородцев. Н. Л. Гондатти беспокоило то, что китайские купцы являлись «проводниками для распространения в крае кон- трабанды, а их лавки – питательными пунктами для хунхузов и всякого рода китайских бродяг, наводняющих нашу тайгу беспо- щадно». Пресечь все эти злоупотребления с помощью только тор- гового надзора невозможно из-за малочисленности государст- венных чиновников на огромной территории. Внимательно изучив все торговые договоры с Китаем, Н. Л. Гондатти пришел к выводу, что китайские подданные в Рос- сии могли заниматься торговыми делами в местах, открытых для торговли (по ст. 7 дополнительного Пекинского договора 1860 г.), и свободно беспошлинно торговать в 50-верстной пограничной полосе (по ст. 1 правил для сухопутной торговли, приложенных к Петербургскому договору 1881 г.). Но если в Китае все открытые для торговли места в договорах определены, то в отношении та- ких мест в России никаких указаний не имелось. Поэтому гене- рал-губернатор предложил правительству определить местности Приамурского края, открытые для китайской торговли, отнеся к их числу только шесть городов – Благовещенск, Владивосток, Зею-Пристань, Николаевск, Никольск-Уссурийский и Хабаровск, а 50-верстную пограничную полосу он предлагал отменить «как можно скорее». Все остальные местности края должны быть совер- шенно закрыты для китайской торговли. Чтобы осуществлять на- блюдение за китайской торговлей в 50-верстной пограничной поло- се (до ее отмены), генерал-губернатор полагал разрешить ее только в тех местах, где были чины полиции или волостного управления1. Кроме официальных представлений дальневосточной адми- нистрации в Петербург поступали жалобы от приамурского купе- чества с ходатайствами о защите русской торговли. Компаньон торгового дома «И. Я. Чурин и Ко» коммерции советник А. В. Касьянов написал в Министерство финансов о том, какой ущерб несут русские торговцы из-за контрабандной китайской торговли и мелких торговцев в деревнях. Проехав по Амуру, Касьянов лично слышал жалобы торгующих казаков в станицах Поярковой, Раддэ, Михайло-Семеновской и др., «что они совер- шенно не торгуют, что им грозит разорение, так как не имеют возможности бороться с китайцами, и что недалеко то время, ко- гда вся мелочная торговля на Амуре перейдет в их руки». Он счи-
1 РГИАДВ. Ф. 702. Оп. 2. Д. 472. Л. 77. 283 тал ошибочным мнение о полезности китайской конкуренции, которая давала возможность русскому потребителю покупать бо- лее дешевые товары, так как «китаец, убив русскую мелочную торговлю в крае, впоследствии воспользуется отсутствием конку- ренции и будет получать благоприятные барыши и все свои на- копленные деньги в крае увезет все-таки в Китай». Касьянов об- ращал внимание на то, что китайские торговцы, зная прекрасно все окрестные дороги, тропинки, места расположения и количе- ство таможенной стражи, служили «главными пособниками» кон- трабандной торговли, и предупреждал, что в случае политических осложнений китайские торговцы, «распродав товар, немедленно уедут к себе на родину, и жители поселков останутся без торговцев, могущих удовлетворять их предметы жизненного обихода». Он предлагал, наряду с обложением китайцев торговыми сборами, обязать их выплачивать особые налоги в пользу станиц, селений, городов, такие, как школьный, больничный и др. сборы. Чтобы затруднить ввоз контрабанды, необходимо, кроме увели- чения пограничной таможенной охраны, издать закон, разре- шающий русским жителям передавать захваченную контрабанду в поселковые или станичные управления, а в городах – в тамож- ни, чтобы продавать ее с аукциона, а все вырученные деньги, ис- ключая акциз и пошлины, пускать на премии тем, кто поймал контрабандистов. Тогда, по мнению Касьянова, «китаец, убедив- шись в невыгодной контрабандной операции, сопряженной с риском и имущественной потерей, возможно, что бросил бы этот прибыльный теперь промысел»1. Министру торговли и промышленности было поручено вы- работать совместно с приамурским генерал-губернатором меро- приятия, необходимые для упорядочения китайской торговли в Приамурском крае, и представить их на рассмотрение правитель- ства. При Министерстве торговли и промышленности было соз- дано специальное Совещание под председательством управляю- щего отделом торговли Сибилева, по постановлению Совета Ми- нистров от 7 февраля 1913 г. было образовано межведомственное совещание по делам Дальнего Востока под председательством приамурского генерал-губернатора2.
1 Докладная записка компаньона Торгового Дома «И. Я. Чурин и К°» коммерции советни- ка Александра Васильевича Касьянова – министру финансов // РГИА. Ф. 1284. Оп. 185. Д. 23. Л. 104–105. (Эта записка была препровождена для сведения министру внутренних дел, который наложил на нее свою резолюцию: «Иметь в виду при выработке иммиграци- онного закона»). 2 Особый журнал Совета Министров 6 июня 1913 г. // РГИА. Ф. 1276. Оп. 4. Д. 28. Л. 16. 284 На заседании этого совещания под председательством Н. Л. Гондатти 1 мая 1913 г. обсуждался вопрос «о мерах борьбы с китайской торговлей». Намеченные меры имели целью «оградить от китайской эксплуатации местности, наиболее слабо заселен- ные и удаленные от культурных центров Приамурья, главным же образом местных инородцев, которые не только находятся в кабале у китайских торговцев, но фактически судятся и управляются ими»1. Совещание пришло к выводу о необходимости принятия следующих мер: запретить иностранную торговлю в районах инородческих кочевий, разрешить торговлю только по I и II раз- рядам и открыть казенные магазины для инородцев. Хотя речь шла об иностранной торговле, направлены эти меры были ис- ключительно против китайских торговцев. Участники совещания высказались за «воспрещение иностранцам торговать вне городов и пунктов, имеющих полицейско-промысловый надзор». Эти меры вызвали возражения со стороны представителя Министерства иностранных дел, который считал, что они могут иметь серьезные последствия, так как они нарушают экономиче- ские интересы иностранных государств, особенно Китая и Япо- нии. Его доводы совещание признало неубедительными, полагая, что «насущные интересы русского дела на Дальнем Востоке, без сомнения, могут и должны быть отстаиваемы всеми способами, какие только для этого требуются, сообразно с пользой и досто- инством государства...»2. В итоге было поручено министру торговли и промышленности при разработке законопроекта об иностранной торговле в Приаму- рье учитывать выработанные совещанием предложения по ее огра- ничению, а министру внутренних дел – принять меры к скорейшему осуществлению устройства казенных магазинов для инородцев. Решения межведомственного совещания были переданы на рассмотрение Совета Министров, который пришел к выводу, что предложения внесены «без надлежащей разработки их и в совер- шенно схематическом виде, не допускающем обоснованной оцен- ки соответствующих мер в смысле практической их осуществи- мости и целесообразности»3. Недостаточно было выяснено отно- шение к проектируемым ограничительным мерам всех заинтере-
1 Журнал Междуведомственного Совещания под председательством приамурского генерал-губернатора Гондатти по делам Дальнего Востока. Заседание 1 мая 1913 г. // РГИА. Ф. 394. Оп. 1. Д. 59. Л. 66. 2 Там же. 3 Особый журнал Совета Министров от 6 июня 1913 г. // РГИА. Ф. 391. Оп. 5. Д. 602. Л. 49. 285 сованных ведомств, поэтому решения совещания были переданы для дальнейшего рассмотрения в эти ведомства – в министерства финансов, внутренних дел, юстиции, торговли и промышленно- сти, путей сообщения и земледелия. Таким образом, в очередной раз проведение мероприятий по ограничению китайской торговли в Приамурском крае в законо- дательным порядке было отложено на неопределенный срок и до Первой мировой войны никакого закона по этому вопросу так и не было принято. Не случайно накануне мировой войны в «Приамурских ве- домостях» была перепечатана статья из Никольской газеты «Ус- сурийская мысль», которая, отмечая довольно успешную полити- ку местных властей в «желтом вопросе» в пользу русских рабо- чих, сетовала на то, что того же нельзя сказать о торговле. «Во- прос о китайской торговле в крае, представляющей большой на- рыв на теле, высасывающий из него все соки, затрагивается в ред- ких случаях. Затронуть его боятся точно так же, как трусливый больной до поры до времени боится дотронуться до созревающей у него на теле болячки до тех пор, пока боль не сделается невыно- симой»1. Автор недоумевал, почему для ограничения китайской торговли, выкачивавшей такие колоссальные суммы из Приаму- рья, перед которыми меркнут заработки китайских чернорабо- чих, никаких мер администрацией не предпринималось. Вот как отвечал на этот вопрос П. Ф. Унтербергер, имевший огромный опыт административной работы: «Внедрение китай- ской торговли в Приамурье в интересах преобладания русской национальности и русских государственных интересов в крае, несомненно, нежелательно, но, с другой стороны, конкуренция китайцев содействует понижению цен и поэтому для потребителя имеет свои осязательные выгоды»2.
од В целом политика приамурской администрации в отноше- нии китайской торговли в крае заключалась, начиная с 1890-х гг., в выработке различных проектов по ее ограничению, так и не по- лучивших законодательного подтверждения до Первой мировой войны. Направлены они были преимущественно против мелкой
1 Приамур. ведомости. 1914. 22 июля. 2 Унтербергер П. Ф. Указ. соч. С. 174. 286 китайской торговли в сельской местности, стойбищах инородцев, развозного и разносного торга, тогда как торговля в городах не только допускалась, но считалась полезной и необходимой. Из всех проектируемых мероприятий на деле осуществить удалось немногие: постановления правительства были приняты только по обложению таможенными пошлинами китайских товаров первой необходимости – продуктов питания (чумизы, бобов) и одежды (в духе предложений В. К. Арсеньева) и по ходатайству приамур- ского генерал-губернатора был отменен беспошлинный ввоз ки- тайских товаров в пределы 50-верстной полосы. Все мероприятия приамурской администрации по ограниче- нию китайской торговли разбивались, с одной стороны, о суще- ствующие политические и торговые договоры с Китаем. Не слу- чайно против проектов выступали, как правило, представители Министерства иностранных дел. С другой стороны, непреодоли- мым препятствием была дешевизна китайских товаров и в силу этого выгодность китайской торговли для местного русского на- селения. Очевидно, из -за этого противоречия, вытекающего из двойственного проявления и значения китайской торговли, при- амурской администрации так и не удалось выработать меры, ко- торые, ограничивая отчасти китайскую торговлю, в то же время сохраняли бы ее несомненные выгоды для населения края.
287 « ет л к до о к т »: о т к т ко то о л у ко к е у е е XIX–XX .1
т О ОК
Все авторы конца ХIХ – начала ХХ в., писавшие о китайцах на русском Дальнем Востоке, отмечали их исключительную роль в экономической жизни. Характерна оценка Д. И. Шрейдера: при- сутствие китайцев являлось «абсолютно необходимым условием более или менее сносного существования европейца... Он и при- слуга (“бой” – по местной терминологии), он и ремесленник, и огородник, и мясоторговец, и фактор, комиссионер, подрядчик, лавочник, земледелец, пахарь – словом, все, что угодно. Все сферы труда и местной промышленности находятся почти исключи- тельно в его руках»2. Многие исследователи, будь то представители центральных ведомств или высшей краевой администрации, военные или гра- жданские чиновники, путешественники или местные обыватели, неоднократно предпринимали попытки подразделить китайских подданных Приамурья на отдельные категории по роду занятий или по месту проживания. Во всех классификациях неизменно присутствуют торговцы, хотя называть их могли по-разному. Для секретаря главного начальника тихоокеанской эскадры штабс- ротмистра В. В. Крестовского это «мелкие плуты-торгаши», для генерал-губернатора Восточной Сибири Д. Г. Анучина – «торго- вые люди, являющиеся на всем пространстве Восточной Сиби- ри», для чиновника особых поручений при Приамурском гене- рал-губернаторе Аносова – «занимающиеся торговлей», а для штаб-офицера для поручений Переселенческого управления и известного исследователя Дальнего Востока В. К. Арсеньева – «купцы в городах, селах, деревнях».
1 Журнальная версия статьи была опубликована в тематическом номере журнала «Извес- тия Иркутского государственного университета. Серия: Политология. Религиоведение», подготовленного в рамках Программы стратегического развития ИГУ на 2012–2016 гг. проекты Р222-МИ-003, Р222-ОУ-037 (Сорокина Т. Н. «Заветная мысль каждого китайца»: форматы китайской торговли в Приамурском крае на рубеже ХIХ–ХХ вв. // Изв. Иркут. гос. ун-та. Сер. Политология. Религиоведение. 2014. Т. 10. С. 84–102). 2 Шрейдер Д. И. Наш Дальний Восток. (Три года в Уссурийском крае). СПб. : Сиб. изд. А. Ф. Девриена, 1897. С. 49. 288 Даже из этого заметно, что китайская торговля в Приаму- рье – это явление многосложное, как и отношение к нему. В ста- тье будут рассмотрены основные виды китайской торговли в Приамурском крае в конце XIX – начале XX в., ее традиционные способы и приемы. Источниками послужили главным образом сведения коммерческого советника, владивостокского купца пер- вой гильдии, директора торгового дома «Кунст и Альберс» А. В. Даттана, чиновника Переселенческого управления А. А. Па- нова, материалы Всероссийской переписи 1897 г., Амурской экс- педиции, Амурской казенной палаты, Владивостокского бирже- вого комитета, опубликованные Приамурским отделением Обще- ства востоковедения.
«… о т то о л о е ее д » Как писал представитель Военного ведомства в Комитете по заселению Дальнего Востока полковник Л. Болховитинов, в При- амурье «нет ни одного вида торговли, где нельзя было бы не встретить китайца: начиная с доставки на рынок предметов пер- вой необходимости, мелочной торговли с лотков на базарах, ла- вок в деревнях и кончая огромными магазинами в городах и крупнейшими фирмами, всюду фигурируют китайцы»1. Вся крупная торговля в Приамурье была сосредоточена ис- ключительно в руках немногих русских и частично иностранных фирм, среди которых ведущее положение занимали русская «Чу- рин и К°» и германская «Кунст и Альберс». Они имели свои отде- ления во всех городах и в некоторых больших селах Приамурья. Средняя же и мелкая торговля, а также почти вся торговля по сухопутной границе находились преимущественно в руках ки- тайцев. Некоторые авторы отмечали умение китайских торговцев вести дела по-европейски. Ю. Лигин через несколько лет после Русско-японской войны был поражен китайскими магазинами в Благовещенске: «Когда попадаешь в роскошные помещения тор- говых дворцов, только по одному признаку замечаешь, что нахо- дишься в Азии: обязанность заворачивать покупки в бумагу воз- ложена на китайских мальчиков, на “боев”»2. Все сведения о китайской торговле являются неполными и не- точными, поскольку не включают не поддающихся учету разносных
1 РГИА. Ф. 394. Оп. 1. Д. 7. Л. 60; Болховитинов Л. Желтый вопрос на русском Дальнем Востоке // Воен. сб. 1910. № 2. С. 189. 2 Лигин Ю. На Дальнем Востоке. М., 1913. С. 69. 289 и развозных торговцев, водовозов и водоносов и пр., а также ук- лонявшихся от выборки промысловых свидетельств китайцев. А. В. Даттан, анализируя структуру выданных владивосток- ской городской управой промысловых свидетельств, не обнару- жил там приобретающих свидетельства 1-й гильдии китайцев, хотя, как считал коммерческий советник, «по оборотам своим немало китайских фирм должны бы платить за нее»1. Затрудни- тельным оказалось определить и сумму торговых оборотов ки- тайских фирм, поскольку никаких цифр они не предоставляли. Однако зная, что все прибыли они переводили в Китай при со- действии крупных русских и европейских торговых фирм («Ше- велев и К°», «Кунст и Альберс», «О. Линдгольм и К°» и др.), А. В. Даттан смог составить примерное представление об общем торговом обороте китайских торговцев Южно-Уссурийского края по суммам их денежных переводов. В 1889 г. общая сумма оборо- тов составляла 1,5 млн серебряных рублей, в 1891 г. – 2,5 млн, а к 1893 г. выросла до 6 млн руб.2 Данные всероссийской переписи собирались путем личных посещений и опросов владельцев предприятий и потому счита- ются ближе к истине, а вот цифры из отчета уполномоченного Министерства иностранных дел в Амурской экспедиции В. В. Граве основаны на сведениях официальной регистрации промысловых документов, которые во многих случаях не выби- рались китайцами. По данным переписи 1897 г ., примерно 10,5 % китайского населения Приамурья были заняты торговлей. На первый взгляд, это немного. Но учитывая слабую заселенность региона, то, что в 1907 г. численность его китайского населения превышала 80 тыс. человек, это число, как считал А. А. Панов, «не может не пока- заться чрезмерным». В своей справке для Комитета по заселению Дальнего Востока он оценил преобладание торговцев «желтой расы» над европейцами в 2,5 раза3. Составив по данным переписи таблицу по «родам торговли» и числу занятых в них лиц, он при- шел к выводу, что наиболее распространенными («излюбленны- ми») видами китайской торговли в Амурской области являлись смешанная торговля разными товарами и разносной и развозной
1 Даттан А. В. Исторический очерк развития Приамурской торговли. М. : Тип. Т. И. Гаген, 1897. С. 77. 2 Там же. С. 79. 3 РГИА. Ф. 394. Оп. 1. Д. 7. Л. 101; Панов А. А. Желтый вопрос в Приамурье. Историко- статистический очерк. СПб. : Тип. Ф. Вайсберга и П. Гершунина, 1910. (Отд. отт. из журн. «Вопросы колонизации» № 7). С. 27. 290 торг (более 82 % китайских торговцев). В Приморской области добавлялась еще торговля различными продуктами сельского хо- зяйства: «овощами, фруктами, орехами и другой съедобной мело- чью растительного царства», а все эти три вида торговли погло- щали «66 % всего торгующего китайского люда». В отличие от Амурской области, отмечалось заметное стремление захватить торговлю зерновыми продуктами, тканями и одеждой, трактир- ный промысел и торговлю спиртными напитками в специальных питейных заведениях. Эти заведения содержались исключитель- но для массы приходящих в край китайцев, которые предпочита- ли питаться только в китайских «харчевках» и пить свое «манзов- ское» пиво, совершенно отличное от европейского и по вкусу, и по способу приготовления1. По данным В. В. Граве, в первом десятилетии ХХ в. сущест- венных изменений в структуре китайской торговли не произош- ло. Лидировала смешанная торговля разными товарами, продук- тами сельского хозяйства и мануфактурными изделиями. Разви- тая развозная и разносная торговля смешанными (промышлен- ными и продовольственными) товарами, как и раньше, не подда- валась официальному учету из-за невыборки документов. В отли- чие от Приморской области, в Амурской области за это время число китайских торговцев заметно сократилось. В. В. Граве объ- яснял это тем, что торговля здесь велась в основном на приисках через лавки приисковладельцев в кредит под добываемое золото, поэтому китайская торговля, основанная на скорости оборота, не могла получить значительного развития2. А. В. Даттан так писал о торговле во Владивостоке в конце ХIХ в.: «Китайские лавки давно уже раскинулись по всему городу от одного конца до другого. Не имея права приобретать землю в собственность, китаец пользуется арендой и постепенно вы- страивает всюду свои помещения, при посредстве которых пау- тина его торговли, мелочной и невзыскательной, но страшно ус- тойчивой и для него весьма доходной, все шире и шире охватыва- ет главный порт края, а из него постепенно пробирается дальше в деревни и села. Крупный коммерсант, не китаец, сдавливается массой китайских магазинов в центре торгового движения, мел- кий обездоливается этими растущими справа и слева, спереди и
1 РГИА. Ф. 394. Оп. 1. Д. 7. Л. 101–102. 2 Граве В. В. Китайцы, корейцы и японцы в Приамурье. Отчет Уполномоченного Мини- стерства иностранных дел В. В. Граве // Тр. командированной по Высочайшему повелению Амур. экспедиции. СПб., 1912. Вып. 11. С. 363. 291 сзади, как грибы после дождя, лавчонками , постепенно крепну- щими и забирающими окружающий район в свои руки»1. Крас- норечиво об этом свидетельствуют статистические данные. Если в 1893 г., по данным Даттана, во Владивостоке было 127 мелких ки- тайских лавок при 23 русских2, то, по данным управляющего Амурской казенной палатой, в 1909 г. их было 447 при 99 русских, а в 1910 г. – 625 при 1813. Аналогичная ситуация сложилась и в Никольске- Уссурийском, где, начиная с 1883 г., отчасти обанкротились, от- части ликвидировали свои предприятия 20 русских торговцев. К 1893 г. торговля велась в 69 китайских лавках, из которых в 1883 г. не существовало ни одной4. В 1909 г. китайских лавок здесь уже было 245, русских – 48, а в 1910 г. соответственно 272 и 1065. В Хабаровске, по данным Амурской казенной палаты, в 1912 г. на 1 160 торгово-промышленных предприятий, принадле- жавших русским предпринимателям, приходилось 762 китайских. Учитывая большое число китайских лавок, торгующих без ведома властей и без документов, можно сказать, что и здесь китайцы играли значительную роль. Особенно это относилось к мелочной торговле и торговле разными товарами, где китайцам принадле- жало 207 мелочных торговых предприятий, русским – 183, китай- ских предприятий, торгующих разными товарами, было 150, а русских – 67. Многие кузнечные, слесарные , экипажные, сапож- ные мастерские также находились в руках китайцев6. В сельской местности китайские торговцы заняли еще более прочное положение, чем в городах. Пограничный комиссар Южно-Уссурийского края, проехав в апреле 1914 г. по вновь об- разовавшимся и старожильческим поселкам и деревням, доносил военному губернатору: «...нельзя не видеть, что вся мелочная тор- говля в руках китайцев, а в тех поселках, где нет лавочников- китайцев, с товарами ходят или разносчики – мелкие торговцы- китайцы, или деревни, поселки и селения, лежащие близ грани- цы, прибегают к контрабандному получению товаров из-за гра- ницы...»7. Об этом же писал член-корреспондент Приамурского
1 Даттан А. В. Указ. соч. С. 85–86. 2 Там же. С. 86. 3 РГИА. Ф. 394. Оп. 1. Д. 47. Л. 53. 4 Даттан А. В. Указ. соч. С. 86. 5 РГИА. Ф. 394. Оп. 1. Д. 47. Л. 53. 6 Записки Приамурского отдела Императорского Общества Востоковедения. Хабаровск, 1913. Вып. 2. С. 276. 7 РГИАДВ. Ф. 1. Оп. 12. Д. 558. Л. 317. 292 общества востоковедения, сельский учитель Иван Лукьяниц: «Почти во всех селениях края торговля находится в руках китай- цев. …Русские лавчонки встречаются изредка, да и те влачат жал- кое существование»1.
«К т е л ет т п уко т » Существовала еще одна важная сфера китайской торговли, особенно развитая в Приморской области – торговля среди мест- ных инородцев (гольдов, орочей и др.). Еще до присоединения Уссурийского края к России китайцы снабжали инородцев всеми необходимыми для жизни и промысла товарами в обмен на до- бытую ими пушнину. Вплоть до начала ХХ в. эти отношения фак- тически не изменились. Как сообщал хабаровский окружной на- чальник в рапорте военному губернатору Приморской области от 4 августа 1900 г., «большинство гольдов округи, кроме ближай- ших к городу, постоянно кредитовались у живущих среди них или приезжающих к ним с этой целью китайцев»2. Чтобы не конкурировать между собой и не повышать цены на пушнину, китайцы негласно разделили весь край на участки во главе с «джингуем» – хозяином. Торговля велась почти исключи- тельно меновая и, как правило, в кредит. Перед началом пушного сезона китаец снабжал инородцев всем необходимым по тем це- нам, которые издавна установились в отдельных участках тайги, в зависимости от степени их доступности и удаленности от жилых мест. Например, в 1904 г. по р. Бикин пуд буды стоил от полови- ны до 3 соболей, пуд простого маньчжурского табака – 6 соболей, пуд соли – 3 соболя, три сажени бязи – 1 соболь, фитильное ру- жье – 6 соболей, берданка – от 6 до 8 соболей, 20 патронов – 1 со- боль; по рекам Хунгари, Отою и в Императорской гавани за 1 со- боля можно было купить кулек американской муки в 55 фунтов, или 30 фунтов сахара, или 8 кирпичей чая, а фунт пороха стоил от ⅓ до 4 соболей, фунт свинца от ⅛ до 1 соболя и т. д.3 Начальник Хабаровской округи констатировал: «…не имея никаких ни личных, ни общественных денежных ресурсов, голь- ды по необходимости были вынуждены поддерживать свое суще- ствование, кредитуясь у китайцев в счет добычи своих охотничь- их и рыболовных промыслов. Факт нахождения гольдов... в рай-
1 Записки Приамурского отдела ... С. 276. 2 РГИАДВ. Ф. 1. Оп. 5. Д. 1361. Л. 111. 3 РГИА. Ф. 394. Оп. 1. Д. 7. Л. 104. 293 онах р. Сунгари в июне текущего года для снабжения себя и своих семей запасом годичного продовольствия от местных китайских торговцев под залог добычи зимнего промысла будущего года далеко не единичный, а, наоборот, едва ли не обыденный»1. Китайцы, принимая за меновую единицу только соболя, ис- кусственно поддерживали среди инородцев занятие исключи- тельно пушным промыслом. В случае неудачного промысла рас- плата переносилась до окончания следующего сезона, но уже с 50%-ной надбавкой к сумме долга. Так как начинать новый осен- ний промысел без патронов, свинца, пороха, провизии было не- возможно, то инородец снова брал их в кредит, залезая в неоп- латный долг и попадая вместе с семьей в кабалу. Оценивая меха и ведя учет долгов, китайские торговцы об- манывали инородцев. Как писал С. Я. Богданов, автор «Записки о Хабаровской торговле», составленной для III Хабаровского съез- да, «расчеты эти китайцы со своими безграмотными должниками ведут так странно, что должник, сколько бы ни платил, никогда не выходит из долгу»2. Долг переходил по наследству, от отца к сыну, поэтому китайский торговец был заинтересован в увеличении семьи закабаленного инородца, особенно в рождении сыновей. Полковник Болховитинов вспоминал, как ему жаловался один ки- таец-кредитор: «Мой орочен плохой, у него все девка родится...»3. В силу солидарности китайских торговцев невозможно было перейти от одного хозяина к другому, продавать и покупать мож- но было только у кредитора. В 60–70-е гг. ХIХ в. русские купцы неоднократно пытались проникнуть в тайгу с целью меновой торговли с инородцами, поднимались в верховья рек, где про- мышляли орочи или гольды, но купить что-либо у них в присут- ствии китайцев было практически невозможно. Как писал С. Я. Богданов, «убедившись, что китайцы закабалили промышлен- ников [инородцев-промысловиков], русские бросили это дело»4. Долговая зависимость привела к тому, что общины гольдов и орочей управлялись по специальным китайским законам. В фонде канцелярии Приамурского генерал-губернаторства есть тексты китайских законов (на китайском и на русском языках), действовавших в долине р. Иман и на приисках5. Виновные в
1 РГИАДВ. Ф. 1. Оп. 5. Д. 1361. Л. 111. 2 РГИАДВ. Ф. 702. Оп. 3. Д. 92. Л. 109. 3 Болховитинов Л. Указ. соч. № 3. С. 192. 4 РГИАДВ. Ф. 702. Оп. 3. Д. 92. Л. 110. 5 РГИАДВ. Ф. 702. Оп. 3. Д. 302. Л. 418–424. 294 проступках инородцы (например, за кражу соболя и пр.) приго- варивались к закапыванию живыми в землю, в зависимости от степени вины – вниз головой или вверх, за меньшую провинность могли закопать в состоянии опьянения, за большую – трезвым и т. п. «Все эти преступления, – писал Болховитинов, – глухая тайга заботливо и ревниво укрывает от глаз любопытных, позво- ляя китайцам вполне безнаказанно творить над инородцами суд и расправу»1. В тайгу начинали проникать и русские скупщики пушнины. Агроном при приамурском генерал-губернаторе Н. А. Крюков считал, что они обращаются с инородцами еще хуже, чем китай- цы, и что рассказы об эксплуатации инородцев китайцами «более или менее преувеличены»2. Проникновение в тайгу русских скупщиков пушнины привело постепенно к распространению торговли за деньги. В нижнем течении Амура, по сведениям, собранным В. В. Граве во время его личных поездок по Амуру для ознаком- ления с жизнью инородцев, соболь стоил от 15 до 50 руб. за шкурку, тогда как винтовка стоила 100–150 руб., сотня патронов – почти по 1 руб. за патрон, бутылка спирта – 3–5 руб., а пуд буды – 10–20 руб.3. Он считал, что инородцы в Забайкалье и по верхнему течению Амура уже были «подвластны» русским купцам, но по нижнему течению Амура, по рекам Иман, Сучан и в Ольгинском районе китайцы еще безраздельно господствовали. По сведениям лиц, посещавших по заданию Амурской экс- педиции стойбища инородцев, в Приморской области еще в 1910 г. в тайге существовали китайские склады товаров, инород- цы свободнее говорили по-китайски, чем по-русски. Они прини- мали периодически китайских чиновников, уплачивая им дань. С начала ХХ в. китайцы начали широко использовать торговлю опиумом. Они пытались настраивать инородцев против русских, против русской грамоты, распуская слухи о том, что русские вла- сти заберут их всех, особенно грамотных, в солдаты и т. п. Отношение к этой сфере деятельности китайских торговцев было неоднозначным. Агроном Н. А. Крюков считал, что китай- цы, снабжая инородцев всем необходимым, свободно объясняясь с ними, зная их нужды и разъезжая по чрезвычайно глухим без-
1 Болховитинов Л. Указ. соч. № 3. С.192. 2 Крюков Н. А. Промышленность и торговля Приамурского края. Н. Новгород : Тип. Т-ва А. Ржосницкого, 1896. С. 94. 3 Граве В. В. Указ. соч. С. 38. 295 людным местам, «очень для них полезны»1. А полковник Л. Бол- ховитинов называл китайцев «истинным пауком тайги»2. Большин- ство разделяло выводы Амурской экспедиции о том, что закабале- ние инородцев Приморской области усиливало политическое влия- ние китайцев, «делая их фактическими правителями и умаляя авто- ритет русской власти, который там совершенно призрачен»3.
« о л укл д, кото о де т к т к то о л » Чем объяснялся успех китайской торговли? Все авторы того времени, будь то представители гражданской и военной админи- страции, исследователи или случайно попавшие на Дальний Вос- ток люди, считали главной причиной природные коммерческие способности китайцев. Местный чиновник Перфильев сообщал, что «китаец по природе спекулятор и торгаш...»4. П. Ф. Унтербер- гер, отводя китайской торговле главу книги, писал: «Издавна из- вестно, что китайцы врожденные купцы, и, обладая выдающими- ся коммерческими способностями, они, где только представляет- ся им возможность, бросаются на торговлю во всех ее видах»5. Редактор журнала «Сибирские вопросы» П. Головачев отмечал, что китайцы «обладают врожденными качествами коммерсантов, они купцы по природе и в этом отношении имеют много общих черт с евреями, но только смотрят шире на свою деятельность... Китайские купцы предприимчивы, трудолюбивы, расчетливы, аккуратны и смелы. Неподвижность русских купцов, отсутствие инициативы слишком хорошо известны, так что китайские купцы в этом отношении являются неодолимыми их соперниками»6. Полковник Болховитинов считал, что «развитая и обширная кон- куренция» в Китае не давала китайским торговцам особого про- стора на родине, но за границей они быстро находили «удобную почву для применения своих врожденных способностей коммер- санта»7. Наконец, знаток торгового дела в Приамурье А. В. Даттан подчеркивал, что в перечне причин успеха китайской торговли
1 Крюков Н. А. Указ. соч. С. 94. 2 Болховитинов Л. Указ. соч. № 3. С. 190. 3 Граве В. В. Указ. соч. С. 38. 4 Государственный архив Амурской области (ГААО). Ф. 59-и. Оп. 1. Д. 22. Л. 5. 5 Унтербергер П. Ф. Указ. соч. С. 218–219. 6 Головачев П. Россия на Дальнем Востоке. СПб. : Тип. Исидора Гольдберга, 1904. С. 153. 7 Болховитинов Л. Указ. соч. № 3. С. 188. 296 «природные коммерческие способности китайцев, их хитрость, назойливость и пронырливость занимают не последнее место»1. Причины успеха объяснялись и рядом особенностей органи- зации китайской торговли. Все авторы обращали внимание на три основных способа или три принципа, которые делали затруд- нительной всякую конкуренцию с нею. Уполномоченный Мини- стерства торговли и промышленности в Амурской экспедиции А. Н. Митинский так сформулировал эти принципы: «1. Всякое предприятие артельное; барыш, за вычетом выданного на семью, вновь вкладывается в дело, постепенно уменьшая процент уча- стия первоначального заемного капитала. 2. Всякий торговец есть род банкира, связанного широкой системой взаимных кредитов с целым рядом лиц. Все расчеты сводятся к китайскому Новому году, пока же один и тот же капитал оплодотворяет ряд предпри- ятий. 3. Китаец стремится возможно скоро реализовать товары, хотя бы сбивая цены ниже прейскуранта»2. Примерно так же оценивает ситуацию В. В. Граве: «1) участие служащих в предприятии, 2) стремление как можно чаще обернуть капитал и вследствие этого удовольствование меньшей прибылью и 3)широкое кредитование крупными фирмами мелких»3. Но все же главная сила китайцев и главное их преимущество заключалось, по мнению А. А. Панова, «в том социальном укладе, на котором держится вся китайская торговля»4. Прежде всего, это широкое развитие кооперации. Как писал В. В. Граве, «вся тор- говля и промышленность китайцев ведется как бы на товарище- ских началах»5. Все служащие, начиная от главноуправляющего до последнего «боя» участвовали в прибылях предприятия и, сле- довательно, были заинтересованы лично в его успехе. Отсюда особая добросовестность, рачитель ность о деле, особая энергия. Прибыль в конце года распределялась между всеми, но не поров- ну, а в соответствии с долей участия личным трудом или вложен- ным капиталом. Большая часть прибыли вновь вкладывалась в дело, и тем самым увеличивалась доля участия служащих. Риск, неизбежный в каждом деле, распределялся на всех членов торго- вого предприятия и сокращался до минимума.
1 Даттан А. В. Указ. соч. С. 79. 2 Митинский А. Н. Материалы о положении и нуждах торговли и промышленности на Дальнем Востоке // Труды командированной по Высочайшему повелению Амурской экс- педиции. СПб. : Сиб. тип. В. Ф. Киршбаума, 1911. Вып. 8. С. 189. 3 Граве В. В. Указ. соч. С. 28. 4 Панов А. А. Указ. соч. С. 29. 5 Граве В. В. Указ. соч. С. 28. 297 Д. И. Шрейдер писал: «...В какую бы самую убогую лавчонку вы ни зашли – вы повсюду встречаете за прилавком, за которым и одному человеку в пору едва поместиться, целую ораву приказ- чиков. Содержание такого непомерного штата служащих, явно не соответствующего доходности предприятия, едва ли способного прокормить доходами одного человека, вас несказанно поражает, и вы обращаетесь за разъяснением к неподвижно покоящемуся на почетном месте жирному упитанному китайцу, представителю лавки; но от него всегда получите неизменный ответ: – Моя – компания. Сначала я воспринимал этот ответ как нежелание говорить с посторонним. Впоследствии убедился, что они говорили правду, и что все эти многочисленные приказчики, в действительности, являются равноправными компаньонами». Кроме того, отмечал Д. И, Шрейдер, «китаец способен зада- вить не столько положительными мерами и способами ее [тор- говли], сколько своим просто непостижимым свойством дово- дить свои потребности до предельного для человеческого сущест- ва минимума»1. Все служащие в китайских фирмах, участвуя в деле, получали ничтожное жалованье – 5–6 руб. в месяц там, где русские получа- ли бы 50–75 руб.2 Служащие и хозяин жили под одной крышей, спали чаще всего в торговых помещениях, питались из одного котла, предпочитая недорогие продукты. Это обходилось значи- тельно дешевле, чем содержание каждого в отдельности. Газета «Дальний Восток» писала: «Кому неизвестно, где и как живут ки- тайцы? Для всякого из них вполне достаточно небольшого, ар- шина в 1,5 шириною и 2,5 в длину, помещения на нарах, нужного только для размещения постели и легкого удобно переносимого скарба; подобным помещением довольствуются часто и богатый купец, и тут же, рядом, его приказчик-бедняк»3. Сам порядок китайской торговли, где отсутствовала рекла- ма, не было блестящих витрин в магазинах, а товары лежали на полках, завернутые в бумагу, не требовал аренды больших поме- щений, стоящих обыкновенно очень дорого. Накладные расходы китайских торговцев были значительно меньше, чем у русских фирм и торговцев. А. В. Даттан, основыва- ясь на материалах владивостокского купца Бринера, близко зна-
1 Шрейдер Д. И. Указ. соч. С. 23–25. 2 Панов А. А. Указ. соч. С. 29. 3 Дальний Восток. 1895. 19 апр. 298 комого с условиями китайской торговли и, по мнению Даттана, «являющегося в данном вопросе лицом вполне компетентным», подсчитал, что «торговые расходы самых крупных китайских фирм ни в коем случае не превышают 8 % с суммы оборота»1. Для крупной же русской фирмы торговые расходы, куда входили жа- лованье служащих, «квартира и стол их, награда, наем торгового помещения и амбаров, освещение и отопление, торговые доку- менты, страхование домов и товаров, а также мелкие расходы», составляли от 15 до 20 % с общей суммы оборота2. Это означало, что в то время, как китайский торговец продавал свои товары с надбавкой 7–12 %, русский должен был, при том же накладном расходе, торговать без прибыли. Именно это А. В. Даттан считал «самым веским фактором» силы китайской торговли, с которой «бороться отдельные русские фирмы почти не в состоянии»3. Китайская торговля была немыслима без широко развитого взаимного кредита, разветвляющегося на «великое множество мелких извилин и связывающего всех торгующих китайцев, от богача до самого мелкого разносчика, чем-то вроде круговой поруки взаимного одолжения»4. Каждый торгующий китаец был одновре- менно и банкиром, и клиентом множества других кредиторов. Наглядную картину этой системы дал в своем докладе о ки- тайской торговле от 1 ноября 1893 г. начальник Южно- Уссурийского округа: «Китайские предприятия в крае представ- ляют из себя как бы большой круг, обхватывающий всю область. В середине круга находится какая-либо крупная фирма во Влади- востоке, производящая обороты в год от ста до полтораста тысяч, от нее разветвляются во все стороны мелкие торговцы, торгую- щие от 5 до 15 тыс. в год, от этих идут, в свою очередь, торговцы с оборотом от 1 до 5 тыс. и, наконец, торговцы, разносчики с ни- чтожным сравнительно оборотом»5. Такая организация дела была совершенно непонятна евро- пейцу-индивидуалисту. Но китайцы легко разбирались в этой сети самых сложных и запутанных на первый взгляд кредитных отноше- ний и подводили итоги, сводя все счеты к своему Новому году. Бла- годаря этому кредиту, один и тот же капитал, проходя через множе- ство рук, давал заработок (пусть мизерный) всем участникам «круга».
1 Даттан А. В. Указ. соч. С. 80. 2 Граве В. В. Указ. соч. С. 30. 3 Даттан А. В. Указ. соч. С. 80. 4 Панов А. А. Указ. соч. С. 30. 5 РГИАДВ. Ф. 702. Оп. 2. Д. 420. Л. 124. 299 Именно этот кредит и позволял довольно устойчиво сущест- вовать самым мелким предприятиям, точную и остроумную ха- рактеристику которым дал Д. И. Шрейдер: «составляется группа подобного рода “капиталистов”, соединенными усилиями скола- чивается крохотный капиталец – он же основной, запасный и оборотный, – снимается подходящее помещение, с грехом попо- лам приобретается товар, вывешивается цветная, развевающаяся холщевая вывеска, расписанная блестящими иероглифами, при- думывается какое-нибудь название, бьющее в глаза (например, “глаз дракона”, “сияние звездного неба” и т. д.), для рекламы усаживается на почетном месте за прилавком самый жирный из компаньонов – обладающий усами и возможно более длинными ногтями, и на жи- вую нитку сколоченная лавочка функционирует на славу»1. И такие лавочки не просто существовали, но некоторые до- бивались сравнительного благосостояния. Еще одной причиной этого было стремление как можно быстрее обращать вложенный в дело капитал. Нередко, когда предоставлялась возможность ку- пить дешево новый товар, уже имеющийся продавался по цене ниже той, за которую его приобрели. Чтобы поскорее продать товар, китайский торговец охотно отпускал его в кредит и даже нередко навязывал его покупателю, продавая дешевле фиксированных в розничной торговле цен в тех европейских магазинах, где сам его приобретал. Это привлекало к нему не только инородцев, вкусы ко- торых китаец изучил в совершенстве, но и русских покупателей. Китайским торговцам не было равных в умении угодить кли- ентам, особенно постоянным. Как описывалось в газете «Дальний Восток», если у китайского продавца не имелось необходимых по- стоянному покупателю товаров, он тут же приобретал их, даже не наживая ни копейки прибыли и делая это «только ради расчета угодить вкусу и потребностям покупателя»2. В результате оказыва- лось, что при низкой цене и быстром обороте китайский торговец получал прибыли не меньше европейского конкурента.
«… у тел о тепе о ет тел » А. В. Даттан полностью воспроизвел небольшую статью из газеты «Восточно-Азиатский Ллойд», посвященную приемам и «плутням» китайской торговли. «Китайцев совершенно справед- ливо принято считать природными купцами. Обладая чрезвы-
1 Шрейдер Д. И. Указ. соч. С. 24. 2 Дальний Восток. 1895. 19 апр. 300 чайно развитым коммерческим инстинктом, они расчетливы, хитры и осмотрительны при заключении торговых сделок, не- утомимы в лукавых стараниях продать повыгоднее и в изуми- тельной степени изобретательны в придумывании всевозможных плутней». Европейский торговец, прежде чем назначить цены на товары, изучал рыночную конъюнктуру, принимал во внимание действительную стоимость товаров, их качество, следил за тем, чтобы запас товаров не превышал их спроса и наоборот. Китай- ский купец, поступая так же, плюс ко всему еще изучал каждого покупателя, рассматривал его, как писала газета, «с ног до голо- вы» и делал «беглую, но, обыкновенно, верную оценку: насколько тот легковерен, насколько расчетлив или нерасчетлив при заклю- чении торговых сделок, сведущ или не сведущ в положении рын- ка и т. п.». Только когда вывод был сделан, китаец назначал цену на спрошенный товар, т. е. стоимость товара у них всегда более или менее зависела от личности покупателя1. Мерилом для установления цен служил нередко социальный статус покупателя, его положение в обществе. Например, как со- общала газета «Дальний Восток», «бывающий часто на базаре все- гда мог быть свидетелем их [китайцев] безобразных поступков с покупателями из солдат и крестьян, с несговорчивой женской прислугой, вообще с бабами. …Если покупатель на запрашивае- мую цену дает половину или меньше, то манза срывает дальней- ший торг и вышибает покупателя. …Не задевают манзы только тех, у кого кокарды на шапках или вообще прилично одетых...»2. Приобретение любого товара у китайского купца, даже само- го дешевого, всегда являлось «умственной дуэлью», которую за- мечательно описал автор статьи в немецкой газете: «Красноречие, выразительность и мимика, пускаемые ... в ход продавцом с ко- сою, просто изумительны. Цитаты из Конфуция, пылкие воззва- ния к окружающим, доводы, основанные на справедливости и здравом смысле, – все пускается в ход, даже когда дело идет об одном гроше!.. Каждый пробует обмануть другого, и часто это обоим удается: покупатель платит менее, чем должен, а продавец надувает покупателя, пользуясь фальшивой мерой или весами. Спор... составляет существенную часть каждой китайской сделки»3. Для обмеривания и обвешивания широко использовались разные меры длины и веса. При покупке, например, разных плат-
1 Даттан А. В. Указ. соч. С. 113. 2 Дальний Восток. 1896, 3 марта 3 Цит. по: Даттан А. В. Указ. соч. С. 113. 301 ков (шелковых, хлопчатобумажных, шерстяных), которые прода- вались на футы, китаец всегда употреблял более длинный фут, чем при продаже. Причем для хлопчатобумажных тканей фут был длиннее, чем для шерстяных, а последний был длиннее того, ко- торым отмеряли шелковую ткань. На базаре продавали сделан- ные по всем правилам весы с двумя совершенно разными набо- рами гирь – один для купли, другой для продажи. Как писал А. В. Даттан, русские обыватели нередко покупали на местном рын- ке продукты «с обвесом на китайском безмене (других весов они не признают)» или получали дрова на складе «какою-то совершенно произвольною китайской саженью (русскую меру они обходят) с самой непозволительной кладкою», или приобретали сено не пу- дами, а «вполне произвольными “снопами”, т. е. пучками, не имею- щими ничего определенного, то большими, то маленькими»1. Существует масса описаний явных плутней китайских тор- говцев. Они могли надувать перышком баранью ногу так, что са- мый сухой кусок мяса казался жирным и аппетитным, внутрен- ность рыбы или середину кочана капусты наполняли камнями. В. В. Граве приводил примеры, когда китайские торговцы продава- ли ситец и муку, купленные в больших русских магазинах, несу- разно дешево. Оказалось, что из середины куска ситца было вы- резано несколько аршин, а из мешков с мукой отбавлено по не- скольку фунтов2. Следы мошенничества тщательно маскирова- лись. Например, дырки в старых фарфоровых вазах заклеивались старыми же кусочками фарфора так искусно, что открыть обман можно было только при помощи процесса окисления. Незначи- тельность извлекаемой из обмана выгоды не останавливала. Это нередко приводило к ссорам между продавцом и поку- пателем. На страницах дальневосточных газет, преимущественно в рубрике «Хроника», то и дело мелькали сообщения о недобро- совестности китайских торговцев. «Дальний Восток»: «на обве- шивание манзами на своих кантарных весах слышатся постоян- ные жалобы»3. В другом номере описывается, как артельщику од- ной из войсковых частей вместо пуда масла отвесили всего 38 фунтов. Заканчивалась заметка гневным восклицанием: «Возму- тительная черта коммерческой недобросовестности китайцев!»4. Мелькали сообщения о торговле некачественными арбузами или
1 Даттан А. В. Указ. соч. С. 114–115. 2 Граве В. В. Указ. соч. С. 30–31. 3 Дальний Восток. 1895. 8 марта 4 Дальний Восток. 1895. 29 дек. 302 «протухлой дичью», которая продавалась в замороженном виде, чтобы не чувствовался запах1. Содержалось даже предложение «обязать манз заменить десятичные весы нашими русскими ры- чажными, на которых они не могли бы так нагло обвешивать кре- стьян, солдат и баб, ничего не понимающих в их весах»2. Справедливости ради следует отметить, что на страницах тех же газет не менее часто мелькают сообщения об обмане китай- ских торговцев русскими покупателями. Так, в благовещенском «Амурском крае» только за январь – февраль 1909 г. было опуб- ликовано в разделе «Хроника» около десятка подобных сообще- ний. То «мошенническим путем взято у китайского торговца на Чуринской площади свежей рыбы на сумму 210 руб.», то «обман- ным путем из китайской лавки Вен-син-син по Соборной улице... получено разного товару на сумму 100 руб.», то «самоуправно взяли в китайской лавке Чун-тен кэту-рыбу и 2 селедки, стоящие 80 коп., зашедшие под видом покупателей Михаил Беспрозван- ных и неизвестный» и т. п. Когда в Благовещенске объявили о предстоящих торгах на аренду мест на городской базарной пло- щади для торговли сельскохозяйственными продуктами, группа русских торговцев из 14 человек подала в городскую управу заяв- ление с просьбой не допускать к торгам китайцев вместе с рус- скими, а сдать им места отдельно. Мотивировали свою просьбу тем, что им по несколько раз в день приходится отлучаться от прилавков, оставляя товар под присмотром соседа, а «оставить китайца невозможно, да и вообще у русских с китайцами во всех отношениях, в особенности в торговле, нет тесной дружбы, поче- му могут происходить разные недоразумения»3. Правда, П. Головачев писал, что крупные китайские коммер- санты «совершенно отрешились от обычного для русских купцов принципа “не обманешь – не продашь”»4, а все эти плутни, недоб- росовестность свойственны только мелким китайским торговцам, особенно торгующим в разнос. Однако и крупные фирмы, как считал А. В. Даттан, являвшиеся, по существу, только компаньо- нами шанхайских торговых домов, если и не практиковали гру- бые приемы обмана, то сбывали скупленные на аукционах в Шан- хае дешевые или залежалые товары через мелочную торговлю.
1 Дальний Восток. 1895. 8 марта; Амур. край. 1895. 11 авг. 2 Дальний Восток. 1895. 3 марта. 3 Амур. край. 1909, 25 янв.; 9 янв.; 17 февр.; 20 янв. 4 Головачев П. Указ. соч. С. 153. 303 Многие китайские торговцы и промышленники либо совсем уклонялись от уплаты налогов и торговых пошлин, либо не доп- лачивали их. На основании существовавшего в российском зако- нодательстве положения о промысловом налоге, каждый торго- вец и промышленник обязан был заранее приобретать промы- словое свидетельство на следующий год. Их выдача производи- лась обычно с 1 ноября предшествующего года. Большинство ки- тайцев этого правила не соблюдали и торговали без всяких торго- вых документов. Существовали испытанные способы обхода за- кона, на которые обращали внимание и начальник Южно- Уссурийского округа еще в 1893 г., и управляющий Амурской ка- зенной палатой в 1910 г. Когда податной инспектор обнаруживал незаконную тор- говлю, он давал нарушителю двухнедельный срок на приобрете- ние необходимых документов. Если в течение этого срока доку- менты не выбирались, то составлялся акт для представления в Казенную палату. Пока акт рассматривался в Казенной палате, пока принималось решение, проходило какое-то время. Затем полиция вручала копию решения нелегальному владельцу, и ус- танавливался месячный срок для обжалования решения Казен- ной палаты, по истечении которого полиции предписывалось взыскать штраф с провинившегося. На всю эту процедуру требо- валось как минимум полгода. Когда же, наконец, полиция явля- лась в лавку для взыскания налога и штрафа с хозяина, ее, как правило, встречал уже новый владелец лавки с объяснением, что старый «выехал в Чифу», продав ему предприятие. В действи- тельности старый хозяин никуда не уезжал, а прятался или нахо- дился тут же, в лавке, исполняя роль приказчика. Бывали случаи, когда старый хозяин продолжал торговать в лавке просто под другим именем и с другим паспортом. У «нового хозяина» доку- менты в большинстве случаев тоже были не в порядке или вовсе отсутствовали, тогда снова начиналась та же процедура, с теми же последствиями, и так до бесконечности. В. В. Граве в архивах канцелярий местных учреждений встречал дела, где одновремен- но шла переписка «о взыскании с выехавшего за границу недо- имщика промыслового налога и, по неразыскании его, о сложе- нии недоимки»1. Если свидетельство и приобреталось, то, как правило, более низкого разряда, чем положено, что вызывало массу пререканий
1 Граве В. В. Указ. соч. С. 32. 304 с русскими властями. Китайские торговцы всегда тщательно скрывали, что их предприятие артельное, чтобы зарегистриро- ваться в качестве владельца индивидуального предприятия и уп- лачивать соответственно меньше налогов. При предъявлении претензий со стороны податного инспектора они ссылались на то, что масса служащих, находящихся всегда в китайских лавках, не приказчики, а родственники хозяев, случайно или временно проживающие у них.
од При всех вышеперечисленных традиционных способах и приемах китайской торговли и при свойственной китайским купцам юркости и оборотливости, их торговля отличалась стой- костью и гибкостью, конкурировать с которой было весьма за- труднительно. В целом китайскую торговлю в Приамурском крае можно разделить на крупную и мелкую торговлю в городах и в сельской местности, разносную и развозную торговлю и, наконец, торгов- лю с инородцами. Значение каждого из этих видов с точки зрения вреда или пользы для края было различным, как и отношение к ним представителей местной администрации и общественности. Крупных китайских торговцев и в городах, и в деревнях бы- ло немного, фирмы их, как правило, пользовались хорошей репу- тацией, служили регуляторами местных цен и умеряли чрезмер- ные аппетиты русских купцов. Отрицательной стороной их, с точки зрения администрации, было субсидирование мелких и мельчайших предприятий и руководство всей сетью китайской торговли и промышленности в крае. Наибольшую опасность для русской торговли и промыш- ленности края представляли мелкие предприятия, особенно раз- возной и разносной торг. Китайские коммерсанты сразу устрем- лялись в тайгу, где появлялись русские переселенцы, захватывали их в свою сеть, препятствуя русским предпринимателям присту- пить к делу. Налогов мелкие предприятия фактически не плати- ли, прибыли вывозили в Китай. Китайские мелкие торговцы продавали преимущественно те товары, которые можно было купить в больших центрах и, таким образом, являлись большей частью комиссионерами. Кроме того, китайская торговля, особенно развозной и разносной торг, по мнению многих современников, была опасна с политической 305 точки зрения. Китайские коммерсанты, торгуя по всему краю, изучали местность и могли, если понадобится, служить провод- никами неприятельских военных отрядов. Именно поэтому внимание приамурской администрации прежде всего было привлечено к мелкой китайской торговле, главным образом в сельской местности, и торговле китайцев с инородцами, хотя все меры, принимаемые против них, оказыва- лись малоэффективными. Из всех многочисленных и разнообразных занятий китай- ских мигрантов в русских пределах торговля была, пожалуй, од- ной из самых «престижных» сфер их деловой активности. Как писала газета «Дальний Восток», «стремление стать купцом – за- ветная мысль каждого китайца, освоившегося с местной обста- новкой, и, достигнув этой цели, они прочно, навсегда устраива- ются, как никогда, за малыми исключениями, не в состоянии сде- лать этого русский коммерсант»1.
1 Дальний Восток. 1895. 16 апр. 306 л д о ток к е к ко XIX – л XX .: поп тк о окул ту о о л
ле О
В 1860 г. на берегу бухты Золотой Рог был основан русский военный пост Владивосток. Практически сразу рядом с ним воз- никает рынок, который в документах начала 1870-х гг. неофици- ально именуется «манзовским» (китайским)1. Таким образом, розничная торговля во Владивостоке начинается с лавки русского купца Семенова и этнически маркированного рынка. К. Гирц вы- делял два типа базаров: «1) постоянный базар, состоящий из тор- говых кварталов старого города; 2) периодический, который встречается в разных местах – здесь ковры, там зерно – за преде- лами стен, по четвергам, как часть очень сложного регионального цикла, включающего различные другие рынки и другие дни неде- ли»2. В нашем случае мы имеем дело с рынком первого типа. Важ- но то, что пост, из которого вырастает город, и рынок возникают и развиваются практически параллельно. Это обеспечивает рас- положение рынка в самом центре города, в непосредственной близости как от транспортного узла (пристани, а потом железной дороги), так и от платежеспособного населения. Изучение истории развития торговли на Дальнем Востоке имеет давнюю традицию3. В последнее время исследовательский интерес к проблеме активизируется, однако рынок (базар) как экономическое, социальное, культурное явление еще не стал объ- ектом самостоятельного изучения. При изучении торговли пре- обладают макроисторические описания4, хотя переход к микро-
1 В ближайшем городе – Никольске-Уссурийском – первый по времени образования ры- нок тоже носил наименование «манзовского» [Владивосток (газета). 1902. № 36. С. 3]. 2 Гирц К. Базарная экономика: информация и поиск в крестьянском маркетинге // Экон. социология. 2009. Т. 10. № 2. С. 55. 3 Даттан А. В. Исторический очерк развития Приамурской торговли. М. : Тип. Т. И. Гаген, 1897; Крюков Н. А. Промышленность и торговля Приамурского края. Нижний Новгород, 1896; Митинский А. Н. Материалы о положении и нуждах торговли и промышленности на Дальнем Востоке. СПб. : Тип. В. Ф. Киршбаума, 1911. 4 Кит Т. В. Ярмарочно-выставочное движение как фактор социально-экономического развития Дальнего Востока России во второй половине XIX – начале XX в. : автореф. дис. ... канд. ист. наук. Хабаровск, 2010. 29 с.; Позняк Т. З. Торговая инфраструктура горо- дов юга Дальнего Востока во второй половине XIX века // Ойкумена. 2010. № 2. С. 36–48; Романова Г. Н. Торговая деятельность китайцев на Дальнем Востоке России (конец XIX – начало ХХ в.) // Россия и АТР. 2009. № 3. С. 142–151; Сорокина Т. Н. Хозяйственная дея- тельность китайских подданных на Дальнем Востоке России и политика администрации Приамурского края (конец XIX – начало XX в.). Омск : Ом. гос. ун-т, 1999; Устюгова О. А. Торговля на юге Дальнего Востока России во второй половине XIX в. : дис. ... канд. ист. наук. Владивосток, 2002. 228 c. 307 историческим исследованиям1 помог бы усложнить и сделать бо- лее многомерными представления о функционировании город- ской среды, характере и способах формирования экономических и социальных связей. В настоящей статье автор фокусирует свое внимание на не- скольких аспектах существования рынка (базара) в позднеимпер- ском дальневосточном городе: истории формирования рыночных пространств города; рассмотрении специфики взаимоотношений «рынок-город»; описании рынка как пространства межкультур- ной коммуникации и формирования «новой повседневности». В качестве кейса был выбран Владивосток – крупный администра- тивный и торговый центр.
ок о од л ок vs о од Формирование первого постоянно действующего базара от- носится к началу 70-х гг. XIX в.: стихийная торговля упорядочи- вается, торговое пространство локализуется «на небольшой пло- щадке, прижатой к самому берегу»2, участок застраивается фан- зами и лавками. Преобладание фанз в архитектуре явно свиде- тельствовало о китайском характере первого базара города, о преобладании китайцев среди торговцев. Через несколько лет ситуация на рынке начинает серьезно тревожить городские вла- сти, так как застройка осуществлялась хаотично, без всякого раз- решения администрации. Соответственно, нарушались санитар- но-гигиенические нормы плюс город не получал причитающийся доход. Ситуация усложнилась с прибытием в 1875 г. корейцев. Они без дозволения «городской управы заняли места на базарной площади, и без того уже порядочно загроможденной постройками манзовских фанз, устраивая себе для жилья землянки, через что гус- тота таким образом заселившихся на базарной площади корейцев и манз заражает воздух и производит в местности зловоние»3. В сентябре 1875 г. общественный староста Владивостока, ставший 30 ноября того же года городским головой, М. К. Федо- ров обратился к военному губернатору Г. Ф. Эрдману с просьбой
1 Дятлова Е. В. Деловая культура китайских торговцев в дореволюционной России глазами русских современников // Изв. Иркут. гос. ун-та. Сер. Политология. Религиоведение. 2008. № 1 (2). С. 55–72. 2 Шрейдер Д. И. Наш Дальний Восток. СПб. : Изд. А. Ф. Девриена, 1897. С. 22. 3 Матвеев Н. П. Краткий исторический очерк Владивостока. Владивосток : Рубеж, 2012. С. 148–149. 308 разрешить снести с территории площади китайские фанзы, по- строенные без соблюдения «правил архитектуры и без дозволе- ния на постройку». Он сообщал, что китайцам было отведено ме- сто на Семеновском покосе. Однако торговцы абсолютно не реа- гировали на приказания полиции перенести туда свои фанзы. «Каждый раз манзы под разными предлогами удерживают это место за собой, принося ущерб в денежном и санитарном отно- шениях, так как они торгуют и живут в одних и тех же помеще- ниях, сгруппированных в одну сплошную массу. Там можно най- ти предметы роскоши рядом с испорченной рыбой и проч., что, конечно, при жарком климате, также может дурно повлиять на ме- стное население». С точки зрения М. К. Федорова благоустройство площади могло принести городу и финансовую выгоду. Оценивая затраты в 3,5 тысячи руб., он предполагал, что город может полу- чить от сдачи с торгов новых лавок не менее двух тысяч в год1. 7 марта 1876 г. городская дума утвердила акт специальной комиссии, определявший правила разбивки базарной площади. В частности, дума посчитала возможным к 1 ноября 1876 г. снести все существовавшие фанзы. Предполагалось, что участки будут сдаваться в аренду на торгах с участием всех желающих. Весной 1876 г. во владивостокскую городскую управу стали поступать заявления от желающих построить лавки на базарной площади. Из десяти имеющихся в распоряжении автора заявлений, шесть принадлежали китайцам (Ли-чан-чуну, Асс-не, Сы-чай-сыну, Лиу-Си-Ге, Чи-Ням-ха, Чин-ул-Вану), два – французам (Менару и Фаберу) по одному – американцу (Смиту) и корейцу (Ен-гу-ги). Условия сдачи в аренду предусматривали: внесение ежегод- ной платы, возведение построек с соблюдением строительного устава. В течение трех лет постройки находились в собственности арендатора, без права на землю, а затем переходили во владение города. Расчет городского головы был верным, в 1879 г. на рынке работало уже 155 лавок. К сожалению, у нас нет данных, сколько из них принадлежало китайцам, но в 1883 г. таковых лавок было 103. В 1884 г. город получил 25 497 руб. 50 коп. (73,4 % от общей суммы сборов с китайцев) в качестве арендной платы «за базар- ные лавки, ими же построенные без затрат со стороны города»2. Несмотря на название и общий антураж, базар не был абсо- лютно моноэтничным. Здесь торговали не только китайцы, но и корейцы, и русские. Однако процент последних был невелик. Га-
1 Матвеев Н. П. Указ. соч. С. 149–151 2 Петров А. И. История китайцев в России.1856–1917 гг. СПб., 2003. С. 120. 309 зета «Владивосток» в 1892 г. сообщала: «Базар у пристани Золото- го Рога следовало бы назвать манзовским, так как теперь почти нет русских торговцев, кроме мелких хлебников. Говорят, что произошло это оттого, что манзы увеличили на торгах цену за аренду, и потому перебили, и лавки остались за ними. Русские же торговцы разбрелись искать места в уезде. Манзы здесь торгуют предметами потребления первой необходимости: хлеб, мясо, птица, овощи, рыба, овощи, крупа и т. п., и ввиду этого сосредо- точение в руках китайцев предметов такой торговли едва ли яв- ляется желательным»1. Не останавливаясь подробно на деталях, хорошо освещен- ных в научной литературе2, отметим специфику китайской ры- ночной торговли – она базировалась на широком развитии коо- перации (все служащие участвовали в прибыли предприятия), компанейских началах, кредитовании крупными фирмами мел- ких, стремлении максимально быстро обернуть капитал, низких накладных расходах. «Китайцы всегда артель три – пять человек с капиталом 20 руб. Один несет капусту, другой несет вашу покупку и т. д. и все с целью собрать 50 коп. и прокормиться»3. Эта ситуация сохранилась и в начале ХХ в. В 1902 г. Н. Матвеев писал, что базарная торговля, торговля вразнос как во Владивостоке, так и в Никольске в руках китайцев. Однако он же отмечал, что «за последнее время, чем дальше, тем больше явля- ется русских»4. Несмотря на формальное урегулирование отношений между «рынком» и «городом», развиваются они в противоречащих ло- гиках. Как рынок, так и город претендуют на одну и ту же терри- торию и нацелены на расширение. Сильный пожар в апреле 1889 г. уничтожил 84 китайские лавки, служившие одновременно местом жительства китайцев и корейцев. Ущерб был оценен в 94 086 руб., что составило 79,1 % от общей суммы ущерба, нанесенного пожарами в 1889 г. во всей
1 Цит по: Анча Д. А., Мизь Н. Г. Китайская диаспора во Владивостоке: страницы истории. Владивосток : Дальнаука, 2015. С. 58. 2 Дятлова Е. В. Указ. соч.; Митинский А. Н. Указ. соч.; Соловьев Ф. В. Китайское отходни- чество на Дальнем Востоке России в эпоху капитализма (1861–1917 гг.). М., 1989; Сороки- на Т. Н. Указ. соч.; Шрейдер Д. И. Указ. соч. 3 Владивосток (газета). 1902. № 43. С. 6; Шрейдер Д. И. Указ. соч. С. 120. 4 Сибирский торгово-промышленный и справочный календарь на 1903 год. Томск : Изда- ние Ф. П. Романова, 1903. С. 137, 164; Справочная книга г. Владивостока с дополнитель- ными сведениями о Дальнем Востоке. Хабаровск : Тип. Канцелярии Приамур. генерал- губернатора, 1902. С. 260. 310 Приморской области1. Но пожар помог городской администра- ции упорядочить и сократить площадь рынка. Постановлением городской Думы от 18 апреля 1889 г. было решено «поставить все лавки на площади в одну общую группу, состоящую из 4 корпу- сов, вмещающих 30 лавок, и расположить их согласно плана в районе неоконченного городского сквера». Это отражало общий подход властей к благоустройству, к формированию центра горо- да: часть площади была отсыпана, начато строительство Город- ского Сада, а манзовский базар все сильнее вытеснялся к воде2. Постановление было реализовано, и в 1890-х гг. базар состо- ял «из 4 корпусов в 2 ряда, в которых 48 номеров лавок, и 3 рядов ларей, числом более 100». В лавках продавались разные товары, в ларях – овощи и другие продукты. «Лавки и лари устроены городом и сдаются им ежегодно в аренду за 30 тыс. руб. с лишком в год»3. Д. И. Шрейдер описал устройство рынка: «На небольшом пространстве расположены параллельными рядами микроскопи- ческие деревянные «пассажи», разделенные деревянными же пе- регородками на еще более микроскопические квадратные поме- щения, в которых вы можете найти все, начиная от кожи и мяса до дешевых галантерейных вещей включительно. Ряды «пасса- жей» со стороны бухты замыкаются несколькими параллельны- ми-же рядами открытых ларей и лотков, где производится ки- тайцами-же исключительно зеленая, фруктовая и овощная тор- говля продуктами, привозимыми, разумеется, из Китая или Япо- нии». В китайских лавках специализация была весьма условной – «в каждой из них, невзирая на крайне скромные размеры, вы мо- жете найти все что угодно»4. С. Н. Южаков, посетивший Владивосток в апреле 1891 г., от- метил некоторую скудость ассортимента: «немного мяса и рыбы, мучной и крупяной товары, а затем много великой рухляди и ста- рья, характеризующих наши «толкучки» – вижу я на этом базаре». Характер базара и в будни, и в другое время года не изменяется. Немного зелени, именно лук, чеснок, огурцы и капуста, приба- вится летом. Рыба кета (лосось) завалит базар ранней осенью, а фазаны поздней. Вот и все сезонные перемены, да порою совер-
1 Петров А. И. Указ. соч. С. 122. 2 Петрук А. В. Китайский квартал как экономическое явление и часть культурной среды г. Владивостока // Изв. Вост. ин-та. 2011. № 2. С. 113–124. 3 Сибирский торгово-промышленный и справочный календарь на 1898 год. Томск : Изда- ние Ф. П. Романова, 1898. С. 468. 4 Шрейдер Д. И. Указ. соч. С. 22–23. 311 шенно исчезнет мясо»1. С. Н. Южаков отметил отсутствие неотъ- емлемого атрибута любого базара в европейской части России – «знаменитого сословия русских торговок», а также – молочной продукции. Второе объясняется просто – китайцы не употребля- ли в пищу молоко, а следовательно, и не торговали им. Ближай- шее русское селение располагалось в 65 верстах от Владивостока, и ежедневный подвоз продукции был невозможен. Примерно в таком состоянии рынок просуществовал до на- чала ХХ в. – те же 4 корпуса (24 лавки), «один ряд на задней гра- ницы городского сада, отельный дом и около 200 ларей». Ближе к берегу располагались «мясные ряды, а между корпусами базара ряд, где продаются овощи, дичь, рыба, фрукты и т. п. Между кор- пусами лавок и линией отчуждения железной дороги находятся «барахольные» ряды и жестянщики2. Внутренняя жизнь рынка регулировалась «Обязательным постановлением для жителей Владивостока», утвержденным во- енным губернатором Приморской области 13 марта 1900 г. Тор- говля производилась ежедневно от восхода до заката солнца. Во все воскресные, праздничные и табельные дни разрешалось тор- говать только съестным. За любую (временную или постоянную) торговлю на рынке в пользу города взималась плата. Лавки сда- вались ежегодно с торгов и шли от 600 до 1 200 руб. в год. За со- держание ларей первоначально уплачивали по 6 руб. в месяц, но к началу ХХ в. их тоже стали выставлять на торги. Торговцы старьем платили по 3 рубля с квадратной сажени3. Торговлю на отведенных местах можно было осуществлять лично или через представителей. Постоянным торговцам не разрешалось переку- пать товар с возов или лодок до 12 часов дня. Не разрешалось ос- таваться на ночь в лавках: «с закатом солнца торговля на базарах прекращается повсеместно, лавки и лари должны быть закрыты» и никому, кроме базарных сторожей, не разрешалось оставаться на ночь в базарных помещениях. За порядком на рынке, расста- новкой временных торговцев наблюдало специальное должност- ное лицо – базарный староста4. В реальности не всегда было все так гладко, как в инструк- ции. В 1902 г. газета «Владивосток» писала: «Базарный владиво-
1 Южаков С. Н. Доброволец «Петербург»: Дважды вокруг Азии. Путевыe впечатления. СПб. : Типо-Литография Б. М. Вольфа, 1894. С. 25. 2 Справочная книга г. Владивостока ... С. 260. 3 Там же. С. 182, 260. 4 Справочная книга г. Владивостока ... С. 182–184. 312 стокский староста, имеющий несколько собственных домов в г. Владивосток, вероятно, ил и тяготится исполнением своих должностных обязанностей по отношению к городу, или же про- сто совестится» низкой ролью1. «Староста соответственного значка не носит, и, как будто, прячется от обывателей, хотя часто на базаре, ввиду разъяснения каких-либо недоразумений, присут- ствие старосты необходимо, но разыскать его невозможно». Спустя некоторое время газета делилась слухами о том, что, воз- можно, эту должность могут занять М. И. Суворов (крупный подрядчик) и А. А. Масленников (финансист). Сомневаясь в та- кой возможности, редакция все же отмечала: «Оба они серьезные финансисты, а может быть, базар в умелых руках действительно в состоянии что-нибудь дать городу»2. Таким образом, к началу ХХ в. четко обозначился круг про- блем. Городскую власть не устраивали местоположение базара, эффективность управления им как объектом городской инфра- структуры, санитарное состояние.
е е о к л е к : о е к , т е п о ле Долгое время манзовский рынок был единственным во Вла- дивостоке. Решение о полном прекращении там торговли город- ская Дума приняла 4 ноября 1905 г., назвав в качестве альтерна- тивы Семеновский и Мальцевский рынки3. Оба появились в на- чале XX в. Их названия уже связаны не с этнической компонен- той, а с городской топонимикой (Семеновский покос, Мальцевский овраг). Возникновение новых рынков было насущной потребно- стью, так как новые жилые кварталы – слободки – зачастую находи- лись довольно далеко от центра и располагались автономно. В 1897 г. городской голова М. К. Федоров при обсуждении устройства Мальцевского базара докладывал городской думе: «…если не устроится второе отделение базара, то жителям слобо- док по-прежнему придется ходить ежедневно за семь верст, или оба пути 14 верст, за покупками предметов первой необходимо-
1 В 1902 г. владивостокским базарным старостой был Михаил Венедиктович Чарушников, владевший домами на улице Семеновской и в Маркеловском переулке // Владивосток . 1902. № 23. С. 6. 2 Владивосток. 1902. № 23. С. 6; № 26. С. 3–4. 3 Систематический сборник постановлений Владивостокской городской Думы 1901– 1912 гг. Владивосток : Электро-тип. «Владивосток. Печатное дело», 1913. С. 342. 313 сти»1. Решение о строительстве Мальцевского базара дума утвер- дила в 1899 г., внеся в смету 1900 г. 10 тысяч на его устройство. Впоследствии эта сумма была увеличена до 24 тысяч2. Мальцев- ский базар должны были ввести в эксплуатацию летом 1902 г. Лавки предполагалось построить из железа, причем часть – с ка- менными подвалами3. Подряд на изготовление фундаментов и каменные работы получил известный в городе В. О. Жариков, а доставка с завода металлических конструкций и их установка были поручены фир- ме Артура Коппеля. Железные конструкции были заказаны за пределами края и доставлены на пароходе. Рынок начал функ- ционировать в 1902 г.4 Местоположение было определено на мес- те Буркотовского оврага с границами: Мальцевская улица (на за- паде), экипажный забор (на востоке), третья Буркотовская дамба (на севере) и Шефнерская улица (на юге). Несмотря на близость Экипажной слободки, рынок развивался не так быстро, как хоте- лось бы отцам города. В июне 1906 г. городская Дума «ввиду сла- бого развития базара» предлагает оставить лавки за торговцами за плату 10–15 руб. в месяц в зависимости от места и качества лавки. На Семеновском базаре город получал от 50 до 75 руб. за такую же лавку. На Семеновский рынок, открытый осенью 1903 г., было окончательно решено перенести манзовский базар подальше от фешенебельной Светланской улицы после пожара 1901 г. На Се- меновском покосе (между Корейской, Пекинской, Светланской улицами и Амурским заливом) уже функционировали сенной и дровяной рынки, где торговали в основном китайцы. Затраты на обустройство рынка город брал на себя. Всего на эти цели город (согласно смете) предполагал потратить 78 612 руб. 31 коп. 53 тыс. руб. дума готова выплатить подрядчику сразу после сдачи рынка, так как 30 тыс. руб., предназначенных на строи- тельство одного корпуса, были внесены в смету на 1902 г.5, а 23 ты- сячи остались неистраченными в 1901 г. Недостающий остаток вне- сли в затраты 1903 г.6. Рынок планировали открыть одновременно с Мальцевским, летом 1902 г., но холера, дождливое лето, недочеты проекта, недобросовестность подрядчика внесли корректировку.
1 Цит по: Анча Д. А., Мизь Н. Г. Указ. соч. С. 62–63 2 Справочная книга г. Владивостока … С. 261. 3 Владивосток (газета). 1902. № 6. С. 2. 4 Справочная книга г. Владивостока … С. 260. 5 Справочная книга г. Владивостока … С. 260. 6 Владивосток (газета). 1902. № 9. С. 5. 314 Центральным сооружением нового рынка был пассаж из стекла и железа, напоминавший современникам торговые пасса- жи нижегородской ярмарки. А. А. Акашева отмечает принципи- альную новизну пассажей по сравнению с лавками и даже мага- зинами, заключавшуюся в их многофункциональности. Это был торгово-развлекательный и культурный центр своего времени. Наряду с лавками и дорогими магазинами там могли распола- гаться дамские мастерские, парикмахерские, фотоателье и даже рестораны1. Рядом с пассажем находились лавки и открытые прилавки. Значительную часть лавок город устраивал за свой счет. Так в ноябре 1905 г. городской Думой было принято реше- ние о строительстве дополнительных 70 кв . саженей лавок. Строительство 210 кв . саженей предполагалось предложить по- строить самим торговцам по одобренному городом плану2. С точки зрения И. С. Бельдинова, после революции эмигри- ровавшего в США и публиковавшего там свои воспоминания, «перемещенный на большую Семеновскую площадь, вблизи Амурского залива, базар сразу потерял свою чарующую экзотику. Все спряталось в больших магазинах с зеркальными стеклами, по специальностям. Даже ручная торговля, лотки – под особой крышей. В силу ли большого простора площади, или по каким иным причинам, на новом Семен-базаре появилась масса гадаль- щиков, предсказателей судьбы, гадальщицы – морские свинки и белые мышки; гадание на картах и карточная игра, а по празд- ничным дням рукопашные драки. Между матросами и пехотин- цами была вражда. Ходят они на Семен-базар только группами: не приведи, господи, оторваться от колонны, одинокому попадет за милую душу»3. Семеновский рынок изначально формировался как место интернациональной торговли: прошения об устройстве лавок по- давали китайцы, японцы, корейцы, европейцы и подданные Рос- сийской империи. Однако со временем сказывается влияние близлежащих кварталов и рынок обретает восточный колорит. Дело в том, что с востока к базару примыкали кварталы, плотно населенные выходцами из Восточной Азии (в том числе и знаме- нитая Миллионка).
1 Акашева А. А. Нижний Новгород в 1860–1890-е гг. Методика реконструкции социокуль- турного пространства города : дис. … канд. ист. наук. Н. Новгород, 2006. С. 90. 2 Систематический сборник постановлений ... С. 342. 3 Цит. по: Турмов Г. П., Хисамутдинов А. Владивосток. Исторический путеводитель. М. : Вече, 2010. С. 130. 315 Вот наиболее типичное описание Миллионки: «Весь квартал соединялся массой общих проходов, можно было в одном конце квартала войти в дом, пройти все дома и в другом конце квартала выйти на улицу. Здесь действовало несколько опиекурилен, до- мов терпимости, комнат для азартных китайских игр, парик- махерских, масса харчевен. Большинство помещений на ночь превращались в ночлежки. Внутренний двор квартала был пре- вращен в шумный китайский базар с большим количеством ла- вок, харчевен, переносных кухонь и т. п. Облако дыма и смрада постоянно висело куполом над двором»1. Здесь на улицах и во «дворах-базарчиках, нашпигованных мелкими лавчонками, наспех сколоченными из досок, кипела торговля вразнос мелкими товарами, съестными припасами, без- делушками, золотом и старьем»2. Здесь покупали, продавали, жа- рили, шили, ремонтировали, продолжая жить в логике Семенов- ского базара, а, возможно, Семеновский базар подстраивался под уже устоявшуюся логику функционирования этого места. «Дымились переносные кухни, распространяя ужасный за- пах бобового масла. Масса китайцев постоянно сновала в прохо- дах, по лестницам домов, кричала, торговала, обедала, а рядом, в грязных и душных театрах, в густом дыму над небольшими четы- рехугольными столиками, расставленными в партере, без умолку звучала китайская музыка, шокировавшая слух европейцев, ка- завшаяся сплошным, беспорядочным и одуряющим гулом. В «бесконечно скором» движении и смене пьес, исполнявшихся в «крайне реалистической» манере, классический репертуар стано- вился событием дня сегодняшнего и сопровождался громкими криками возбужденной публики. Но и тут не прекращался торг: в проходах между столами»3. Китайские купцы быстро устанавливают связи с поставщи- ками (большинство из которых – их соотечественники), скупают весь товар и распределяют для продажи внутри своего сообщест- ва. Практика сформировавшаяся давно и действующая надежно. Еще в 1884 г. корреспондент газеты «Владивосток» отмечал: «…цены в одной лавке не сильно, а иногда и вовсе не разнствуют от цен в другой лавке». Автор, именуя манз «местными жидами»,
1 Соловьев Ф. В. Указ. соч. С. 73–74. 2 Соколов В. Н. Урочище Спортивной Гавани: мифология места [Электронный ресурс] // Фестиваль творческих подарков городу Владивостоку. URL: http://www.gorod-mechta.ru. 3 Соколов В. Н. Указ. соч. 316 делает вывод: «…все манзы лавочники в стачке…»1. Можно пред- положить, что, несмотря на стремление получить личную выгоду, продавцы регулировали нижний порог цен. Мало что изменилось в ХХ в. В историческом архиве Дальнего Востока сохранилось донесение агента-китайца военному Губер- натору Приморской области (под грифом «секретно»). Агент со- общает: «С открытием навигации торговцы-китайцы между со- бой сделали тайное условие, согласно которому отправляются на пароходы, шлюпки и шаланды, где и скупают различные съест- ные припасы, делятся между собой и устанавливают одну цену для продажи таковых русским покупателям; каждый из них на- жил уже по нескольку тысяч рублей»2. Скученность лавок, антисанитария, контрабанда, сговор ме- жду торговцами делают рынок объектом пристального внимания полиции. Помощник полицмейстера Владивостока в своих ра- портах так описывает «красоты» Семеновского рынка: «как ули- цы, пересекающие базар, так и прилегающая к нему Корейская полны глинистой грязи; на улицах ощущался зловонный запах, и стояли лужи воды; в проходе между лавками грязно…»3. Перейдем теперь к анализу структуры, специализации, этни- ческому составу торговцев и ремесленников рынков. В «Торгово- промышленном справочнике г. Владивостока и его пригородов» (1912 г.) содержатся сведения практически обо всех официально зарегистрированных предпринимателях города, так как это ре- зультат торгово-промышленной переписи, проведенной Бирже- вым комитетом. Авторы сборника отмечают, что «производив- шие перепись даже со стороны мелких торговцев-китайцев встречали самое предупредительное отношение»4. Нами произведена выборка всех торговцев и ремесленников, имевших лавки на рынках города. Автор учитывает специфику дореволюционной статистики и рассматривает свое исследование как первый шаг в этом направлении. В нашей базе оказалось бо- лее 500 объектов. Все они концентрировались на Семеновском и Мальцевском рынках. Несмотря на принятие в апреле 1908 г. го- родской думой постановления о необходимости открытия не- больших базарчиков в Куперовской Пади, Рабочей слободке и
1 По поводу рыночной торговли // Владивосток. 1884. № 11. С. 3. 2 Петрук А. В. Указ. соч. С. 119. 3 Там же. 4 Торгово-промышленный справочник г. Владивостока и его пригородов. Владивосток : Тип. Р. Э. Шрейтман, 1912. С. 5. 317 Первой Речке1, ни один торговец или ремесленник там не зареги- стрирован. Старый «манзовский» базар практически прекратил свое функционирование. Там зарегистрирована только контора транспортной компании Миронова и Кривенко. На Семеновском рынке располагалось 95 % рыно чных лавок города. Более 60 % всех официально торгующих на рынке составляют выходцы из Восточной Азии (табл. 1).
л 1 о е то о е е ле к л д о ток – од о то о (1912 ). о е т к о е у лу то у о л о т е л к , % К т 55 Ко е 1 по 5 то к: о о о‐п о ле п о к . л д о ток е о п о одо . л д о ток : п. . . е т , 1912. 288 . + 8 . (п дел ).
Остальные 39 % приходятся на предпринимателей, чьи фа- милии не позволяют точно определить их этническую принад- лежность и подданство. В группу, условно названную «европей- цы», войдут как российские подданные, так и иностранцы. В структуре Семеновского рынка можно выделить две составляю- щие: пассаж и собственно лавки. Анализ данных позволяет сде- лать вывод о значительных различиях между пассажем и осталь- ной частью базара. Если среди «рыночников» практически точно воспроизводится тенденция, характерная для всего города (ки- тайцы 56 %, японцы 5 %, корейцы 1 %, «европейцы» 38 %), то в пассаже ситуация в корне иная: 52 % лавок арендовалось японца- ми, а 48 % лавок «европейцами». Большинство торговавших на владивостокских рынках име- ли свидетельства третьего разряда (47 %) и четвертого разряда (30 %). Абсолютное большинство торговавших в Семеновском пассаже имело промысловые свидетельства второго разряда, что означает наличие годового оборота от 50 до 300 тыс. руб. Тем не менее анализ специализации лавок не позволяет сделать вывод, что пассаж за десять лет своего существования стал чем-то боль- шим, нежели обычный торговый центр. Здесь действовали лавки готового платья, обуви , галантереи, кожевенной торговли, цве- тов. Однако ни фотоателье, ни парикмахерские, ни рестораны
1 Торгово-промышленный справочник ... С. 346. 318 здесь открыты не были, в силу чего не представляется возмож- ным говорить о семеновском пассаже как о торгово- развлекательном и культурном центре нового типа. Имеющиеся в «Справочнике» сведения позволяют нам про- верить наблюдения современников, касающиеся доминирования той или иной этнической группы в определенных сегментах рын- ка (табл. 2). л 2 пе л л ок е е о ко ке ( е п ) пе л л ок/ т е к п д‐ О ее кол‐ о К т Ко е « опе » по ле о т л дел л к л ок укт , о о 114 111 (97,3 %) 0 2 (1,8 %) 1 (0,9 %) ото ое пл т е, л ‐ те е , у кту 75 62 (82,7 %) 3 (4 %) 7 (9,3 %) 3 (4 %) о о л т е‐ 60 0 0 60 (100 %) 0 29 21 (72,4 %) 0 8 (27,6 %) 0 к ле 24 17 (70,8 %) 0 7 (29,2 %) 0 ело то о л 24 21 (87,5 %) 0 3 (12,5 %) 0 о 22 6 (27,3 %) 1 (4,5 %) 15 (68,2 %) 0 еле о‐ ко то о л 21 0 0 21 (100 %) 0 толо е 14 0 0 14 (100 %) 0 К 9 0 0 9 (100 %) 0 ук , о е 8 8 (100 %) 0 0 0 Ко е е то о л 7 0 0 7 (100 %) 0 к е к е 7 0 0 2 (28,6 %) 5 (71,4 %) О у 6 0 0 6 (100 %) 0 е ел 5 0 0 3 (60 %) 2 (40 %) ле 4 2 (50 %) 0 2 (50 %) 0 по к е то 3 0 0 0 3 (100 %) кл д 3 0 0 2 (66,7 %) 1 (33,3 %) у ое 30 то к: о о о‐п о ле п о к . л д о ток е о п о одо . л д ‐ о ток : п. . . е т , 1912. 288 . + 8 . (п дел ).
Таким образом, абсолютное лидерство в мелочной торговле, продаже овощей, фруктов, рыбы, бакалеи, мануфактуры, галанте- реи, муки принадлежало китайцам. Японцы имели больше всех парикмахерских и магазинов, торгующих национальными това- рами. Вес корейских торговцев на Семеновском рынке был не- значительным. Торговцы, объединенные нами в условную группу «европейцы», держали в своих руках железно-скобяную и коже- венную торговлю, торговлю старыми вещами, обувью, квасом. 319 ок т о по ед е п кт к о о «Базар, – отмечает К. Гирц, – это больше, чем еще одна де- монстрация истины о том, что в любом климате люди предпочи- тают покупать дешево и продавать дорого. Это особая система социальных отношений, сосредоточенная на производстве и по- треблении товаров и услуг, т. е. частный случай экономики, – и она, несомненно, заслуживает анализа»1. Пока рассмотрение вла- дивостокских рынков как пространств межкультурного общения, мест формирования социального капитала (П. Бурдье) и форм клиентелизации (К. Гирц) отсутствует. В силу ограниченности источниковой базы автор не претендует на полное освещение во- проса, но отметит несколько его аспектов. Базары играли исключительную роль в жизни Владивостока, большинство торговцев здесь были китайцы, и именно у них по- купали товары горожане. Покупка у китайцев предполагала торг, так как фиксированной цены на товары в базарных лавках не бы- ло, и «кто не торгуется, тот рискует на плохой вещи переплатить против хорошей в других магазинах»2. Для успешной коммуника- ции хотя бы одна из сторон должна овладеть языком другой. Именно рынок провоцирует и создает ситуацию, в рамках кото- рой китайские торговцы овладевают пусть и в минимальной сте- пени русским. Это приводит к формированию пиджина, в рамках которого на грамматический строй китайского языка накладыва- ется модифицированная русская лексика3: «Мадама, капитана , твоя не надо базар ходи... Морковку, луковку, помудоля, караба, камбала, огуреза – все, все принося... Деньги не надо, мало-мало обмани не надо»4. Подобный язык использовался и для русско- корейского общения. «Картошка бери – эню давай нету. Его шиб- ко худу человека и его копейка деньга нет (…) худо есть» – так в феврале 1902 г. причитал на всю улицу кореец, сидя у дома в Маркеловском переулке, когда ему отказали в оплате долга за картошку, которую он приносил в течение нескольких месяцев5. Д. И . Шрейдер , первый описавший русско-китайский пиджин,
1 Гирц К. Указ. соч. С. 56. 2 Даттан А. В. Указ. соч. С. 115. 3 Оглезнева Е. А. Русско-китайский пиджин: опыт социолингвистического описания. Бла- говещенск : АмГУ, 2007. 264 c.; Перехвальская Е. В. Исследования по русским пиджинам : сб. ст. М. ; Берлин : Директ Медиа, 2014. 502 с. 4 Турмов Г. П. Хисамутдинов А. Указ. соч. С. 130. 5 Владивосток (газета). 1902. № 6. С. 5 320 отмечал: «…язык этот приспособлен специально для целей тор- гово-промышленных и вне сферы торговли и промышленности уже ни на что не годится»1. Возвращение с базара и перенос покупок даже не очень со- стоятельной хозяйки («бабушки», «мадамы» по версии китайцев) сильно облегчало наличие такой фигуры, как каули (носильщик). Обычно это были как китайцы, так и корейцы2. Для дореволюци- онного Владивостока типичной была картинка, когда хозяйка, выбрав продукты, идет налегке, а за ней плетется каули, тащащий на специальных носилках – рогульках – ее покупки3. Во время существования манзовского базара покупки можно было просто заказать с доставкой на дом. «Хозяйкам во Владиво- стоке незачем было ходить на базар. Весь город обслуживал Ван Фузин, или, по-русски, просто Вася. Он являлся тотчас же, едва вы успели перебраться на квартиру. …Ван Фузина-Васю все зна- ли: в руках его вся торговля. Если с Васей произошло разногла- сие – в суд он не пойдет, но и для спорщика не легче. Где он, что хочет купить, ни один носильщик ничего не принесет, и на базаре ни один китаец-торговец ничего не отпустит: Мало-мало ходи, псол мимо: твоя мало-мало машинка есть»4. Несмотря на то что график работы базара регламентировал- ся российским законодательством, китайская специфика сказы- валась и здесь: на китайский новый год рынок «запирался на за- мок»5. Д. И. Шрейдер: «…на базаре также нет обычного шума. Все лавки, лари, магазины закрыты. Вся торговля в руках китайцев, и поэтому неудивительно, что чествование ими своего националь- ного праздника так заметно изменяет физиономию русского, в сущности, города»6. Другой спецификой владивостокского рынка было исполь- зование долгое время китайских приборов для измерения веса или длины, что давало возможность жульничества. «Каждый, кто бывал на местном рынке и покупал провизию» сталкивался «с обвесом на китайском безмене (других весов они не признают) или получал дрова на их складе какою-то совершенно произволь-
1 Шрейдер Д. И. Указ. соч. С. 69. 2 Сибирский торгово-промышленный и справочный календарь на 1903 год. Томск : Изд. Ф. П. Романова, 1903. С. 138 . 3 Шрейдер Д. И. Указ. соч. С. 15–16. (Те, кто в 90 гг. ХХ в. видел работу российских челно- ков, сразу вспомнят их верных спутников «помогаек».) 4 Турмов Г. П. Хисамутдинов А. Указ. соч. С. 130. 5 Даттан А. В. Указ. соч. С. 117. 6 Шрейдер Д. И. Указ. соч. С. 104. 321 ною китайской саженью (русскую меру они обходят) с самою не- позволительной кладкою, или, наконец, приобретал сено не уста- новленными пудами, а вполне произвольными «снопами», т. е. пучками, не имеющими ничего определенного, то большими, то маленькими»1. Другой формат межкультурного взаимодействия относится к массовому появлению ориентальных вещиц в домах горожан: «В редком доме не натолкнешься здесь на китайщину и японщи- ну. У одного из военных судей вся гостиная была убрана китай- скими и японскими произведениями, отчасти примененными к европейским потребностям: мебель модных образцов была обита китайским узорным шелком, японские рамочки заключали рус- ские виды и лица; в одной гостиной я любовалась чрезвычайно красивым огромным японским зонтиком, привешенным к потол- ку; в другой висел пестрый стеклянный китайский фонарь, укра- шенный цветными шнурками и кистями»2. Расширяется пищевой рацион европейских жителей Влади- востока, которые начинают вводить в свое меню непривычные продукты и блюда. С. И. Бельдинов восторженно вспоминает о «чилимах» – малюсеньких креветках. «Вкусное легкое блюдо. Под пиво, под разговор таковых чилимов можно незаметно скушать до сотни, потому и порциями их подают не меньше 50, и тащат их целыми горами». «Изделия китайских кондитерских: большие и малые, круглые и квадратные вафли и особо сладкие, круглые священные вафли из священного риса «сальбе», такие сладкие, что у грешников зубы не выдерживают и болезненно ноют». «Около балаганчиков, на разостланной парусине, чаще брезенте, кучи самых разнообразных фруктов: яблоки, апельсины, ананасы, японская фурма, маленькие сладкие мандарины в небольших ящичках, по 25 в каждом, за 20 копеек. На ветках кистями – бана- ны, виноград всевозможных сортов, малюсенькие в ящичках поме- ранцы»3. Безусловно, яблоки и виноград вряд ли можно отнести к экзотическим фруктам, но ананасы, померанцы, хурма для жителей европейской России легко могут претендовать на этот статус. Наша современница Н. Сумрач вспоминает об опыте своих бабушки и прабабушки, живших во Владивостоке в начале ХХ в.: «…на Семеновском базаре продавали живых крабов, которые с трудом помещались в ведро, поэтому за крабами на рынок ходи-
1 Даттан А. В. Указ. соч. С. 115. 2 Витковская С. В. Кругом Земли. Путевые воспоминания. СПб., 1915. С. 374. 3 Цит. по: Турмов Г. П. Хисамутдинов А. Указ. соч. С. 128–129. 322 ли с ведрами. Вообще базар был набит лавками с невероятным разнообразием морепродуктов. Русские обычно покупали знако- мые виды еды: красную икру, раков да речную белорыбицу, – но были и смельчаки, которые учились готовить не нашу пищу: мор- скую капусту, кальмаров, трепангов и прочую непоименованную живность, какую ушлые азиаты готовили вкусно и употребляли за милую душу. К «презренной» рыбе – камбале, бабка пристрасти- лась уже в застойные советские годы, когда рыбное изобилие во Владивостоке почти совсем иссякло, но неизменно называла ее морской курицей, как китайцы из ее детства»1. На базаре всегда имелась возможность приобрести гораздо дешевле тот же самый товар, что продавался в крупных магази- нах, что, естественно, привлекало покупателей. Но даже не заин- тересованные в покупках жители города и путешественники не могли миновать эти места. Прибывшие на пароходе от пристани до главной улицы – Светланской – шли вдоль манзовского база- ра. К городским купальням, пристани, Семеновскому рынку путь пролегал через китайские кварталы. Вслед за героиней романа «Последний из удэге» А. Фадеева, жившего в юности во Владиво- стоке, пройдем от улицы Пекинской до Семеновского базара: «Лена пересекла Пекинскую улицу, на которой была опиекуриль- ня Вайнштейна. Лена очутилась в китайском квартале. Здесь улочки были теснее. Квартал еще только просыпался. Пахло чес- ноком, копченой рыбой, древесным углем. Лавочники снимали щиты с окон. У ворот висели бумажные фонарики, похожие на разноцветные цилиндрические гармоники. За стенами кустарных мастерских бренчали жестянщики, медники. Китайские нищие спали, свернувшись у крылечек: их никто не трогал, и они никого не трогали. На здании китайского театра свисали из-под узорных балконов два узких полотнища с жирными черными надписями: над входом колыхался бумажный отсыревший дракон с выпучен- ными глазами. Лену обогнало несколько гремящих эхом подвод с ломовиками-китайцами; из-под рогож торчали круглые мослы с красным и синим мясом»2. Инаковость, чужеродность, с одной стороны, доступность – с другой, делают главные владивостокские рынки базовыми локу- сами, формирующими образ города, внося в него элемент экзо- тизма. С. И. Бельдинов, побывавший на старом городском базаре
1 Сумрач Н. Из бабушкиного сундука // Владивосток Авиа. 2009. № 41. URL: http://airvl.ru/iz-babushkinogo-sunduka.html. 2 Фадеев А. А. Собр. соч. : в 4 т. М. : Правда, 1979. Т. 1. С. 297. 323 в начале ХХ в., отмечал его экзотическое своеобразие. «Не базар, а музей всех видов даров морского дна и таежных недр. На земле – большие лотки из белой жести, на которых, среди водорослей, все виды морских даров. Каких только рыб здесь нет! От косоглазой камбалы до пузатых морских бычков, синеватой скумбрии с по- лосатыми на спине пятнами, с глазами на спине – верхоглядом, пилой-рыбой, треской... Не перечтешь! Крабы, морские пауки, большие и малые, обычные и редкие – бархатисто-голубые, на- рядные, красивые, но несъедобные, ядовитые. Покупают их для аквариумов и для забавы, так как светятся они ночью фосфориче- ски-голубым огоньком. Морские огурцы, ежи колючие, морские, пятилучевые, с множеством трубчатых присосков. Молодые спруты, или осьминоги, для китайцев съедобные, с красными страшными, темно -студенистыми, вьющимися восемью присос- ками. Раки, красные вареные и зеленые, что медленно по водо- рослям пятятся. <…> На базаре можете полюбоваться на рака- отшельника, что живет вдали берегов, в самой морской глубине, спрятавшись в постороннее тело, камень-песчаник или в обломок песчаных отложений. Его маленькая келья от постоянных прибо- ев и волн снизу всегда гладко отполирована, а сверху маленькая дырка. Из дырки этой при абсолютной тишине покажется осто- рожный глазок, а потом вылезает наполовину и сам отшельник. От малейшего движения воздуха вздрогнет и спрячется <…> Масса всевозможных цветов: разных видов пальмы, олеанд- ры, белые ландыши, лилии, крупные пионы, ирисы. Обилие цве- тов и множество заморских, ярко -цветистых птиц: от цветных попугаев до малюсеньких колибри. <…> Много больших и маленьких черепах и обезьян, кото- рых здесь зовут макаками. Для китайцев нет большей обиды и оскорбления, если назовут его макакой или черепахой. Китайцы очень любили и любят своего маньчжурского соло- вья. На базаре, на длинных шестах, перекинутых поперек прохо- да, над головами качаются большие клетки с этими маньчжур- скими соловьями, которые, собственно, не поют, а прищелкива- ют, и то только в такт той мелодии, которую им насвистывают»1. Отметим еще одну функцию базарного пространства – здесь можно было не только обрести блага материальные, но удовле- творить тягу к иррациональному, узнав будущее или почувство- вав улыбку фортуны, встретив гадальщиков, предсказателей бу-
1 Цит. по: Турмов Г. П. Хисамутдинов А. Указ. соч. С. 128–130. 324 дущего или организаторов лотереи. Иногда, правда, это приобре- тало комические формы: «старичок с клеткой в руках, в которой сидит птичка, вытаскивающая ответные билетики, на задуманные кем-либо вопросы, желающим погадать и узнать свое счастье». Подходит к нему барыня и, осведомившись, что значит эта птич- ка, покупает билетик. «Птичка послушно вытаскивает билет, ста- ричок берет его из носика ея и читает написанное. “Тихо море за проливом, волны плещут к берегам”». Старичок интерпретирует это так: «Предмет ваш, али та особа, что в амурных с вами отно- шениях состоит, в отъезде-с и ежечасно вспоминает вас. – Ах, какие глупости! Я задумала, перейдет ли Коля в 5 класс. Он ведь в гимназии учится. – Так это другое дело, это означает, что летом гимназисты в Японию поедут»1. Таким образом, кроме традиционного экономического обмена, рынок предстает как пространство непосредственного контакта с Другим, встречи с экзотическим, облеченным в различные формы.
**** В ранней истории рынков Владивостока можно выделить два периода: 1. Начало 1870 гг. – 1903 г. (с момента стихийного возникно- вения манзовского рынка до введения в эксплуатацию Семенов- ского рынка). Значимой точкой в этом периоде является 1876 г., когда только что созданная городская администрация пытается взять под свой контроль не только возможные финансовые пото- ки, связанные с фискальным обложением рынка, но и способ оформления рыночного пространства. На месте китайских фанз появляются лавки, построенные городом. Являясь необходимой и неотъемлемой частью городского пространства, рынок, в зна- чительной степени обеспечивающий горожан товарами и даю- щий стабильный доход городу, тем не менее рассматривается го- родской администрацией как некая проблема, так как большин- ство торгующих иностранцы, которые плохо соблюдают россий- ское законодательство в целом и санитарно-гигиенические нор- мы в частности. Рынок отличается восточным колоритом: внеш- ний облик торгующих; ассортимент товара, способы коммуника-
1 Владивосток (газета). 1902. № 23. С. 7. 325 ции, используемая система мер и весов, график работы рынка отли- чаются от тех, к которым привык житель Европейской России. 2. 1903–1922 гг. Безусловно, верхняя граница требует уточ- нения, так как Первая мировая война, Гражданская война, интер- венция радикально трансформировали и экономические, и поли- тические условия, в которых функционировали рынки. В этот период рынок становится неотъемлемой, хотя и достаточно экзо- тической частью городского пространства, функционирующей (пусть и не без огрехов) на основе российского законодательства. Из городской топонимики исчезает этнически маркированное название рынка – «манзовский» (вместе с самим рынком). Не- смотря на то что на новых рынках, именующихся Мальцевским и Семеновским, значительное количество торгующих – китайцы, названия новых рынков отсылают к собственно городской исто- рии. Планировка и застройка этих рынков осуществляются с ис- пользованием европейских архитектурных норм. Во многом си- туация будет аналогична той, которая сложится спустя сто лет в другом российском городе. «Китайским (и собственно этниче- ским) остается лишь фасад рынка, его внешнее оформление, об- ращенное к городу, внутренняя же организация и содержание пространства «китайки» уже далеко не всегда определяются тор- говцами из Китая. Образно говоря, «китайский» рынок становит- ся символом синтетического образа Востока, включающего не только различные части «дальней» и «ближней» Азии, но и про- странство самого сибирского города, ставшего площадкой для подобного синтеза»1.
1 Григоричев К. В., Пинигина Ю. Н. Два мира на Мира, 2: «китайский» рынок в повседнев- ности города // Изв. Иркут. гос. ун-та. 2014. Т. 10. С. 150. 326 SUMMARY
Markets and Researchers
«Ethnic Market» in Modern Russia – the Elusive Object of Research Attention Viktor DYATLOV Open-air markets have become an essential element of the post-socialist transit. They arise over a vast area from China to Poland and Germany. Cou- pled with the huge scale and value shuttle trade (“chelnochnichestvo” in Rus- sian) they have formed a new phenomenon in the economic, social, political and cultural life. Such markets have become a mechanism of economic sur- vival for the vast number of people who have lost their former status and sources of income, as well as a launching pad for the formation of small and medium-sized businesses. For some time they were a key element in the mechanism of supply, especially for the low-income strata. As the initial and final terminal of shuttle trade, markets are integrated into the global system of relationships – not only trade, but also socio-cultural. Open-air markets have become the main platform of economic activity of cross-border migrant workers, the mechanism of their economic and cul- tural integration. In conjunction with their huge role as mechanism of pro- motion of Chinese and Turkish goods to the emerging Russian markets, such functions made marketplaces in «ethnic» (Chinese, Kyrgyz, Caucasian) in the eyes of urban communities. In this capacity, «ethnic markets» are quickly outgrown format of marketplaces, and turned into a complex and self- developing social organisms, clumps of social connections, networks, con- flicts, mechanisms of power and control. Around them they formed the larg- est ethnic and migrant clusters in many Russian cities. «Ethnic markets» have become «meeting place» and space for daily mass contacts, cooperation and conflict of representatives of different languages, cultures and traditions. Markets have gained tremendous symbolic importance, representing in the eyes of society a lot of new forms of life, economic and cultural practices, ways of social contacts and interactions. The end of the post-socialist era drew a line under this role of «ethnic markets”. They did not disappear altogether, but markets themselves and their functions and place in the community are changing. Many of them are closed, the remaining are marginalized and relegated to the outskirts of cities and to the periphery of economic life. They change the format and hypermarkets, 327 malls, etc. are appearing on the place of the former wholesale and retail open-air markets. This does not mean the end of «ethnic business». They are changing also and efficiently adopting new formats and rules of the game. Great importance of «ethnic markets” in the era of post-socialist transit paradoxically combined with weak public attention and a small study. Politi- cal turmoil and social upheavals overshadowed in the minds of people and in the views of researchers this problem as a minor. The objective of this text I see in kind stocktaking, systematization what we know (and what presumably do not know) about the open-air «ethnic markets» of post-Soviet era. Perhaps it will allow formulating an agenda for further researches.
An «Eastern» Market in the Post‐Soviet «East»: Analysis of Attitudes Towards the Eastern Models of Commodity Markets in Eastern Siberia and the Far East Ivan PESHKOV Regardless of the long tradition of social and economic analyses of East- ern bazaars and Chinese markets it is worth emphasizing that Russian litera- ture of the subject is dominated by its ethnographic and discursive descrip- tions lacking any attempts of theoretical conceptualization. This in turn fre- quently results in eclecticism and a lack of cohesion of the numerous and rich empirical material representations. What is more, the absence of a methodo- logical base makes such notions as a Chinese market in Siberia or a Central Asian market rather ambiguous. Ignoring the fundamental role of post-Soviet markets as spaces of orientalization and construction of a “regular” part of Siberian society also seems to be of great importance here. The above-mentioned situation has two kinds of significant conse- quences. First of all, searching for similarities between post-Soviet markets and the classic forms of a Muslim bazaar or a Chinese market usually results in an arbitrary choice of the model. Secondly, emphasizing functional con- formity of classic and new institutions seems to be more justified and promis- ing. Instead of looking for a “real” bazaar in the complex reality of post-Soviet markets, we can observe the development of new forms of bazaar life and their influence on local communities. The Islamization of the first generation of immigrants shows both the dependence of the new organizational forms on the post-Soviet context (Russianization as a basis for Islamization in the former USRR countries) and the emergence of cultural contexts referring directly to the social life of a Muslim bazaar. The paper aims at offering a methodological analysis of the basic mod- els of Eastern commodity markets (bazaars) and the possibilities of their use for the Siberian and Far Eastern material. The paper presents the following issues: the status of a model non-European market, the similarities and differ- ences between ethnic segments of post-Soviet markets and Eastern bazaar classics, and the potential of the functional conformity optics based on the example of new Islamization of post-Soviet bazaars. 328 Bazaars and Things. Representations of Commodity Markets from the Perspective of the Materialist Turn Ivan Peshkov The specificity of research on Eastern commodity markets lies in the simultaneous closeness to and remoteness from the standard models of eco- nomic analysis. On the one hand, a market opens a variety of economic, ideo- logical, and ontological perspectives. On the other, it is always exotized using a temporal, geographical or cultural distance. For many years different com- binations of the above-mentioned tendencies have determined popular atti- tudes towards commodity markets outside Europe. Are there any other ways to interpret these markets that would avoid producing illustrations to the adapted models of economic analysis? Can we imagine and create a new on- tological model that would embrace the whole diversity of bazaar life and its social and material aspects? What if things, objects and infrastructure were offered an opportunity to tell their own stories? And – above all – what con- sequences could such an attempt to include objects, networks, and new forms of mobility in the sphere of research interests have? This paper aims at an- swering the questions above by analyzing the usability of the object shift the- ory for commodity-market studies. This would allow to describe material object agency anew. The turn towards the material aspects of social processes was deter- mined by three different directions in social sciences: object biography stud- ies, ANT and object shift studies in economic sociology. They are all related to social anthropology, its emphasis on field research and reluctance to for- mulate a priori theories. It is worth mentioning that the interest in material object social agency makes researchers face the challenge to radically redefine the lines between the social and the material. From this perspective the mate- rial is not just a reflection of social processes, but an important and active element of the techno-social network. The paper considers the usability of a row of questions related to the materialist turn theory for the bazaar reality analysis. These questions concern the ontological basis of new theories, the epistemological status of their basic categories, and the chances to verify their theoretical models in Eastern Siberia and Far Eastern bazaar studies.
Полиэт и е кие ы ки по т о иали ти е ки о од ки ла д а та е ту д Л В статье рассматриваются социальные и экономические сети ми- грантов, сложившиеся на основе базаров Берлина, Варшавы и Праги. Большинство торговцев и клиентов таких рынков являются бывшими трудовыми мигрантами из Вьетнама. Вместе с тем на этих рынках появ- ляется все больше торговцев и покупателей из других стран. В связи с
329 этим данная статья основывается на транснациональной перспективе (Levitt and Glick Schiller, 2004) и принимает во внимание недавнюю кри- тику «методологического национализма» (Wimmer, 2009) как ключевую тенденцию. В рамках этой тенденции фокус анализа сужается до прини- мающей страны, а национальное государство рассматривается как «кон- тейнер», задающий рамки для понимания и оценки опыта мигрантов. Кроме того, в статье делается попытка выйти за пределы «этнической оптики» (Glick Schiller et al., 2006), что редко использовалось в предше- ствующих исследованиях постсоциалистических рынков. В этой пер- спективе в фокусе исследования находятся образ жизни и совместного труда в отдельных локальностях, которые обозначаются как этнические базары, но не имеют реальной этнической основы. Так, в центре внима- ния на рынках, где проводились этнографические исследования, нахо- дятся вьетнамцы как доминирующая группа. Однако основываясь на том, что рынки все более входят в жизнь выходцев из Китая, Индии , Пакистана, Турции, граждан Германии, Польши, Чехии и других групп, статья включается в современные исследования диверсификации (Ver- tovec, 2007), мобильности, трансграничных экономических практик и рынков как места встречи культур (Hiebert et al., 2015) в постсоциали- стическом городском ландшафте. Наконец, в статье рассматриваются различные трансграничные связи, сложившиеся не в рамках неолибе- рального капитализма, а в рамках союзов эпохи холодной войны. Автор анализирует изменения транснациональных связей от социалистиче- ских способов и форм миграции (Hüwelmeier 2013a: 43) до постсоциали- стической мобильности, сложившейся после крушения коммунизма.
Markets and Spaces
The Bazaar and the City: «Chinese» Market as the Assemblage Point of the City Konstantin GRIGORICHEV The article raises the problem of the influence of ethnic markets for the development of urban space of post-soviet Siberian city. The dominant vari- ant of the post-Soviet markets for Siberian cities are a variety of «Chinese» markets. The author proposes to consider these markets not as a unitary and unique object for the city, but as a system of different scale objects of citywide and local scales. The appearance in 1990 in the Siberian cities such markets led to the formation around its specific localities includes not only the terri- tory of markets as such, but associated infrastructure also: food service, ware- houses, migrants’ residences, and other. In this perspective, the Chinese mar- kets are seen as a mechanism of transformation of urban space through which a new type of social relations creates a new type of urban space (Lefebvre, 1990; Trubina, 2009). From the same standpoint author considers the trans- 330 formation of the shapes of the Chinese market from open-air markets to shopping centers and other ways of orderly trade. Changing the system of urban mobilities (Urry, 2007) is the second prospect, within which the article examines the impact of the Chinese market to the urban space. The author demonstrates how the practices of visits to «Chinese» markets and the associated localities formed and changed over the 1990–2010s, as well as routes of public and private transport, hiking ways. New urban mobilities are defined in the article as an important mechanism for changing urban space, including transport, trade, services. Moreover, folding around market mobilities are seen as a mechanism for incorporating remote localities and outskirts in the daily life of the city, as an one of new bases for development of the city as a whole. On this basis, the author is invited view at the «Chinese» market as the assemblage point of the city, the mechanism of the new organization of urban space. Such markets have become a new tool for communication between townspeople and the city, new way for formation and articulation of towns- people's request for a new urban space, its coherence and appearance. At the same time, the «Chinese» markets have become a way of the integration of the city into a region's space, as well as an access point to transnational net- works and flows for townspeople. In this perspective, «Chinese» markets can be considered as one of the most important instruments for transforming the urban space of post-soviet Siberian city.
“Chinese” Market “Shanghai” in Irkutsk: Its Role in the Urban Community Life Viktor DYATLOV Being an important part of wholesale and retail market chain, on the one hand, and “ethnic markets”, on the other hand, Chinese markets became major commercial entity in 1990s, a key element of public supply in the east of Russia, a platform for small and medium scale entrepreneurs (both Russian and foreign), a place for trans-border migrants activity to be concentrated in, a “meeting place”, a place for regular and everyday contacts of the representa- tives of different countries, nationalities, and cultures. It predetermined their importance in the urban communities’ life. The author reveals significance of the phenomenon in the city life, gives some characteristics of its system of communications and relations on the example of the largest Chinese market of Irkutsk, known as “shanghai” or “shanghai market”. The article states that despite outdoor wholesale and retail markets had been shifted to the periph- ery of economic and social life, Chinese entrepreneurs found new forms for their business activity to be continued successfully.
331 “Chinese” markets of Irkutsk: Looking for invisible network Diana Bryazgina The article describes a field study in Irkutsk, whose goal was the search and description of large and small «Chinese» markets. The study is based on a comparison of the data of geoinformation web-based systems, survey of townspeople and field observations. As features of «Chinese» markets in the framework of study was assumed the following: 1) The presence of ethnic or understanding as ethnic actors, 2) Trade in «ethnic» products, and 3) The presence of ethnic infrastructure elements, 4) Visual representation of ethnic- ity. These criteria have been used complex for the study. A list of «Chinese» markets has been compiled on the basis of compari- son of the data of geoinformation systems and a survey of residents of Irkutsk. Observation under the fieldwork allowed excluding from the list of objects that do not meet the defined criteria. Moreover, all identified «Chi- nese» marketplaces have been divided for groups within their scale of activity and role in the urban space. Two groups of markets have been allocated: 1) the central markets of the citywide importance and 2) local (peripheral) mar- kets. The markets of the first group are mainly located in the central part of the city and linked to most districts of the city. The markets of the second group are fairly evenly distributed across the entire city, and play the role of «walking distance» markets for low-income townspeople. Assignment to a particular group is not determined by the location in the physical space of the city, but by its value for city and its residents. The citywide markets can be located in the peripheral part of the city, but have connections with all parts of the city and with the region. Thus, the «Chinese» markets form a kind of network in Irkutsk. This network is invisible to the townspeople, but it is an important part of their lives.
Chinese Markets Evolution in Siberia: Reshaping «Chineseness» and the Opening of «Gated Spaces» Norio HORIE, Konstantin GRIGORICHEV The article is devoted to the evolution of mass representations about the «Chineseness» in the Siberian cities by the example of the Chinese markets. Authors analyzed such ethnic markets as a node of social and economic rela- tions that arise at the intersection of the interests of many actors (Sheppard, 2013). Markets as the assemblage point are immersed in the local context, which generates local ethnic markets model and the trajectory of their devel- opment. (Barnes, Hayter, 2005) The evolution of Chinese markets «Shang- hai» and «Kitai-gorod» in Irkutsk is in focus of paper. Based on this analyze authors demonstrate the process of re-positioning of these markets from the model of the «gated living» (Brunn, 2006) to model multi-ethnic contact
332 space. Spatial moving of Chinese market is analyzed as a factor of opening of «gated space» of ethnic markets. As part of such evolution «Chineseness» is reshaping from the marker «of ethnic economy» to the marker of a specific space and system of social interactions between the host society on the one hand, and transborder migrants from China and other countries on the other hand.
«Russian» Market in the Center of Beijing Iana GUZEI The article is devoted to analyzing the issue related to the ethnization mechanisms of the market area. This topic is researched to show the way the “market ethnicity” is constructed, how it is marked in a public space and by what means. Yabaolu, a big wholesale and retail market located in Beijing which is often positioned as the “Russian market,” was chosen as the main case for the research study. Not only under-researched, but also unique in many aspects, it is a utility object where not only does ethnicity exist, but it is actively manifested, shaping certain semantic codes of its perception. This feature has made the Yabaolu market one of the most interesting examples of ethnic markets. The market on Yabao Street was founded in 1988. During the twenty years of its existence, it has been transformed from a small street market into a huge center of international trade. Its contemporary area is extended be- yond the bounds of Yabao street and occupies a vast space around Ritan park. Domination of businessmen and tourists from Russia among the customers of Yabaolu has determined the general orientation of the market in the 1990’s making this market for Russians “their own”. Russian is the “official” lan- guage of Yabaolu: it is used for most of commercial transactions; it acts as the main system of attribution of the market area and is also the main language used for advertisement. Russian performs not only the communicative func- tion, but also forms symbolic, informational field of the market. The general picture of “Russian” Yabaolu is completed by visual advertisement and deco- rative appearance of utility objects, in which one can find distinctive determi- nation to use Russian symbolism. Large quantity of Russian-speaking cus- tomers also sets the symbolic field of Yabaolu as “Russian”. Initially estab- lished as the area designated exclusively for trade transactions, it has gradu- ally become a meeting place for Russians, who permanently reside in Beijing. The sum of various markers defines the perception of Yabaolu as spe- cifically “Russian market”. Labeling of the market space is mainly based on stereotypical image of Russia in China. At the same time, ethnicity plays a serious role here and is formed more purposefully, rather than naturally. For the salesmen of Yabaolu, ethnicity is an intangible good. Decorating and ad- vertising the market as “Russian,” its administration intends to attract a larger number of buyers. Precisely the commercial advantage forces the staff to mark the space in Russian style; that is why does Yabaolu`s ethnic aureole not merely exist: it is also actively maintained and marketed. 333 Chinese Public Catering in the Process of Urban Space Ethnicization (the Case of Irkutsk) Elena DYATLOVA Abstract. Ethnic public catering, meaning catering establishments, which provides national cuisine, culture, and traditions in another cultural context, is not only an important part of service industry and a component of market economy, but also a significant cultural phenomenon. It is a place where representatives of different nationalities and elements of different cul- tures meet and have daily contacts. This phenomenon is particularly special due to its worldwide expansion and high demand for it. The aim of the article is to examine the process of formation of ethnic public catering in contempo- rary Russia by the example of Chinese restaurants and cafes in Irkutsk. They are considered as visible and significant elements of ethnic environment which was formed in the city during the post-soviet period. The author ana- lyzes the reasons of popularity of Chinese catering establishments among different social strata. Intensive discussions on this issue reveal that the inter- est in Chinese public catering is caused not only by a merely concern with Chinese cuisine, but the intension to plunge into different culture. This de- mand stimulates offer of artificial “China for the Russians”. The author tries to set up a typology of such enterprises, and to compare it with typologies of other researchers. The article states that the novelty of the phenomenon pre- determined insufficient knowledge, and offers review of available researches.
The Central Asian «Ethnic» Café of Moscow: Migrant Infrastructure in the Urban Space Vera PESHKOVA Last decades Russia has faced numerous socio-economic, political and cultural challenges partially attributed to the changes in ethno-cultural, po- litical and social trends (both in sending and receiving countries) caused by international migration. Migrants arrived in Russia represent the communi- ties that are heterogeneous in their needs, history of relocation, strategies of self-organization and, finally, the level of incorporation into the Russian soci- ety. Faced with numerous everyday needs and not having opportunities for the implementation, international migrants in Russia try to develop their own ways for resolving of their every-day problems through different modes of self-organization. This also leads to forming of new economic niches and migrant-oriented infrastructure first of all in the service sector. It is supposed that in Russia this infrastructure includes ethno-immigrant associations, pri- mary-group networks (compatriots and relative ones), ticket agencies, bro- kerage firm’s paperwork, “ethnic” media, medical centers, grocery stores with halal products.
334 The “ethnic” cafes oriented mostly towards immigrants from Central Asia in Moscow give nice case for study of the contemporary migrant- oriented infrastructure. Restaurants with Central Asian cuisine is already part of the “gastronomic landscape” of Moscow. However lately cafes oriented primarily on migrants where the local clients could be considered as an ex- ception, have started to be opened. This is very important in the context of the some tendency when the ethno-cultural characteristics of the social space of Moscow can be changed under the impact of migrants oriented social ser- vice infrastructure and this could bring to forming of enclaves. A wide range of more detailed questions may be addressed within this defining of the role of “ethnic cafes” in immigrant infrastructure. What social practices arise around “ethnic” cafes? What role do such cafes play in every-day life of im- migrants and not-immigrants? Weather “ethnic” cafes as migrant oriented infrastructure are agents of the incorporation of immigrants, or they serve as space of marginality, promoting exclusion or even segregation of immi- grants? Based on analysis of participant observation, survey and experts inter- view two main “ideal” types of Central-Asian “ethnic” cafes oriented mainly on immigrants are investigated: teahouse and cafe-club. Cafe-Club is focused primarily on migrants from Kyrgyzstan, which is a comfortable place of lei- sure: for appointments, meetings, friends and classmates, as well as for activi- ties concerning virtually all vital events (birthdays, weddings, and holidays for children). Teahouse differ from them the principle of halal, which narrows their ability to hold big events. However, the principle of halal allows tea- house attract a wide target group, especially follower of the Muslim tradition. So their visitors are both migrants from all Central Asian states and people from different Russian regions that the combined practices of consumption of halal dishes. Despite the differences both types of cafes oriented mostly on migrants (clubs and cafes and tea house) play the role both of a unifying and separates the social space. Cafe attracted by the opportunity to combine the «ethnic» customary practices (for example, listen to the national music, national dishes to order, speak their native language); and practices that have been learned in Moscow (in the mode of food intake of fast food, partying with alcohol, a blind date). On the one hand, they can serve as social exclusion of migrants, on the other they are indicators of how migrants have been incorporated into the social space of Moscow. Not only because they are public sites, where there are networks that help to adapt, but also because for the organization of these structures need to have the skills of living in the host community.
335 Markets and People
Cross‐Border Shopping on the Russian‐Chinese Border: Crisis, Performativity and Perception the “Self” Natalia RYZHOVA, Tatiana ZHURAVSKAYA The paper examines the case of radical change in cross-border shopping as a result of Russian economic crisis of 2014-2015. The authors argumenta- tion bases on a prolong fieldwork study in Blagoveshchensk, the Russian city bordering with China. Both N. Ryzhova and T. Zhuravskaya not only live as ordinary locals in this place, but also extensively publish research papers on cross-border markets since 2004. That is why they observe and identify socio- economic changes, resistance to these changes in a “real time and life”. Draw- ing on fieldwork study and using M. Callon’s concept of performativity and actor-network theory, authors reveal that the anxiety surrounding everyday practices during recent economic crisis caused locals living in Blagove- shchensk to change the perception of the “self” (the Russians) and “others” (the Chinese). Authors argue that the changes are becoming possible because ordinary locals utilize, combine and develop politic and economic knowledge with everyday “wisdom”. Observing and participating in everyday practices (bargaining, calculating prices and buying goods at the local shop-centers or bazaars), people act as market and political actors and, as a result, reassess their own places in the global world and translocal space. Thus, the purpose of the article is to apprehend the recognition of changes in global, translocal and personal statuses.
Visitors of the «Chinese» Market: Symbolic Consumption and Economies of Scale Tatiana ZHURAVSKAYA The paper discusses motivations of visits of «Chinese» market by Blagoveshchensk city and region residents. «Chinese» market is seen as a trade company that combines independent sellers by providing space on a leasehold basis. Chinese-made products dominate here and trade is con- ducted mainly by the citizens of China. The study was conducted using the methodology of case-study; main methods used are unstructured participant observation and semi-structured interviews. Additional data sources are the materials of local periodicals and information portals. Empirical object of the research is a two storage «Chinese» shopping center in Blagoveshchensk. The «Chinese» market as an object of study, statistical data describing the role of markets in post-Soviet Russia and the Far East, their distinctive features and socio-economic functions (provision of medium and lowincome segments of consumers with cheap goods, the function of the logistics center for domestic 336 trade, a marker of social stratification) are described. It is shown that change in status of the market did not lead to change in the form of trade. Rational motives of visit are revealed. They are large territory with a lot of retail out- lets, cheap goods, and «disposable» items. The «economies of scale» means here an opportunity for the buyer to buy more goods at a lower price. It is shown that not only low commodity prices make the «Chinese» market at- tractive for customers. The image of the market is shown as an undesirable and unpleasant place. Moral justifications for buyers are considered. Yet ra- tional motives of «Chinese» markets visiting are imbued with symbolic mean- ing, which affects the assessment of the goods quality, and behavior strategies and bargaining. The image of the market however is not quite clear. People thus have conflicting motives to visit the market, which makes it both attrac- tive and repulsive. The image of the «Chinese» market also affects the way the goods are perceived by other people, who consider the place where they buy certain things to be an important factor. So the goods purchased at the “Chi- nese” market aren’t thought to be trademark products, and the country of origin is also important. Examples of «consumer resourcefulness» and vari- ous attitudes towards intruding or welcoming sellers are given. In general, to describe the phenomenon the following traditional concepts were applied: «economies of scale» in relation to consumption (not production) symbolic consumption in metaphorical sense – the new subject matter (the consump- tion of low-quality products).
Two Worlds at Mira st., 2: the “Chinese” Market in City Reality Konstantin GRIGORICHEV, Yulia PINIGINA This article examines the role of the local «Chinese» market in the community's life of the city micro-district. The authors make an attempt to analyze the «Chinese» market from the standpoint of urban community, de- termine the significance and function of the market in the city's everyday life, describe mechanisms to identify and determine this market as an ethnically marked locality in the urban space. The main task of the article is to answer the question what representatives of the community mean naming the market as «Chinese» and its perception as ethnic. This approach allows formulating the problem of emergence of new meanings and functions of the «ethnic» markers of urban space. The study is based on a series of focused interviews with residents of the «Irkutsk-II» neighborhood of regional center of Irkutsk region. In the framework of the hypothesis about the network nature of the development of such markets in Siberian cities the authors analyze market «Manchuria» as an ethnic market of the second level, serving the local part of the city. They examine the interrelationship of physical and discursive exclu- sion of the market from the urban space, as well as practices of interaction of neighborhood residents with the market. Studying the way urban residents perceive “ethnicity” of the “Chinese” market space the authors analyze the 337 sense attributed to visual markers of «ethnicity» of market space by the repre- sentatives of the urban community. The authors conclude that the function of ethnic markers in the urban space is changing rapidly: from labeling «ethnic space» to the designation of a specific form of economic life. This process however not only changes the economic practices of urbanites, but also brings more profound changes to life of the Siberian city. The ethnic market is becoming a tool of designing a collective image of «The East», which in- cludes elements of culture of South-East Asia and Central Asian countries, word picture and media images. This leads to change in the functions of eth- nic markets: from «place of meeting» and «crossroads of cultures» they be- come a tool of orientalization of Siberian city, its involvement in constructing «The East» space.
The Politics of Survival: Open‐Air Markets and their Traders under the Act “On Retail Markets” Kamil Maria WIELECKI The paper looks at legislative changes from the point of view of social anthropology. It analyzes the process of introducing the act “On retail mar- kets” which was passed by the State Duma in 2006 and, after a series of cor- rections, came into force in 2013. The act carried grave consequences for all people who were engaged in petty trade, especially those who worked at open-air markets. The paper deals with two questions. Firstly, its aim is to show how the act was negotiated by various market actors: state administra- tion of different levels and private companies. Secondly, it aims at presenting how the introduction of the changes was perceived by petty traders from open-air markets, i. e. people whose workplaces were put in question by the act and who were forced to continue their entrepreneurial activity in condi- tions of uncertainty. To answer these questions, the history of the Slavyansky market in Krasnoyarsk is followed as a case study. Finally, the introducing of the act is interpreted in the light of Michel Foucault’s theory of governmentality.
«Reduction of the Chinese Trade Problems» in Priamurskiy Region at the Turn of XIX–XX Centuries: Opinions and Practice Tatiana SOROKINA The article discusses the evolution of the representations of Priamursk administration and local society on Chinese trade in the region starts from creation of the Priamursk general-governorship till the World War I. Ana- lytics of the main projects about regulation Chinese trade in region is pro- posed. Project’s papers was stored mainly in funds of the Priamursk general- governor’s office and governor of the territory of the Russian State Historical
338 Archive of the Far East (RGIADV) as well as in the Russian State Historical Archive (RSHA). The article discusses two main topics. Priamursk administration, from the beginnings of its existence was forced to restrict activities of the Chinese migrants, but why the necessity of trading reduction was not immediately understood? And after Chinese trading danger was realized and finally had been taking appropriate actions, yet, why most of them remained unrealized in practice? Priamursk administration politics towards Chinese trade in region was concentrated on creation different restriction projects, started since 1890s. Proposed measures was mainly focused against small Chinese trade in the countryside and inorodets camps, whereas city trading was not only permit- ted, but considered as useful and necessary. However, almost all of them did not received any legal confirmation before the First World War. All Priamursk administration’s activities about Chinese trading reduc- tion was crashed, from the one hand, against existing political and trading agreements with China. Representatives of the Ministry of Foreign Affairs votes, usually, against restriction projects, since it could entail a revision of the Chinese trading agreement. On the other hand, the unavoidable barrier was that Chinese goods were cheaper and since then, more attractable for locals. Apparently, because of that, Priamursk administration has been failed to develop measures, which could restrict Chinese trading partly, but in the same time keep its doubtless benefits for the locals.
Chinese Trade Formats in Amur River Territory on the Turn of 19th and 20th Centuries Tatiana SOROKINA The paper considers main traditional kinds, ways and techniques of Chinese trade in the Russian Far East in the late XIX, early XX centuries. Sta- tistical data illustrating Chinese pre-eminence in Amur River Territory busi- ness sector in the late XIX, early XX centuries. The most widely spread kinds of Chinese trade in Amur and Primorsk Territory are identified, trade with non-Russians is also considered. The reasons of Chinese trade success are analyzed. They are natural talent of the Chinese for commerce, low demands, and fundamental principles of doing business based on traditional Chinese way of life such as cooperation, mutual credit, and attempt to have quick turnover of capital. A variety of Chinese trade know-how from “petty cheat” to ways to evade trade license is illustrated. All forms of Chinese trade are analyzed in terms of concerns facing Amur River Territory administration because of Chinese trade activity. Of all Chinese business activity formats in Amur River Territory com- merce was considered to be the most “prestigious” business. Chinese trade in Amur River Territory can be broadly divided into large scale and small scale trade in cities and countryside, mobile retail and retail delivery trade, and 339 trade with non-Russians. Significance of each kind, in view of benefit or harm for the territory, was diverse as well as attitude to them of local authorities, central government, local community and ordinary people. The information given in the paper can serve as a basis for the research of immigrant policy of local authorities, particularly projects aimed at regulating Chinese trade and limitation of Chinese immigration at large.
Markets of Vladivostok in the End of the 19th – Early of the 20th Centuries: the Attempt of Socio‐Cultural Analysis Elena NESTEROVA The study of the trade's history in the Far East has a long tradition. In recent years, researcher's interest to this theme is activated, but the market (Bazaar) like economic, social, cultural phenomenon has not yet become the object of independent study. In this article the author focuses attention on several aspects of the exis- tence of a market (Bazaar) in the Far Eastern imperial city: the history of making market’s space in the city; the specificity of the relationship “market – town”, description the market as space of intercultural communication and the formation of a «new everyday”. As example was chosen Vladivostok – large administrative and trade centre on the Russian Far East. Market's history in Vladivostok can divide by two periods: The beginning of 1870 years – 1903 year (from the moment of the birth Manzovsky market until the start of exploitation Semenovsky market). As author opinion, the main year in this period is 1876 year. First time in this year new city administration took control over financial streams from the market and had determined architectural forms of the market. The town has built little shops in European style in place of Chinese fanzas. Nevertheless, the market has kept oriental coloring: the forms of communications, Asiatic merchants, goods assortment and a system of weights and measures were others, non-Russians. 1903 – 1922 years. During the second period the market became inal- ienable, albeit a fairly exotic part of urban space. In the beginning of XX cen- tury Manzovsky market was closed, and its name, which dealt ethnic compo- nent of the town population, disappeared from town place names. The town built two new markets – Maltsevsky and Semenovsky. Such names have con- nected to the own city history. Most of merchants in the new market were Chinese, but all market buildings were constructed according to Russian rules and laws. Market became the symbol of synthetic image of Orient, which in- cluded like Asiatic so Russian parts.
340 Я О О / ABOUT AUTHORS
Брязгина Диана Евгеньевна – студентка исторического факуль- тета (отделение политологии), Иркутский государственный универ- ситет, e-mail: [email protected] Bryazgina Diana – Student, Faculty of History (Department of Poli- tic Studies), Irkutsk State University, e-mail: [email protected]
Велецки Камиль Мария – PhD, адъюнкт-профессор, факультет сво- бодных искусств, Университет Варшавы, e-mail: [email protected] Wielecki Kamil Maria– PhD., Assistant Professor, Faculty of “Artes Liberales”, University of Warsaw, e-mail: [email protected]
Григоричев Константин Вадимович – доктор социологиче- ских наук, начальник научно-исследовательской части, руководитель лаборатории исторической и политической демографии, Иркутский государственный университет, e-mail: [email protected] Grigorichev Konstantin – Doctor of Sociology, Head of Department for Research, Head of Laboratory for Historical and Political Demogra- phy, Irkutsk State University, e-mail: [email protected]
Гузей Яна Сергеевна – кандидат исторических наук, магистр ЕУСПб, сотрудник кафедры международных отношений, Санкт- Петербургский политехнический университет Петра Великого, e-mail: [email protected] Guzei Iana – Candidate of History, worker of Department of Inter- national relations, master of European University in Saint Petersburg (EUSPb), Peter the Great Saint Petersburg Polytechnic University, e-mail: [email protected]
Дятлов Виктор Иннокентьевич – доктор исторических наук, профессор кафедры мировой истории и международных отношений, Иркутский государственный университет, директор АНО Исследо- вательский центр «Внутренняя Азия», заместитель главного редак- тора научного журнала «Диаспоры», e-mail: [email protected] Dyatlov Viktor – Doctor of History, Professor, the Department of World History and International Relations, Irkutsk State University, Di- rector of the Research Center “Inner Asia”, Deputy Chief Editor of the journal «Diasporas», e-mail: [email protected]
341 Дятлова Елена Викторовна – кандидат исторических наук, кафедра сервиса и сервисных технологий факультета сервиса и рекла- мы, Иркутский государственный университет, e-mail: [email protected] Dyatlova Elena – Candidate of History, Department of service and service technologies, Faculty of Service and Advertising, Irkutsk State University, e-mail: [email protected]
Журавская, Татьяна Николаевна – младший научный сотруд- ник Амурской лаборатории экономики и социологии, Институт эко- номических исследований Дальневосточного отделения Российской академии наук, старший преподаватель Амурского государственного университета, e-mail: [email protected] Zhuravskaya Tatiana – Junior Researcher, Amur Laboratory of Economics and Sociology, Institute of Economic Research of the Far Eastern Branch of the Russian Academy of Sciences; Senior Lecturer, Amur State University; e-mail: [email protected]
Нестерова Елена Ивановна – кандидат исторических наук, до- цент кафедры истории и теории культуры, Российский государст- венный гуманитарный университет, e-mail: [email protected] Nesterova Elena – Candidate of History, Associate Professor, De- partment of Theory and History of Culture, Branch of Socio-Cultural Studies, Russian State University for Humanities, e-mail: [email protected]
Пешков Иван Олегович – кандидат экономических наук, адъ- юнкт-профессор, Восточный институт Университета им. Адама Мицкевича, e-mail: [email protected] Peshkov Ivan – Candidate of Economy, associate professor, Institute of Eastern Studies, Adam Mickiewicz University, e-mail: [email protected]
Пешкова Вера Михайловна – кандидат исторических наук, на- учный сотрудник Центра региональной социологии и конфликтоло- гии, Институт социологии РАН. e-mail: [email protected] Peshkova Vera – Candidate of History, Research Fellow, Institute of Sociology, Russian Academy of Sciences. E-mail: [email protected]
Пинигина Юлия Николаевна – ведущий экономист научно- исследовательской части, Иркутский государственный университет, e-mail: [email protected] Pinigina Yulia – Senior Economist of Department for Research, Irkutsk State University, e-mail: [email protected]
342 Рыжова Наталья Петровна – доктор экономических наук, магистр философии по социальной антропологии Университета Кембриджа, директор Центра азиатско-тихоокеанских исследований Восточного института – Школы региональных и международных исследований, Дальневосточный федеральный университет, e-mail: [email protected] Ryzhova Natalia – Doctor of Economy, MPhil Social Anthropology, University of Cambridge, Director of Center for Asia-Pacific Studies of Oriental Institute – School of Regional and International Studies, Far Eastern Federal University, e-mail: [email protected]
Сорокина Татьяна Николаевна – кандидат исторических наук, доцент, кафедра всеобщей истории; Омский государственный уни- верситет им. Ф. М. Достоевского, e-mail: [email protected] Sorokina Tatiana – Candidate of History, Associate Professor, De- partment of World History; F. M. Dostoyevsky Omsk State University, e- mail: [email protected]
Хорие Норио – профессор, Центр Дальневосточных исследова- ний, Университет Тояма, e-mail: [email protected] Horie Norio – Professor, Vice-Director of Center for Far Eastern Studies, University of Toyama, e-mail: [email protected]
Хьювельмайер Гертруда – антрополог, PhD, доктор наук, старший научный сотрудник, Университет Гумбольдта, Берлин, e-mail: [email protected] Hüwelmeier Gertrud – Anthropologist, PhD and Habilitation, Senior Research Fellow, Humboldt University, Berlin, [email protected]
343 у ое д е
Э К Ы К О : п о т а т о то а и е то т е и
ISBN 978-5-9624-1321-1
ед кто . . е т ко о ло к : . О. о
о о ле о ло к пол о ото . . о е ко о о ле дело пол о ото . . тло
одп о пе т 22.12.2015. о т 60 90 1/16 .‐ д. л. 19,6. л. пе . л. 21,8. 350 к . к 255
Л О 664003, . кут к, ул , 36